Fabrizio Paterlini — Broken
На улице светало. В память о вчерашнем ливне колосья пшеницы склонились к земле под гнетом кристальных капель. Листья векового дуба и трава на лужайке возле бревенчатого дома поблескивали в лучах восходящего солнца. Природа вокруг дышала, скинув оковы такой редкой для Лондона тридцатиградусной жары. Маджентовый рассвет окрашивал в теплые нежные цвета помещение дома сквозь запотевшие окна. Только вот сидящему на банкетке у фортепиано Рональду Ноксу малиновое небо казалось тусклым. Саманта, укутанная пледом, спала рядом в кресле-качалке, уронив голову на плечо. Ее лицо, на которое расписной вязью сквозь белую занавеску падало солнце, выражало умиротворенность. Она выглядела столь беззащитной, что хотелось бросить все усилия, лишь бы оградить ее от самой смерти. Но не всегда судьба следует нашим желаниям, и ее смерть сидит напротив, сокрушенная в печали. Заметно исхудавшие за считанные дни скулы были бледными, Сэм была удивительно неподвижна и выглядела словно фарфоровая хрупкая кукла. Рональд так и не смог уснуть. Шли последние часы ее жизни, и он хотел провести их рядом в сознании. Разные мысли роились в голове жнеца. Что с ним теперь будет? Как ему дальше жить, и имеет ли это право называться жизнью, если Саманты в ней не будет? Блондин поднял крышку фортепиано и удрученно вдавил одну из клавиш. В этот момент девушка приоткрыла глаза и, повернув голову в сторону звука, улыбнулась. — Я думал, ты спишь, — услышав шорох, вполголоса произнес Нокс. Адрерне в ответ медленно протягивает к нему обессиленную дрожащую руку, и он тут же подхватывает ее, переплетая ее пальцы со своими. Ее ладошка была едва теплой, и парень чувствовал, как каждая секунда беспощадно уносила частичку этого родного ему тепла в небытие. — Сыграй мне, — вдруг попросила Сэм. — Думаешь, я умею? — с сожалением на лице спросил Рональд, виновато улыбаясь. — Я знаю, что да, — девушка едва заметно кивнула и, собравшись с силами, улыбнулась с наворачивающимися на глаза слезами. Жнец не умел играть на фортепиано. Он лишь слышал звуки этого прекрасного инструмента, когда приходилось бывать на званых вечерах, и иногда краем глаза видел пианистов со стороны. Все до последнего они вкладываются в игру. В переливах нот они могут передать что угодно — счастье, любовь, или печаль, боль и… горечь потерь. Худые узловатые пальцы Рональда коснулись клавиш. Он не знал ни единой ноты, но ни на секунду не переставал прислушиваться к слабому биению сердца у него за спиной, и играл свой первый и последний реквием. — Я бы с радостью стал вновь человеком. Воспоминания о проведенных с Самантой днях заполонили сознание. В тот день, когда он сказал ей эту фразу, жнецом двигало желание вновь испытать человеческие эмоции. Сейчас он бы с радостью стал смертным, лишь бы прожить жизнь с ней, ибо чувствовать девушка научила его с невероятной легкостью. — Где это мы? — Добро пожаловать в Департамент Несущих Смерть. Искренность. — Этот артефакт носит название Бессмертное зеркало. Оно способно продлить пленку воспоминаний человека вплоть до дарования вечной жизни без вмешательства Богов смерти. Надежда. — Я не верю тебе. Не прикасайся. Уходи. Боль. — Проникновение смертных в Департамент карает не закон, диспетчер Нокс. Биение сердца угасает вместе с сыгранной жнецом печальной мелодией, и он больше не слышит шумного сопения Сэм. Он не хочет оборачиваться, чтобы не видеть тусклых переплетений когда-то ярко-рыжих волос, не видеть белой тонкой кожи, обтянувшей выпирающие скулы, еще не высохших дорожек слёз на них, густых светлых ресниц на навечно обездвиженных веках. Рональд поднял голову к лучам уже поднявшегося из-за горизонта солнца и прикрыл глаза. По его щеке пробежала слеза. Скорбь.•
