Слегка чокнутые

Шумный праздник на центральной площади Санта-Цецилии собрал едва ли не всех жителей. Измотанные гражданской войной, они находили отдушину в ярких карнавальных традициях, стремясь забыть о пугающей действительности. Впрочем, Санта-Цецилия находилась в такой глуши, что почти все сражения обходили это местечко стороной, однако времена, тяжёлые для всей страны, не прошли даром и для скромного городка. Эрнесто де ла Крус, сын зажиточного торговца, долго готовился к этому дню. Пятого мая* лучшие музыканты Санта-Цецилии выступали под открытым небом, показывая своё мастерство, и он не мог упустить шанс заявить о себе. Они с Гектором не могли. До центра надо было ещё добраться, и Эрнесто волок друга за руку, уверенно прокладывая путь через толпу. Тот постоянно отвлекался, то здороваясь с приятелями, то посылая воздушные поцелуи встречным красоткам. — Эй, поживее, всё пропустим! — прикрикнул Эрнесто, когда Гектор вновь зазевался, проходя мимо площади Кастильо. Здесь тоже возвели праздничную сцену, у которой теснилась куча народа. Гектор лишь беззаботно отмахнулся, высвобождаясь из крепкой хватки: его живо интересовало всё вокруг, и он никак не мог взять в толк, зачем им так спешить, если впереди вся ночь. В толпе послышались крики, словно кого-то хотели раззадорить, и вскоре чуткий слух музыканта различил слова: «Спой нам ещё, Имельда! Не уходи!» Гектор вытянул шею, пытаясь рассмотреть, из-за чего весь переполох. Взгляд выхватил из гущи людей стройную девушку в ярко-фиолетовом платье, вокруг которой вились ухажёры — сразу заметно было, что они борются за её внимание. — Говорю же, я устала! — сердито воскликнула она, дёрнув плечом. Гектор ещё не осознал, что на его лице появилась блаженная улыбка (улыбка идиота, как с дружеской иронией говаривал Эрнесто), зато осознал, что только что увидел самое прекрасное создание на земле. Девушка ступала с королевской грацией, словно и в самом деле шествовала по дворцовой зале, а не по площади в богом забытом городке. Лицо у неё было дивной красоты, Гектор непременно сравнил бы его с полотнами великих художников, если бы был мастером поэтичных сравнений. Очнувшись от наваждения лишь тогда, когда восхитительная незнакомка прошла мимо, не уступая уговорам спеть ещё, Гектор схватился за гитару. В любом другом случае он забросал бы девушку комплиментами, да и сам бы не забыл покрасоваться, но сейчас язык будто к нёбу приклеился, и осталась одна возможность: позволить музыке выразить его чувства. Первые робкие ноты утонули в общем шуме, но с каждой секундой мелодия звучала всё увереннее. Он сочинил её сам и теперь молился, чтобы та, кого называли Имельдой, услышала голос его сердца. Прошло несколько томительных мгновений, прежде чем девушка остановилась и повернулась на звук. Гектор встретился с ней взглядом и тут же застенчиво опустил ресницы — так пронзительно она смотрела, эта невероятная сеньорита. Он едва не сбился, переставляя аккорды — такого с ним уже давно не случалось. Неизвестно, сколько прошло времени, прежде чем он заметил, что все вокруг смолкли, и даже неугомонный Эрнесто перестал дёргать его за рукав. Имельда замерла, слушая его музыку, но так и не запела, и Гектор запоздало сообразил — нужно сыграть что-то, что знают все. Он заново ударил по струнам, и площадь наполнилась задорными трелями «La Adelita»**. En lo alto de una abrupta serranía, acampado se encontraba un regimiento, y una joven que valiente lo seguía, locamente enamorada del sargento… …подхватила песню Имельда. Её голос, неожиданно сильный, с едва различимой хрипотцой и с волнующим придыханием, показался Гектору прекраснее ангельского хора. Он подался вперёд, притоптывая в такт, и на миг ему почудилось, что Имельда вот-вот примется танцевать, не устояв перед заманчивым ритмом. Однако та, допев песню, едва различимо кивнула и скрылась в переулке, даже не подарив улыбки на прощание. Может статься, Гектор так и простоял бы всю