Сказка о двух сплетниках

Этот кабак был самым популярным в Бирмингеме — сюда съезжались и богатые особы, и известные личности, и несчастные бедняки. Он не был огромным, но весьма просторным, однако звуки в нем будто отталкивались от деревянных стен и прыгали от столика к столику — их был в состоянии услышать каждый. Здесь не царил беспорядок в своем привычном понятии, не было задымлено, и даже запах алкоголя и табака был довольно тонким и не особо навязчивым. Миловидные официантки в костюмах, схожих дизайном с баварскими платьями, с завидной скоростью и легкостью оббегали посетителей, улыбались им и, резко разворачиваясь, сверкали подолами длинных юбок, постукивая при этом маленькими каблучками на длинных сапогах. Ассортимент еды и напитков здесь был довольно разнообразным, как и цены к товарам, поэтому кабак подходил для всех слоев населения. А вообще, сюда сбегались не для того, чтобы получить удовольствие от принятия пищи или распития алкогольных напитков. Этот кабак был ульем для сплетников и для тех, кто любит развязать язык ради разных грязных историй. Здесь любители наживы с распахнутыми в изумлении глазами и раскрытыми в непрерывном потоке слов ртами скрещивали пальцы на спрятанных под столом руках в обещании не распространять полученную информацию. Здесь каждый раз внимали чужим словам с усилием, благодаря которому обязательно бы из ушей пошла кровь. Здесь все пытались сделать вид, что все, распространяющееся из уст в уста, — не больше чем игра, не приносящая вреда. Невинное занятие абсолютно беззлобных личностей. В какой-то мере это даже было правдой. По крайней мере, из-за слухов и сплетен никто особо не страдал. Не было здесь такого человека, который мог бы взбудоражить целый город тем, что говорит, не было и того, кому могли бы безоговорочно верить. Все было в относительном порядке, равном пресловутому балансу, а сплетни были ничем иным, кроме как способом повеселиться и почувствовать себя душой компании. Они развевались по ветру уже через неделю после появления на свет. Вот и сейчас жители как всегда в тайне друг от друга промывали каждому поочередно косточки, окропляя свои слова ядом и легкими нотками утрирования, смеясь на весь кабак и звеня посудой. Они беззаботно делились новостями, преувеличенно важно рассказывали о своих делах и врали о тех, кого не любили. А если по подноготной, тратили время и силы совершенно впустую. Шумный и резкий хлопок двери заставил почти всех посетителей повернуть головы ко входу. Такое появление было непривычным в кабаке. Даже больше — вызывающим. Там, где стоял гул на полутонах и соблюдался относительный порядок, кто-то посмел громко хлопнуть дверью, предупреждающе обращая на себя внимание. Посетителей ожидало что-то неприятное. — Привет всем. Я задержусь у вас, никто не против? — с широкой, но какой-то таинственной улыбкой спросил шагнувший за порог блондин, подмигнув и приложив два пальца к виску и резко вывернув их наподобие салюта.

За тридевять земель, давным-давно, В одной земле, да на плато, Был городок, а рядом с ним Жил паренек, что не сбежит!