Время ее смерти уже прошло, и Нокс отстал от графика. Жнец не хочет уродовать прекрасное хрупкое тело Саманты ни одним порезом, но это его работа. Работа, которую он впервые всей душой возненавидел. Вытаскивая одно из лезвий из своей косы смерти — газонокосилки, парень подходит к креслу-качалке со спины и кладет руку на холодную щеку девушки, поднося острие к горлу. Если он и вынужден ранить ее, пусть это будет не рваный след от вращающихся с бешеной скоростью лезвий. Рональд двигается катастрофически медленно, его руки предательски дрожат, а застрявший в горле ком сжимает его стальными тисками. — Прости меня, — хрипит он и, закрывая глаза, резко уводит лезвие в сторону. Ее пленка воспоминаний ничем не примечательна — половину записанных событий жнец знал по рассказам Саманты, а вторую половину он пережил вместе с ней. Боги, как она любила его! Как она красиво молчала, как красиво смотрела. Какими кроткими и грациозными были ее движения, как она кропотливо выбирала наряд в свой последний день… И вот в одном из завершающих кадров ее жизни Нокс видит, как Сэм пишет письмо. У нее красивый каллиграфический почерк, несмотря на обрывистые движения пальцев рук. Она формулирует каждое предложение по несколько минут, вырывая из блокнота один лист за другим. И, наконец, завершив, прячет письмо в ящик прикроватной тумбы в своей комнате. Ардерне предусмотрительно знала, что жнец увидит это. Когда Рональд заходит в комнату Саманты, по телу отчего-то пробегает волна мурашек. Солнце светит с другой стороны дома, создавая в спальне приглушенный свет. В одно из таких утр он пришел сюда впервые. Проводя кончиками пальцев по незаправленным простыням, блондин подходит к тумбе и, в очередной безуспешной попытке проглотить ком в горле, достает из ящика письмо. «Здравствуй, дорогой Рональд Нокс» — писала Саманта. «Думал, я не запомнила твою фамилию, Смерть? Должно быть, тебе сейчас очень больно. Это жестоко, но я надеюсь, что это так. Потому что это значит, что я смогла коснуться твоего бессмертного сердца и научить тебя чувствовать. Я могла сказать тебе об этом и раньше, но сейчас я просто боюсь не успеть. Я люблю тебя, Рональд. Я восхищаюсь тобой. Ты прекрасен. Прекрасен со своей ребяческой улыбкой, с импровизированными решениями, порывами души — она у тебя есть, я уверена. Искренняя и добрая. Прости меня за то, что я слишком много наблюдаю за тобой. Но я не могу иначе. Прекрасен. Я готова кричать об этом на весь мир, жаль только времени у меня осталось совсем немного. Уильям рассказал мне, что я погибну от стремительно развивающейся болезни завтра в пять часов двадцать одну минуту до полудня. И рассказал, что это своего рода расплата за проникновение в Департамент Несущих Смерть. Знаешь, если моя смерть — компенсация нарушенного нами закона, то так даже лучше. Я не хочу, чтобы ты пострадал. Он говорил о тебе, как об усердном работнике, чье мимолетное увлечение не потребовало бы нарушения Кодекса и обмана начальства. Это значит, я совсем несправедливо накричала на тебя. Если ты когда-нибудь сможешь простить меня за это, я буду бесконечно благодарна. И не держи зла на своего начальника. Я никогда не пойму, но я могу лишь представить, какая немыслимая смертному разуму сила заключена в тебе. Ты — самое лучшее, что произошло в моей жизни, и я не имею права брать с тебя обещания, но все же. Пообещай, что после моей смерти ты не сломаешься, и твоя сила не померкнет. Ты — упокоение для душ усопших, и, упокоив мою, не бросай остальных. Мы ведь всего лишь люди. Одинокие души, заблудившиеся среди этого огромного мира, и после смерти нам становится еще более одиноко. Поэтому не бросай их. Продолжай жатву, Рональд Нокс. Моя душа навсегда останется с тобой, и я буду тобой гордиться. P.S. Я так и не предложила тебе чаю с лавандой. Каждую нашу встречу хотела и все как-то забывала. Прости» Упав на колени, Рональд прижимает письмо к груди и, сгорбившись от боли, кричит, срывая голос. С глаз одна за другой падают слезы.