Ген им. Быкова

      Пока работа в больнице кипела полным ходом — приёмы, обходы, процедуры — в кабинете главного врача время словно бы остановилось, потеряв всю свою значимость. Быков, по своему любимому обычаю, лежал на коленях у своей непосредственной начальницы, прикрыв глаза и о чём-то размышляя. А Настя мягко гладила его по голове, не желая даже думать о том, что в любой момент может появиться срочный пациент в его отделении, позвонить кто-нибудь свыше на её телефон или ещё что-нибудь экстренное и никак не поддающееся планированию.       — Андрей, почему ты так не любишь моего сына? — вдруг спросила Кисегач, разбив на осколки умиротворение, а заодно заставив Быкова вспомнить об интернах, которых он так старательно вытеснял из памяти хоть на время объявленного самим собой перерыва. — Я понимаю, конечно, что с ним не просто…       — Не просто? — доктор открыл глаза и, не поднимаясь, взглянул на Анастасию снизу вверх. — Настя, это с Купитманом не просто разговаривать, когда он после запоя. А с сынулькой твоим невыносимо. Причём не важно, в каком он состоянии. Эта бактерия одноклеточная ни медицины не знает, ни русского языка не понимает. У него в голове одна извилина. Но и даже в её наличии я порой сомневаюсь.       — Быков! — Кисегач не сильно, но всё равно ощутимо стукнула Андрея Евгеньевича по плечу. — Тебе не стыдно? Ты вообще-то о моём сыне говоришь.       — Нет, Мышка, это тебе должно быть стыдно. Ты ведь его воспитала. И фамилия какая дур-р-ацкая. Р-р-оманенко.       Быков назло женщине сделал особый акцент на ненавистную ему букву великого русского алфавита. Она словно специально придумана в каждом задевающем за живое слове из его речи. Насте хотелось в какой-то момент просто устроить товарищу заведующему терапевтическим отделением асфиксию, анафилактический шок, тяжкие телесные, несовместимые с жизнью… да всё, что угодно, в конце-то концов. Что она, зря главный врач больницы что ли?       Но как-то слишком много всего положительного и милого сердцу вызывала личность этого индивида — и пускай многие даже на теоретическом уровне не смогут понять Кисегач — что убивать его желание отпало так же быстро, как и появилось в светлой головушке.       — Да, фамилия Быков ему бы больше подошла, — Анастасия Константиновна, неприлично много лет знакомая с Быковым, научилась уже давно мстить куда эффективнее, чем с применением смертной казни. Как там принято говорить в народе: с кем поведёшься — от того и наберёшься.       — Чего? — он попытался заглянуть Анастасии прямо в глаза.       — А что такое? — она округлила свои прекрасные глазки так, словно вовсе не понимает, о чём он спрашивает, так заметно понопрягшись, будто не имеет ко всему этому диалогу никакого отношения и вообще подошла только вот-вот. — Помнишь, мы с тобой как-то день медика вдвоём отмечали? Ты да я, да бутылка коньяка. Тогда ещё каждый из нас семью имел.       Быков помрачнел, став похожим на замаскированного Винни-Пуха из мультика, нахмурился, но спорить не стал:       — Это я, конечно, помню. Смутно, но помню. Подожди, Настя! — всполошился Андрей Евгеньевич, словно только в этот миг окончательно поняв ту сторону, в которую начальница клонит. Он подскочил с места, едва не ударил Кисегач своими конечностями и абсолютно бешеными глазами уставился на неё, боясь услышать ответ на незаданный ещё вопрос. — Ты хочешь сказать, что… Да нет! Бред какой-то. Да не может такого быть! Мы, Быковы, упёртые. Даже когда не правы, но очень надо для своего успеха — стоим на своём до последнего. Хотя, это не в мою пользу, в этом, конечно, мы с Романенко… Проклятье! Да он же в медицине ни черта не понимает! Как такое получиться могло?! Ты — доктор, я — доктор, а этот хорёк контуженный..!       Заведующего терапевтическим буквально трясло от ненависти, непонимания, желания убить или убиться и ещё чёрт знает каких чувст и сопровождающих эмоций. Он отказывался всеми силами верить в построившуюся версию, старался найти аргументы в графу «против», но все они помимо воли доктора переворачивались с ног на голову и занимали совершенно другую позицию.       Настя молча за ним наблюдала, то ли не зная, что сказать, то ли подбирая нужные слова, то ли выжидая подходящего момента.       — Ладно, Быков, успокойся, — сжалившись, произнесла Кисегач. Она мягко опустила ладонь на его колено, чуть сжала сквозь брючную ткань. — Я пошутила.       — Настя! — её имя с его уст сорвалось так оглушительно, словно буквально под окнами стреляли танки, играли свои хиты несколько популярных рок-групп, а заодно и бабульки из очереди ЖЭКа никак не могли поделить, кто за кем идёт. — Я ведь чуть в гроб не слёг уже! Пошутила она… — Андрей злился, горя желанием убить её драгоценного сыночка — теперь-то ясно, что не будет повторения истории «Я тебя породил, я тебя и убью!», а Настя словно этого и не замечала, с трудом сдерживая смех, то и дело всё же прорывающийся наружу. — Вот где бы ты ещё такого гениального заведующего отделением нашла, если бы у меня сердце не выдержало?       — А я бы Глеба назначила, — как ни в чём не бывало отозвалась Кисегач. — Вдруг всё-таки… и у него корни бы отцовские проснулись.       — Настя! — вновь повторился он, прожигая женщину взглядом. — Это не смешно, Белка. Я ведь уже практически начал верить, что, возможно, твой сынулька — это и мой тоже. Фр-р-р.       Андрей поморщился, встрепенулся всем телом, словно по позвоночнику его пустили сильнейший разряд электрического тока, а для верности ещё и игол понатыкали в каждый миллиметр его тела. Не выдержав, Настя засмеялась в голос, тут же поймав на себе обиженно-оскорблённый взгляд Быкова.       — Ну, извини. Зато теперь ты примерно понял, что я чувствую во время каждого разговора с тобой. И это я тебя пожалела! — Быков фыркнул что-то недовольное и не переводимое на русский язык себе под нос. — Ну, иди сюда, — Настя провела пятернёй по его голове, чуть растрёпывая волосы, и, мягко надавив, призвала занять недавнее горизонтальное положение.       — Ты должна мне за моральный ущерб, Белочка ты моя Чернобыльская, — показав буквально все до единого зубы, заявил Андрей, стремительно развернулся и чмокнул главврача в не прикрытое юбкой колено.