Посетители засуетились и стали внимательно следить за гостем. Тот же, не обращая внимания, прошел к стойке и панибратски пожал руку владельцу кабака, будто эти двое были уже несколько лет знакомы. Заказав кружку эля, блондин сел за один из столиков и стал медленно пить, окидывая всех цепким внимательным взглядом, изучая и сканируя. Вскоре посетители отвлеклись на собственные дела и почти забыли странный феномен, однако разговоры себя исчерпали, и все стали чувствовать себя некомфортно. Ложку дегтя добавлял ещё неизвестный посетитель, который хозяйственно ворвался в привычный уклад жизни кабака и безмолвно заставил чувствовать себя как на иголках. Не иголках даже — гвоздях, лезвиях, ножах. Тишина густилась с каждой секундой, пока её не разрезал женский душераздирающий вой где-то с заднего двора, примыкающего к кабаку. Люди тут же встрепенулись и зашептались о том, кому мог принадлежать этот голос. Незнакомец щелкнул двумя пальцами по стеклу своей кружки и, расслабленно откинувшись на спинку стула, ухмыльнулся. Вид у него был таким, будто он держал ситуацию под полным контролем. — Клянусь, то воет стерва с синими кудрями! Слыхал, она не без греха, не так ли? — обратился он ко всем посетителям, которые могли его услышать. А слышали все, что заставило его ухмылку растянуться ещё больше. — Там, вниз по улице, я видел её за работой. Она на коленях молила о том, чтобы её отымели там, прямо в этом грязном переулке. Интересно, она чья-то жена? Этот счастливчик сейчас находится здесь, как думаете? По деревянному полу резко прошлись ножки стула, а сам стул был отброшен куда-то в сторону. Пустивший слух блондин метнул взгляд туда, откуда раздался скрип, и увидел, как к нему подбегает какой-то мужчина, занося кулак. Удар пришелся аккурат в скулу, рассекая верхнюю губу, из которой сразу же хлынула кровь. Парень встал и, пошатнувшись, развел руки по сторонам, расширив глаза и обводя контур губ языком, медленно слизывая собственную кровь. Видимо, подобная ситуация была не первой в его жизни, поэтому он знал, что делать, при этом не упав лицом в грязь и сохранив достоинство. — Это правда. Я никогда не дезинформирую такое количество людей. Если хочешь, сам у неё спроси. Но она солжет. Я же не солгу. Твоя жена занимается крупной проституцией у тебя за спиной. Здесь каждый это подтвердит. Здесь каждый это знает, но они передают из уст в уста осторожно, поэтому тебя не тронула эта информация. Меня зовут Хио. И прежде чем ты меня повторно ударишь, посоветую тебе самому проверить, вру я или нет. Мужчина недоверчиво и немного пугливо отшатнулся, сжимая и разжимая кулаки, борясь с желанием избить клеветника так, чтобы больше никогда не распускал подобные слухи. Однако взгляд парня, исполненный искреннего сочувствия и понимания, останавливал его. Лжецы не могли так смотреть — мужчина понимал это. И это причиняло огромную разрушающую боль. Мужчина выдохнул и без лишних слов выскочил из питейного заведения, громко хлопнув дверью. — Да, молодец, правильно, — прошептал Хио, вытирая кровь на губах манжетой на рукаве собственной рубашки. Кажется, начало было положено. Осталось правильно продолжить. Хио посмотрел исподлобья на остальных присутствующих и обратился к ним: — Может быть, кто-нибудь ещё хочет что-нибудь узнать? К примеру... — он расправил плечи и медленно подошел к стойке, за которой сейчас сидел длинноволосый мужчина и насторожено смотрел на него через плечо. — Эй, о, а ты случайно не Анны муженек? Я слышал, ты едва ли половину мужества сберег. Насколько помню, с девяти и до пяти ты ноги расставляешь. Я удивлен, как тебя все ещё стыд не сжигает. Хио по-дружески похлопал недоумевающего и тут же вспыхнувшего мужчину по плечу и вразвалку направился к выходу из кабака. Здесь он, должно быть, немного перебрал. Но нужен был дополнительный эффект. В конце концов, даже в правде есть толика лжи, как и наоборот. Баланс должен быть всегда соблюден — Хио знал об этом. У двери он остановился и с беззаботной улыбкой повернулся обратно к посетителям. — Ах да... Если хотите что-то о ком-то узнать — обращайтесь. В конце концов, правосудие вас всех настигнет, — с явной угрозой прошипев последние слова, парень вышел из питейного заведения, оставляя за собой озадаченных и настороженных людей. На крыльце он оскалился, наслаждаясь звуками дебоша в кабаке: крика, ругани, возмущений. Он любил волновать народ.

Его словам и в его шарм Поверил город весь и полетел к чертям...

