Слегка чокнутые

Имельда никогда не знала, что значит испытывать ревность. Слушая пересуды других девушек, порой удивлялась — ну разве важно, кто на кого посмотрел, кто кому шепнул что-то на ухо? Сходить с ума и терзаться подозрениями из-за любой мелочи она считала ниже своего достоинства. Её поднимали на смех: «Ты просто никого не любила по-настоящему, красотка! Посмотрим, как запоёшь, когда твоё сердце попадёт в плен». Имельда лишь равнодушно поводила плечом, не доверяя этим словам. И когда она увидела Гектора в окружении юных девиц, восторженно слушающих его игру на гитаре, то рассердилась вовсе не из-за ревности. Бог свидетель, ей совершенно всё равно, кому он играет! Но они так глупо хлопали ресницами и так раздражающе хихикали, пытаясь привлечь его внимание, что Имельда невольно стиснула зубы и тяжело задышала, чувствуя, как закипает от гнева. Руку на отсечение можно отдать — эти пустоголовые сеньориты даже ничего не понимали в музыке, им лишь бы глазки строить любому мало-мальски симпатичному парню. Стоило ей приблизиться, как слушательницы сами притихли, не без опаски оценивая её суровый вид. Гектор просиял было своей привычной беззаботной улыбкой, но она тут же стёрлась, едва он встретился с Имельдой взглядом. — Mi amor… — протянул он, и в голосе прозвучала плохо скрываемая радость: видеть любимую ему было приятно всегда, даже если она бывала не в духе. — Наконец-то ты пришла! — Смотрю, времени ты зря не терял, — холодно ответила она, демонстративно не глядя на других девушек. — Да я… — Гектор развёл руками. — Ждал здесь, как мы и условились, но тебя всё не было, решил скоротать время и… — …и устроил концерт для желающих, — завершила фразу Имельда, саркастично усмехнувшись. Ему оставалось лишь вздыхать и покорно следовать за ней, гадая, чем её рассердил. Будь на месте Имельды любая другая девушка, Гектор, пожалуй, решил бы, что здесь замешана ревность, и непременно задрал бы нос: как ни крути, а есть что-то приятное в том, когда за твоё внимание соревнуются. Но Имельда… С ней всё было иначе, и он до сих пор не мог поверить, глядя на своё отражение в зеркале, что сеньорита неземной красоты предпочла именно его — взъерошенного нелепого птенца. Когда она шла рядом, Гектор забывал о сомнениях, но стоило ему очутиться наедине со своими мыслями, как его обуревали страхи: вдруг это слишком прекрасный сон или, напротив, чья-то дурная шутка? Представить, что Имельда переживала нечто подобное по его душу, было решительно невозможно. Однако она не спешила менять гнев на милость, а других версий у Гектора так и не возникло. Язык не поворачивался спросить прямо — ты разве ревнуешь? — и пришлось начать издалека. — Мне Эрн… мне говорили, что ты — самая неприступная девушка в городе, — сказал он, вовремя спохватившись, чтобы не упоминать Эрнесто — отчего-то Имельда недолюбливала де ла Круса. Она и бровью не повела. Как это часто случалось, разгадать, что у неё на уме, было сложнее, чем научить быка играть на гитаре. — И почитателей у тебя куча, — продолжал Гектор, с каждым словом чувствуя себя всё глупее. Она чуть замедлила шаг. Они уже вышли за черту города, привычно направляясь туда, где могли побыть вдвоём, на берег их любимого озера. Гористая местность могла стать препятствием для того, кто захотел бы прогуляться тут, но не для Гектора, который знал здесь каждый сантиметр, и не для Имельды, которая одинаково грациозно смотрелась и в интерьерах богатого особняка, и среди диких зарослей. Неожиданно она остановилась у высокого кипариса и опустилась прямо на землю, сминая траву. Прислонившись спиной к дереву, Имельда запрокинула голову и прикрыла глаза. Гектор присел рядом, бережно положив гитару. — Я хочу сказать… Ну, ты ведь должна быть уверена в себе, так? — стоило произнести эти слова, как они показались ему несусветной чушью, однако Имельда, как ни странно, без труда поняла, что он пытался выяснить. — Боюсь ли я соперничества? Нет, просто