Я в тебя верю

Это был провал. Миша осознал это еще там, в воздухе, когда не смог скрутить положенный тройной аксель, — и в этот момент лед будто ушел из-под ног. Он не помнил, как докатывал программу, не помнил, что было потом, на каком месте он оказался в итоге — только мгновенно нашлось множество желающих напомнить. Несмотря на принципиальную изоляцию от СМИ и интернета, он не мог спрятаться от вопросов, которые проворные журналисты все же пытались задать, от случайно увиденных и услышанных громких заголовков, а еще от хмурых взглядов сокомандников, тренеров и руководства федерации. Миша никогда не требовал сочувствия и жалости — чай, не маленький уже, — но в глубине души он все-таки ждал какой-никакой поддержки. Ждал и натыкался на бледное, не желавшее возвращаться к привычному цвету лицо Валентины Михайловны, молчание Морозова и строгий взгляд Евгении Тарасовой. И был с ними совершенно согласен. Это и правда был едва ли не худший его прокат за карьеру: абсолютно пустой, с вымученной хореографией и отсутствующими прыжками. За прошедшие полтора дня Миша сотни раз прокрутил в голове программу, пытаясь понять, что произошло, покадрово, практически посекундно вспоминая свои действия и ощущения. Если бы ему дали возможность вернуться назад, к той стартовой позе, в которой предательски задрожали руки, он бы, конечно, все исправил. Поборолся бы на выезде с лутца, сведя его в худшем случае к степ-ауту. Прыгнул бы каскад четыре-три — спокойно и легко, как делал не раз и не два даже в этом сезоне. И, конечно, скрутил бы аксель, хоть в падение, но сделал бы — и оказался бы на втором месте, а команда вышла бы на первое и имела нешуточные шансы бороться за золото. Золото — такое желанное для девочек и парников и так бездарно им потерянное. Миша сидел в номере совсем один и, болтая ложечкой в чашке, в очередной раз перебирал невеселые мысли. В позвякивании металла о стекло ему чудились отголоски вчерашнего Моцарта, и Миша никак не мог выкинуть их из головы — хотя, по-хорошему, пора было уже настраиваться на произвольную. Только какая уж тут произвольная, когда ноги подкашиваются на давно знакомых прыжках и настроение — хоть прямо сейчас закапывайся в искусственный южнокорейский снег и помирай. Не такая уж плохая идея, если вдуматься. От размышлений о подробностях самоубийства его отвлек стук в дверь — быстрый и будто нетерпеливый. Кого это могло принести? Разве что очередного особенно ответственного допинг-офицера, решившего на ночь глядя потормошить русских. Миша неохотно поднялся, кинул беглый взгляд в зеркало — вроде более-менее прилично выглядит, не считая выражения на лице — и повернул ключ в замке, потянув дверь на себя. И на пару секунд замер от неожиданности. На пороге стояла Евгения Медведева собственной персоной — в обычной серой толстовке сборной OAR и черных трениках, с заплетенными в две толстенные косы волосами. Этого Миша боялся больше всего: все знали, что команда должна работать прежде всего на девочек, что они обе заслужили золотые медали, что они-то точно все свое сделают… Поработал, ничего не скажешь. — Привет, — в ее голосе не было ничего воинственного, однако Миша внутренне подобрался и решил перейти в наступление первым: — Ага, привет. Пришла сказать от имени вас с Алиной, что я гад и урод, который украл у вас медали? Мне очень жаль, извини, что-нибудь еще? — произнес он скороговоркой, запоздало понимая, что первая фраза явно выдернута из какой-то спортивной газеты. Впрочем, какая разница? И так понятно, что нечто в этом духе они и думают. Женя вздохнула, и Миша впервые заглянул в ее глаза — и даже удивился, не найдя там ничего, похожего на злость или гнев. Тем