Хио, выходя из кабака и направляясь туда, где закат окантовывает небо насыщенным сердоликом, не понаслышке знал, какого это — быть оклеветанным чьей-то молвой. Молвой безыскусной, неоправданной, безобразной и до одури жестокой. Молвой бесчестной. Подобная нелепая молва когда-то разрушила его семью. Семью небогатую, малочисленную, но имеющую реальные шансы подняться до сословных высот. Но высоты превратились в одну сплошную проточенную червями-завистниками и жуками-клеветниками яму, которую засыпали пеплом от сожженных заживо тел отца и матери. Собственные слезы в тот день Хио воспринимал сейчас как нечто, чем должен был непременно захлебнуться. Прошло много лет с тех пор, вот Хио стукнуло двадцать, и поведал, увидел и услышал за всю свою жизнь он немало. Немало грязи, которая в одинаковых пропорциях со сладким сиропом плескалась в бокале его разума. И он не знал, чему верить: миазмам наветов и сквернословий или засахаренным шапкам похвалы и комплиментов. Разрешить скопившиеся вопросы могла только исследовательская работа. Именно поэтому сейчас, отходя от кабака все дальше, направляясь вперед, к омываемому какой-то незатейливостью горизонту, Хио понимал, что им движет далеко не месть. Утоление странного безумного голода, подслащение гордыни, колоссальный интерес, изучение подопытных, почти что угодно — но не месть. Может быть, это жажда справедливости. Что будет, если скрестить не сочетаемое, на правду наложить легкий наст из лжи, при этом идя на зов правосудия и играя в вершение судеб? Любопытство вело Хио к разрешению вопроса, а стоит ли игра свеч. Даже если эти свечи будут украшать крышку его гроба. Господь Бог наделил его виртуозностью в дипломатии, убеждениях и красноречии. Господь Бог вложил в его руки две чаши — лжи и правосудия, и дал право выбрать, кем он будет: Адвокатом Божьим или Адвокатом Дьявола. Хио решил, что воспользуется обеими возможностями. Прошло уже несколько дней с того памятного дня в кабаке. С тех пор Хио смог поднять город буквально на уши: люди находились в полном смятении, не зная, верить обаятельному злотворцу или пропускать все сказанное им мимо ушей. Однако его слова, какими бы они ни были, с удивительной точностью всегда сбывались. Хио каким-то образом получал информацию свежей и нетронутой, распространяя её не повсюду, а только там, где необходимо. То, что он говорил, нельзя было назвать сплетнями, нет, это была чистейшая правда. Истина, облаченная в желчные саркастические слова. Истина, подаваемая горячей, почти обжигающей, адресат которой непременно злился, огорчался, чуть ли не рыдал навзрыд, с которой кто-то мирился, из-за которой кто-то попросту сходил с ума. Хио со снисхождением и непосредственностью выплескивал людям в лицо их страхи, подозрения, сомнения. А главное — пороки. Вскоре к Хио стали обращаться с просьбами поведать все, что он знает о родных и друзьях того или иного человека, что знает о них самих, о неприятелях и врагах. Даже предлагали деньги за ту или иную информацию. Но Хио знал — он бы предал себя, если бы покупался за деньги. Поэтому почти всегда гнал в шею таких гостей, соглашаясь поделиться своими знаниями только в определенных случаях. Естественно, в тех случаях, когда это было выгодно ему и его делу.

Вот-вот завоет городок От тех историй, что он сплел. И бродит он по улицам с рассвета до зари, Беззаботно, неусыпно за каждым все следит...