ночь, глядя ей вслед, но уж Эрнесто не позволил этому случиться. Встряхнув друга и не получив никакой реакции, он пощёлкал пальцами прямо перед лицом Гектора. — Почему я раньше её не видел?! — выпалил тот, заново обретая дар речи. — Она прирождённая певица, а какая красавица! — Это же Имельда Герреро, — сказал Эрнесто таким тоном, будто это всё объясняло. — Её родители очень богаты, и развлечения простолюдинов — не для этой пташки. — Не похоже, что она впервые пришла петь на площадь, — возразил Гектор. — И высокомерия в ней нет… — Высокомерия нет?! Да ты перегрелся, амиго. — А что, вы знакомы? — с необычной для него подозрительностью уточнил Гектор. — Да так, — уклончиво ответил Эрнесто и заискивающе улыбнулся. — Её все знают. Ему ещё долго пришлось выслушивать дифирамбы в адрес Имельды, и даже после того, как друзья выступили на главной площади, Гектор продолжал что-то лопотать о своём пленённом сердце, хотя де ла Крус предпочёл бы обсудить то, как радушно их приняла публика. — Ты точно сбрендил, — буркнул он, — если думаешь, что у тебя есть хоть крошечный шанс. — Чем я плох? — с раздражающей наивностью спросил Гектор. — Ну да, кожа да кости, нос на пол-лица, — хмыкнул Эрнесто так, чтобы Ривера не расслышал, и добавил уже громче: — Всем хорош, но к Имельде не подступиться, она никого к себе не подпускает. Так что выброси её из головы, послушай моего совета. Тот привык доверять Эрнесто как старшему товарищу, который с детских лет был рядом и разделял все его проказы и авантюры, но сейчас, казалось, Гектор даже не понимал, что именно ему пытаются сказать. Замутнённый взгляд Гектора недвусмысленно свидетельствовал: юноша не способен думать ни о чём, кроме умопомрачительной сеньориты Имельды. На следующее утро, впрочем, пыла у него поубавилось. В самом деле, чем он, безродный паренёк, чьим единственным богатством были гитара да тетрадь с песнями, мог приглянуться Имельде? Испытывая потребность побыть наедине со своими мыслями, Гектор покинул Санта-Цецилию, чтобы прогуляться на природе. Он любил бродить по горным склонам, в отдалённых диких местах, куда горожане редко заглядывали. И сочинялось там лучше всего. А ещё, пользуясь отсутствием людей, он не стеснялся напевать свои мелодии: в их дуэте певцом, уж как-то так повелось, считался Эрнесто, но и Гектору нравилось петь, пусть его голос звучал нежнее и мягче, чем того требовала мода. Размышляя о вчерашнем вечере, он снова и снова воссоздавал в памяти царственный облик Имельды, представляя, как заговорит с ней. Фантазируя, он даже сорвал цветок стрелиции*** и галантно протягивал его воображаемой собеседнице — а она, разумеется, краснела и смущённо принимала подарок. Гектор усмехнулся сам себе: нет, эта сеньорита, должно быть, и бровью не поведёт, какое там смущение! Она сама — словно стрелиция: с выразительной, утончённой и гордой красотой, что выделяется на фоне всех других цветов, как бы хороши они ни были. Вернулся он лишь к вечеру, но домой идти всё ещё не хотелось, и ноги сами понесли Гектора на площадь. Когда он уже добрёл до одной из центральных улиц, впереди мелькнуло знакомое фиолетовое платье. Отказываясь верить в такую удачу, он бросился к Имельде, хотя желание заговорить с ней боролось с желанием провалиться сквозь землю. Гектор попытался совладать со столь нехарактерной для себя трусостью — робеть перед девушкой, что за стыд! — и выпалил скороговоркой, чтобы не выдать волнения: — О прекрасная сеньорита, не соблаговолите ли принять в дар сей скромный цветок? Имельда с недоумением посмотрела на него, в первый момент не узнав, кто перед ней, но почти сразу вспомнила, где уже видела этого юношу. В глубине её глаз вдруг мелькнула лукавая искорка, и взгляд слегка потеплел. — Только если вы ещё раз сыграете, сеньор. Гектор ощутил, как тугой ком в горле начал стремительно рассасываться, позволяя вдохнуть глубже, а сердце сладко заныло. Он широко улыбнулся. — Только если вы ещё раз споёте.