временем, оценив его настроение и внешний вид, девушка хмыкнула, а затем бесцеремонно протиснулась мимо него в номер, бросив на ходу: — Надо же, а мне как-то казалось, что ты воспитанный питерец и все такое… Миша смущенно опустил взгляд, щелкая замком: да, пожалуй, не стоило вот так сразу на нее набрасываться. А с другой стороны — зачем вообще приходить к человеку в таких обстоятельствах, кроме как предъявить претензии? Женя к тому моменту уже заново поставила чайник, нашла в кухонном шкафчике еще одну чашку и уселась за стол — явно привыкла быть главной везде. Ну еще бы, чемпионка мира, Европы, России и всего-что-только-можно два года подряд. — Извини, — Миша сел рядом и отхлебнул уже остывшего чая. — Просто, ну, знаешь, все эти журналисты… — Фигня, — она махнула рукой и легко вскочила со стула, услышав щелчок вскипевшего чайника. — Они реально как шакалы, даже я иногда бешусь. В последнее время вообще не продохнуть от них, — Женя несколько раз обмахнулась ладонью, будто веером, и тоже отпила из своей чашки. Стала серьезнее. — Миш, ты как вообще насчет послезавтра? Он уставился в чашку так пристально, словно на ее дне был написан ответ на такой, в сущности, простой вопрос. Послезавтра, послезавтра… Послезавтра — произвольная программа. Если будет такой же кошмар, как в короткой, его окончательно возненавидит вся Россия и полмира в придачу, поэтому они с Валентиной Михайловной и приняли решение немного снизить сложность. Только вот накатать программу с измененными прыжками за пару тренировок — это совсем не так легко, как кажется. Миша разрывался между желанием сказать правду и показаться слабым и соврать, подарив ложную надежду. Кажется, Женя сама все поняла по его опущенной голове и нервному постукиванию пальцев по столу, и Миша даже успел внутренне приготовиться к тому, что сейчас она встанет и уйдет — и вдруг девушка стремительно качнулась вперед, как бы подныривая снизу, не давая времени, чтобы отстраниться. Горячие губы коснулись его щеки всего на мгновение, но эта секунда подействовала отрезвляюще — даже слишком. — Эт-то что? — спросил Миша, чувствуя, что язык едва двигается от удивления. — Поцелуй, — сообщила Женя твердо, а через секунду добавила уже чуть менее твердо, будто оправдываясь: — Ну, не бить же мне тебя было, да? Щеки обоих запоздало залила краска, однако Женя мотнула головой, придвинулась на своем стуле еще ближе — хотя куда уж ближе — и заговорила, глядя ему прямо в глаза: — У тебя все получится, слышишь? Тебе ведь тоже нужна эта медаль! В произвольной больше шансов исправить ошибку, если вдруг что. И она у тебя отличная! Только сделай прыжки… Хочешь, попрошу Этери Георгиевну с тобой позаниматься? Он поперхнулся, и выражение искреннего ужаса в глазах парня, бесстрашно идущего на четверные прыжки, выглядело настолько комично, что Женя, не выдержав, рассмеялась. И Миша, заразившись от нее, тоже улыбнулся уголком губ — впервые с позавчерашнего вечера. Ради того, чтобы спастись от Этери Георгиевны, он был готов прыгнуть хоть три лутца в одной программе. Ну и еще — ради того, чтобы появилась хоть призрачная возможность второго такого же поцелуя. — Постарайся, ладно? Вспомнишь сегодняшний вечер — и зажжешь им всем назло. Я в тебя верю. Ну? Он посмотрел на нее — двукратную чемпионку мира в серой толстовке, с аккуратно заплетенными волосами, с насмешливыми искорками в глазах, будто даже подпрыгивающую на стуле от нетерпения. Свинцовые тучи, обложившие его со всех сторон, прорезал тонкий солнечный лучик, который был стократ ценнее целого ослепительного дня; и у него не осталось никаких вариантов ответа, кроме одного. — Я сделаю все, что смогу. Больше, чем смогу.