Жители стали опасаться странного эксцентричного паренька, который вертел ими как хотел без особых усилий. Люди не желали чувствовать себя пленниками нитей этого искусного кукловода, но и принять радикальные меры были не в состоянии. Поэтому они решили залечь на дно, перестать крупно плошать и грешить, дабы не попасть на острый язычок этого чудака, который одним только взглядом пробирался в самые страшные закоулки души и обличал беспощадно, вместе с искусственной личиной срывая с людей кожу. По крайней мере, до тех пор, пока в город не вернется начальник местной полиции. Тогда обличителю придется явно несладко. Но вместе со страхом появлялась и тяга. Хио был привлекательным и обаятельным, поэтому женская половина желала с ним сблизиться, а мужская — сдружиться. Ко всему, что вызывал у жителей Бирмингема этот парень, прибавились ещё и неприязнь и зависть. Довольно многие мечтали об убийстве Хио, а тот, в свою очередь, пользовался всем этим коктейлем чужих чувств, зная, что руки у всех этих людей связаны. Ненадолго, но связаны. Он наслаждался эмоциями людей, обращенными к нему, и старался извлечь из них все, что возможно. Однако Хио, читая других как раскрытую книгу, не мог понять собственных ощущений. То ли им овладевает торжество из-за того, что он смог собственными руками соскрести хотя бы частичку гнили с людей этого большого, но несчастного города, заставить их заткнуться и начать делать что-то реально полезное и доброе. То ли скука оттого, что больше нет почвы для активной деятельности.

... Но теперь он ищет новых треволнений, Ведь все на склоне стали праведниками, в самом деле!

— Никогда не видел подобного затишья. Из них будто весь гной выкачали разом. Хотя наверняка что-то осталось. Что-то... что-то... что-то! Как думаешь? Мы сможем это «что-то» вызволить наружу? Хио поднял глаза на маленького светловолосого мальчика, который махал у него перед лицом перчаточной куклой и странно улыбался, словно мясник, предвкушающий разделку свежей тушки. Один глаз у него был перевязан затертыми, некогда белоснежными, бинтами, на них спадала длинная, чуть волнистая челка, другой же, оттенка меда, смотрел заинтересовано и немного наивно. Одет он был очень бедно, даже беднее самого Хио, но лицо у него сияло каким-то счастьем вперемешку с безумием и детским желанием вдоволь наиграться. Они оба сейчас находились все в том же, теперь уже пресловутом кабаке, который больше не полнился новыми посетителями. Да и старые уже не изъявляли желание здесь появляться, зная, что это излюбленное место «наглого сплетника» и «отвратительного клеветника». Однако туристы и недавно приезжие из губительного интереса специально приходили в кабак для того, чтобы посмотреть на того, кто имел талант поставить на уши целый город, поэтому кабак все равно был основательно забит. Хио для города стал настоящей легендой всего за несколько дней, но его это не особо заботило. Вместо того чтобы чесать языком, люди стали больше работать — перспектива быть «блюстителем закона и морали» привлекала его намного больше. — Я работаю один, спасибо, — грубовато ответил Хио, отвернувшись от мальчика и вновь уткнувшись в газету со сводкой утренних новостей. Ему не нужен был напарник. Он не поймет ни самого Хио, ни его мотивов, ни схемы того, как он работает. Иногда Хио сам себя не понимал, что уж говорить о совершенно незнакомом человеке, тем более такого возраста — на вид парню было не больше тринадцати лет. Да и если вдруг что-то пойдет не по плану, ответственность за мальчика упадет на плечи именно Хио, а лишних забот он не хотел. Как и не желал разделить с кем-то яркий огонь собственной казни, который ни в коем случае не сможет его миновать. Мальчик, однако, не сдался и, обогнув столик, ловко опустился на стул напротив Хио. — Тебе нечего терять. Ты доносишь до людей правду, облачая её в красивые, но ироничные и отвратительные слова, я же люблю слушать забавные, но основанные на реальных событиях истории. Ты хочешь стереть все личины, показать людям все, что в них сгнило, руководствуясь справедливостью и моралью, мне же плевать на это, я просто хочу повеселиться. Мы идеально сработаемся, ты не думаешь? Хио резко перевернул страницу, раздраженно сжав руку в кулак. Бумага под его пальцами резко порвалась, издавая жалобный треск, внезапно показавшийся слишком громким. Кажется, мальчуган и правда не понимал, на что готов был себя подписать. — Нет, не думаю. Оливер разочарованно вздохнул и поерзал на месте, болтая ногами. Хио, болезненно поморщившись оттого, что размах ног мальчика оказался совершенно не случайно слишком большим, подумал, что тот все ещё ребенок. Он не посмеет впутывать ребенка в нечто подобное. Оливер неожиданно вскочил с места и небрежно бросил: — Смотри сюда. Он выскочил на середину зала, выдвинул из-за стойки табурет и, встав на него, обратился ко всем посетителям: — Эй, кому здесь скучно? Все синхронно завопили что-то о том, что сегодняшний день не предвещает ничего интересного, и скука стоит смертная. Хио оторвался от газеты и все же обратил свой взор на того, кто посредством четырех слов смог привлечь к себе внимание чуть ли не всех в кабаке. Хио знал этого мальчика — он был местным затейщиком, рассказчиком и искателем приключений ещё до того, как сам Хио появился в этом городе. Он был огромным выдумщиком, и делился с людьми своими яркими, волшебными, фантастическими, а очень часто и пугающими историями. Не меньше он любил и слушать, но, в отличие от собственных невероятных выдуманных рассказов, воспринимал он только то, что случалось в реальной жизни. Чудной и противоречащий сам себе мальчик. Должно быть, дети все такие. У них совершенно невменяемая страсть к веселью и играм. Это можно понять. Но к желаниям этого парниши примешивались ещё совсем недетский азарт и жажда опасности. Стоп-кран у него не просто был непригоден, он напрочь отсутствовал. Хио же был рационален по природе. И он боялся, что кто-то, вроде этого мальчишки, сможет помутнить его рассудок. Могли ли они сработаться когда-нибудь? Хио очень в этом сомневался.