ты стал мне очень дорог. Он положил голову ей на колени и заглянул прямо в глаза. — Тебя это расстраивает? Имельда наконец перестала хмуриться, и её губы тронула лёгкая улыбка. — Нет, я не жалею, — она провела рукой по его волосам и задумчиво добавила: — Ты чудесный музыкант, видный парень, но главное — у тебя золотое сердце. Этого не скроешь. Ты веришь всем, добр со всеми… и, пусть иногда это даёт повод для волнений, это замечательно, querido. Блаженный вид Гектора красноречиво говорил о том, что он перестал воспринимать речь Имельды после слов «видный парень». Впрочем, если бы он вник в её размышления, то не смог бы согласиться. По крайней мере, пару дней спустя, увидев, как вокруг его пассии вьётся какой-то настойчивый кавалер, Гектор испытал острое желание приложить того чем-нибудь тяжёлым — а вовсе не прилив доброты. Он машинально сжал гриф гитары, которая жалобно загудела, напоминая об осторожности. Привычным движением потянув ремень, Гектор перекинул инструмент за спину и приблизился к обидчику — как-то иначе этого незнакомого пройдоху он классифицировать и не собирался. Видимо, грозный облик Риверы со стороны вовсе грозным не казался. Незнакомец словно не замечал, что его жизнь болтается на волоске и возмездие уже нависло над ним, уперев руки в бока. Даже когда возмездие возмущённо запыхтело, к нему не повернулись. Однако Имельда возблагодарила небеса за появление своего защитника. Она, пусть и умела держаться хладнокровно, тоже с удовольствием отвесила бы приставучему поклоннику пару пощёчин. — Сеньор, попридержите коней! — запальчиво воскликнул Гектор. — Сеньорита не желает с вами разговаривать. — О, только не ври, что она желает разговаривать с тобой, — ухмыльнулся тот. — Такая красавица никогда не выбрала бы такого доходягу. — Выбрала, — отрезала Имельда, и в голосе её прозвучал металл. Она взяла Гектора под руку и приникла к нему так нежно, что даже самый упёртый ухажёр понял бы, что ничего ему не светит. В этот миг Гектору стало плевать на своего неудачливого соперника, на всех остальных мужчин Санта-Цецилии, на весь мир. Имельда выбрала его — и это не сон, не сказка и не сплетни городских кумушек, это действительность, потому что она сама об этом сказала. Она и прежде не раз убеждала его, что никто ей больше не нужен, но почему-то слова, произнесённые для другого, возымели совсем иное действие. Гектор расцвёл и приосанился, прижал Имельду крепче и заглянул в её необыкновенные глаза. Они оба уже не слышали скабрезностей, доносившихся им вслед, и брели по улочке так, словно были единственными жителями городка. — Если кто-то ещё хоть раз глянет в твою сторону, огрею наглеца гитарой, — совершенно беззлобно обронил Гектор. Она только негромко рассмеялась, прекрасно зная, что инструментом он ни за что не пожертвует. К тому же, гитара являла собой плачевное зрелище: она досталась Гектору от отца, когда тот ещё был жив, тому — от деда, тому… Неизвестно, как долго можно было продолжать, но, в любом случае, её состояние оставляло желать лучшего, и встреча с чужой головой могла закончиться поражением не для головы, а для гитары. Имельда уже предлагала Гектору обзавестись новым инструментом, но он упрямился, уверяя, что этот ему — как член семьи. «Это семейный подарок, понимаешь? Память от родителей», — неизменно отвечал он. Ей вдруг подумалось: что, если она тоже сделает ему подарок? Пусть гитара, что так дорога Гектору, останется у него, но чем плохо получить вторую? Конечно, это не то же самое, ведь Имельда ему не семья, но… Она слегка повернулась, посмотрев на его лицо, ставшее таким родным за столь короткий срок. Гектор уже задумался над чем-то, ведомым ему одному, и мечтательно улыбался, насвистывая себе под нос старинную песню о плачущей красотке. Имельда тихонько подпела, безупречно выстраивая верхнюю партию. Она готова была идти с ним рука об руку целую вечность, утопая в звуках любимых мелодий. Она бы хотела стать его семьёй.