Разбитая чашка

День пятнадцатый На сегодняшний вечер у нее намечена глажка . Из всех домашних работ глажка и стирка у нее самые любимые, еще с детства. Жданов очень удивился после свадьбы, когда она заявила, что не хочет пользоваться прачечной и будет сама стирать и гладить. Сейчас стирка – процесс почти не заметный: кинул белье в машину-автомат, и занимайся своими делами, пока она не выдаст его уже полусухое, готовое к глажке. А во времена ее детства большая стирка означала канун праздника. Мама меняла постельное белье, снимала шторы и занавески, всевозможные салфетки и покрывала. Все это сортировалось и замачивалось в корыте и детской ванночке, в которой купали маленькую Катю. Ей тоже позволялось стирать в тазике кукольные вещи. Она их тоже замачивала – копировала мать. Стирку проводили на кухне. Они жили тогда в далеком сибирском гарнизоне, квартира была с частичными удобствами – это означало, что воду для купания и других надобностей, грели в титане, стоящем в ванной комнате. Катя всегда отличалась тем, что запиналась на ровном месте, роняла то, что могло разбиться – и разбивалось! Поэтому и стирали на кухне, подальше от горячего титана – чтобы не обожглась дочка. После замачивания, белое белье обязательно кипятилось, а уж потом закладывалось в стиральную машину – не автомат, конечно. Став взрослой, Катя сделала вывод, что этап стирки в машине в принципе уже и не был нужен, и делала это Елена Александровна исключительно потому, что «коли машинка куплена, то нужно ее использовать». После машины белье претерпевало еще множество процедур: полоскание в трех-четырех водах, подсинивание, подкрахмаливание и сушка, обязательно на свежем воздухе. Летом высохшее белье пахло хвоей и травами – веревки натянуты были между соснами, растущими среди домов. Или это дома стояли между деревьями. А зимой отец приносил с мороза застывшие колом простыни и пододеяльники, и комната наполнялась ароматом свежести. На следующий день все это гладилось, развешивалось, на стол стелилась белая, туго накрахмаленная скатерть, и наступал праздник. Наверное, из-за праздничного настроения Катя и любила стирку, а особенно – глажку. Сегодня у нее некрупные вещи, в основном рубашки и футболки Андрея и свои блузки – то, что стирала вручную. Гладить мужнины вещи было особенно приятно. Она разглаживала воротники и манжеты и вспоминала день, когда он был в этой рубашке. …Вот в этой, в мелкую полоску, он был в последний день перед отъездом. На ней еще пятно было от шоколада – хорошо, что отстиралось, Андрей любит эту рубашку. А пятно… Они пили чай. Она только откусила конфету, а он подошел сзади, притянул ее к себе… Конфета и растаяла между ними… …А эта футболка все еще пахнет морским бризом – стойкий одеколон, и после стирки не выветрился. Она прижала футболку к лицу, вдыхала аромат, и будто его обнимала – тогда он был в этой футболке… Они сидели у камина, грелись – прохладно было в квартире, за окном хлестал злой осенний дождь. Андрей задремал за чтением газеты. Она сходила за пледом, укрыла его и поцеловала в висок – сон с него как рукой сняло! Усадил ее к себе на колени, закутал в плед… А потом и плед стал не нужен! Жарко им стало… …А эта ее многострадальная блузка – сколько раз пуговички пришивала! Их так много, они такие мелкие… И ее-то пальчиками трудно расстегивать, а что говорить о его, хоть и нежных, но все же мужских… «Кать…ты опять ее надела… я же с ума сойду, - говорил он, нетерпеливо расстегивая эту преграду, - не надевай ее больше». Но она прекрасно знала, как возбуждают его эти пуговички и петельки…вернее то, что за ними скрыто. Легкий путь не всегда верный. То, что доступно, волнует меньше. Поэтому она терпеливо пришивала оторванные пуговицы и надевала вновь любимую ими обоими блузку. Хорошо, что мама научила ее так искусно гладить – ни одной морщинки! Андрей оценил сразу. А вот готовить она у матери не научилась. Все потому, что еда для нее мало что значит – поела и ладно, а что именно, как приготовлено – это ей безразлично. «Не едок! – так характеризовал ее отец, – хорошо, что не в прежние времена живешь, а то замуж бы никто не взял. Считалось, как ест человек, так и работает» « Глупость говоришь, - возражала ему мама, - не то совсем! Катенька у нас такой работник, что ее начальнику любой позавидует!» Катя слушала препирательства родителей с улыбкой, но про себя думала, что они оба правы: физически она и правда не сильная, а специалист хороший. Не зря училась! Да, училась она серьезно, с красным дипломом университет закончила, и, тем не менее, ей еще учиться и учиться у своих менее образованных родителей. Отец - простой бухгалтер, а как он скрупулезно к цифрам относится – до тысячной доли считает. Они с Колькой увлекаются масштабами, перспективой и порой забывают о ежедневной тщательности документации. А от мамы перенять бы ей житейскую мудрость и умение ладить с людьми. Взять сегодняшний случай. Они договорились встретиться после рабочего дня и погулять вместе – заодно и поговорили бы вволю. А она в пробке застряла и опоздала. Елена Александровна ждала ее на лавочке возле детской площадки. Сколько раз она сама там сидела, наблюдала за мальчиком в яркой курточке и его бабушкой! Вчера даже прогулялись вместе по аллее, а познакомиться так и не получилось. А мама всего за полчаса узнала о них так много. Оказывается, женщину зовут Софья Николаевна, а ее внука – Андрюша. Еще и отчество «Андреевич» - в честь деда назвали. Он тоже Андрей, и тоже Андреевич – так у них в семье принято: всех мужчин называть Андреями. Софья Николаевна родилась в Москве, и жила здесь до замужества, а потом уехала с мужем в его родной Саратов, да так и прожила там всю жизнь. А дочка, Верочка, после школы в Москву поехала учиться, но не сложилось у нее – учебу бросила, работала секретаршей, потом - фотомоделью. Это она так говорила, а уж как на самом деле было – никто не знает… Но зарабатывала хорошо – квартиру даже купила. Когда узнали они, что ждет она ребенка, приехали помогать. Ну а потом, когда не стало ее, решили остаться в Москве, а квартиру в Саратове сдают – на пенсию ребенка не вырастишь. Такая вот история… Еще не все в ней ясно, надо будет завтра же поговорить самой с Софьей Николаевной, помочь может нужно. Рубашки аккуратно развешаны на стуле – «отойти» должны от утюга, чтобы не смялись в шкафу, белье сложено стопочками на гладильной доске – тоже остывает, а она все еще во власти своих дум: о муже, о родителях, о ребенке, которого еще нужно выносить, родить, а потом воспитать. И не дай Бог пережить то, что досталось на долю Софье Николаевне! Ведь сейчас не война, мирное время, а дети гибнут. И не только сыновья – у них работа бывает опасная, но и дочери. Как бы поделикатнее спросить, что же случилось с Верочкой?