Давным-давно жил мальчик с кудрями солнца ярче, Что беззаботно искал историй пожарче. От зари до зари по улицам бродил он Ради историй, от которых отказался давно.

— ... Не кажется ли мерзким вам её поступок? Совсем как в сказке, утопила их!... Хио помнил эту легенду ещё с детства. Третья Легенда Мексики о плачущей женщине, которая утопила собственных детей и после смерти из-за этого не смогла найти покой. Хио не без удовольствия подметил, что, если это была попытка удивить, то она с треском провалилась. Если мальчик хотел взять его на чем-то подобном, то это нужно было делать штурмом.

И пусть все думали, что он слепой, Своими словами он всех очаровал, И город беззаботно его восхвалял. Все те истории, что сплел, Вот-вот погрузят город в стон.

— ... А он не ведал сладкого мясца и ножки ей обрезал топором мясника!... Что же, уже лучше, для Хио это было что-то новенькое, подобного он ещё не слышал. Хоть и каннибализм уже не был новаторством — однажды Хио даже пришлось лицезреть один случай, о котором тут же узнали в городе. Тело каннибала, кажется, только недавно сняли с виселицы на главной площади. Поговаривали, что скоро порядок в городе ужесточится, так как приедут ревизор вместе с главой полиции. Наверное, Хио следовало бы быть осторожнее. А напарник в таком случае — совершенный нонсенс, об этом и речи не могло быть.

Под ложью правду видеть мог, Здоровый глаз ему помог!

— ... В портрете скрыт был лик ребенка, и погрустили мы немного... Довольно резкий переход от страшилок к шуткам. И чего этот ребенок добивался? Хио не интересовало то, что не касалось непосредственно людей этого города. Он хотел сделать их лучше. Он не мог этого добиться, выслушивая пустые выдуманные истории в красивой праздничной обертке. Он просто безбожно терял свое время. Но мальчик его заинтересовал. Возможно, они могли бы подружиться, не пытайся он так уперто пробиться к нему в напарники. И на кой черт ему это сдалось вообще? Развлечения развлечениями, но меру тоже нужно знать. Дело Хио — далеко не шутка, здесь невинными глазенками не отделаешься, не отмахнешься и не помашешь ручкой. Дело Хио — жертва, к которой он морально готов и которую ни за что от себя не отринет. Дело Хио — риск, огромный и глубокий, он рискует уже несколько лет, он не новичок в этом и не может принять под свое крыло ребенка, которому заниматься таким пока рано. О том, что начинал он в таком же возрасте, Хио старался не думать. В конце концов, Бирмингем — не первый его город, и Хио очень надеялся, что не последний, хоть и на душе скребли кошки. Поклонившись под громкие аплодисменты, мальчик ловко спрыгнул с табурета и подбежал к Хио. — Ну как тебе? — с надеждой спросил он, положив руку на плечо Хио и сжав легонько. Вопреки простоте этого жеста, Хио почувствовал, будто его плечо терзают клешни — рука у мальчугана была явно тяжелой. Ну или характер. С таким придется несладко. Отговаривать такого придется долго. — Что мне до твоих баек? Ты правда не понимаешь сути того, чем я занимаюсь? — А ты посмотри вокруг. Хио нехотя обвел посетителей взглядом. Они были возбуждены и развеселены выступлением рассказчика, бурно обсуждая недавно услышанное. Разнежены. Таких сломать можно одним щелчком пальцев. Смутно до Хио доходило, о чем шла речь. Элементарные рычаги психологии. Однако очень полезные, если нажать под нужным углом. Мальчик был явно очень умен, чем и пользовался, должно быть, всякий раз. Чем и выживал. Что вело его? Жажда новых историй? Веселье? Забава? Нехватка денег? Одиночество? Оливер невинно улыбнулся и пояснил: — Сейчас ими так легко управлять, не считаешь? Они все проглотят, не подавившись, всему поверят. Меня зовут Оливер. Я буду задавать почву и разогревать народ для твоей истины, ты же будешь исправлять их суть. Я буду твоим тараном, если понадобится. Хоть я и тебя совершенно не понимаю: зачем исправлять то, что этого не заслуживает, но да ладно, твое дело. Ты делаешь это довольно весело, мне нравится. Ну так что? Хио вновь покачал головой, смяв газету в комок и выбросив её в неподалеку стоящую урну. Он внимательно и серьезно посмотрел на Оливера и произнес: — Ты хоть знаешь, на что можешь пойти? Я в этом деле не первый год, не второй, не третий и даже не пятый, я знаю последствия. Оливера, казалось, сказанные слова не особо впечатлили: — Судя по тому, что ты сидишь передо мной, последствий ты всегда избегал. Как насчет взять на свой корабль ещё одного пассажира, минуя с ним разнообразные айсберги, на которые можно было бы напороться? Хио вздохнул и, наконец, согласился: — При любых неприятностях мы не вместе, ясно? Всю вину, если что, беру на себя, рано тебе ещё полноценный вкус горечи знать. А насчет разогретой почвы... уверен? Оливер абсолютно по-звериному оскалился и простер руку в сторону. — Попробуй, если сомневаешься. Хио поднялся с места и направился к какой-то девушке, которая до этого неотрывно на него смотрела. У каждого свои методы работы. Сегодня вновь кто-то будет рыдать, стенать и умирать оттого, что правду вскрыли на глазах у всех.

Но вернется все на круги своя, У каждого своя судьба.

С тех пор Хио и Оливер работали вместе. Из-за них город погряз в настоящем отчаянии: люди боялись сделать лишний шаг, сказать неправильное слово, дать двум стражам правосудия любой повод, который они могли бы расценить по-своему. Однако сами стражи и не поняли, как грехи людей, образовав огромный ком из страха и боли, захватили их самих. Ложь в словах Хио постепенно начала вытеснять правду, и из слуги правосудия он превратился в обыкновенного сплетника и обманщика. Думая, что делает хорошее дело, Хио стал мизантропом, которым руководствовало лишь желание сделать больнее, унизить, заставить страдать. Оливеру же было по-детски весело, он звонко смеялся над несчастными людьми и их узколобостью, восхищался способностью Хио к манипуляции и цеплялся своими маленькими худыми ручками за власть, которой они оба теперь обладали. Озарение для Хио пришло лишь тогда, когда по его вине казнили невиновную девушку, которая якобы изменила одному богатому дворянину, однако стала лишь жертвой обстоятельств и изнасилования. Хио понял только ночью казни, что информация была неправильно растолкована, а они, оба, разыгрались. Он допустил непоправимую ошибку, за которую теперь наверняка придется платить головой. В его душе восторг безумия боролся с тяжестью вины, боязнь наказания противостояла полной отдаче отчета своим действиям. Хио снова не знал, чему верить. С одной стороны, они с Оливером и подобные им нужны были этому миру, а с другой они ему вредили. Правда должна открываться для того, чтобы люди совершенствовались, работали над собой и шли дальше, но о чем может быть речь, когда слабые натуры под ней с хрустом ломаются, когда она покрывает собой разум и заставляет вместо того, чтобы проповедоваться, грешить ещё больше? Люди — слабые существа, ложь им по размеру, ложь им в самый раз, ложь их устраивает, она для них роднее. Правда для сильных, для несгибаемых, для железных. Хио стоило уйти из города ещё после посещения кабака. Но теперь было поздно — прошло слишком много времени. Уезжать также было поздно — после того, как полиция закрыла для него границы, перекрыв пути к отступлению, Хио решил, что следующим же утром отправит Оливера из города со всеми их накоплениями. Мальчик за какие-то полгода знакомства стал ему по-настоящему близок, почти братом. То, что Хио не выпускали из города, уже было знаком. Значит, он отсюда никогда не уйдет живым. Значит, его казнят совсем скоро. Оливера пару раз видели с ним, жители знали, что они живут вместе. Конечно же, его примешают к этому. Только если Хио сейчас же не пойдет на опережение. Но он не успел. Хио увидел их в окно глубокой ночью и быстро скомандовал Оливеру спрятаться. Он снова пожалел, что не сделал для их маленького домика черный выход. Открыв дверь толпе, Хио делал все возможное, чтобы смотреть иронично на блестящие вилы в их руках, на горящие неистово факелы, на их искаженные ненавистью лица, на мужчину, что стоял в центре прямо перед порогом их с Оливером дома, строго скрестив руки за спиной. Тот самый начальник полиции. Явился, наконец, долго же мы тебя ждали. — Вы идете с нами, — громовым голосом провозгласил мужчина. Из-за его спины вышли двое с веревками в руках и стали приближаться к Хио. Хио не стал изменять себе и рухнул на колени, пытаясь подавить отголоски никчемной гордости: — Прошу лишь за Оливера. Он ещё мальчик, он не был причастен ко всему, что я сделал. Не нужно его казнить, просто вышлите его из города. Я же весь ваш. Однако казнили обоих.

За тридевять земель, давным-давно, В одной земле, да на плато Был городок, а рядом с ним Жили два юнца, что не сбегут! Никто предположить не мог, Что их слова и странный шарм Весь городок да всполошат! В конце концов, город скорбит, Пресытившись их глупой лжи, Им вскипятили кровь и вырвали глаза...

И подвесили на главной площади Бирмингема. С тех пор жители города зажили мирно и счастливо. Их ошибки и пороки оставались в секрете, жены не знали о похождениях мужей, а мужья о распутстве жен. Друзья проводили вместе время, не подозревая о недавнем предательстве. Бедняки и не ведали, что на работе их деликатно обкрадывают, не доплачивая половины заработной платы, а нездоровые и хромые все ещё думали, что недавно купленное простенькое лекарство спасет их от холеры или грыжи. Отрицать нельзя: казнив двух «нечестивых сплетников», жители стали до невозможности счастливы.

По правде, дети, это ложь. Бесплодна правда — тоже ложь. Не заставляйте ж людей плакать Своими выдумками никогда. И городишко счастливо зажил, Когда под песни вздернул болтунов. И правду спрятали в себе, Что лучше, чем кричать о ней везде. В один прекрасный день придет их час, Коль правосудие ищет и исправляет ложь... А в городке навеки воцарился мир, Вот и песни всей конец!