...и тот, второй

Возвращаясь с мыса Сунион, где навсегда остался его брат, Сага твердо решил напиться. Понтифик пьянки в Святилище не одобрял. Им с Айолосом дозволялось выпить по бокалу вина на праздники, но полноценно напиваться — нет, и Сага не представлял, какое наказание будет ждать его, если Понтифик его поймает. С другой стороны, он только что потерял Канона. Не пошел бы он в жопу, Понтифик, вместе со своим наказанием? Алкоголь в Святилище не одобрялся, но все, естественно, отлично знали, где именно его брать, кто из жителей окрестных городков продает лучшее вино и где можно купить крепкий самогон. Сага, хоть раньше и не пользовался этими наводками, знал тоже; поэтому сейчас он, мысленно пересчитав деньги, двинулся не прямо в Святилище, а по одной из них. Винодел, приземистый седой усач, смерил его подозрительным взглядом. — Тебе лет-то сколько, парень? — Пятнадцать, — врать Сага смысла не видел. — Я из Святилища. Продашь или нет? Винодел поколебался еще, и тогда Сага вывалил на прилавок все деньги, что у него остались. До Святилища придется добираться пешком, но какая разница. Винодел почесал подбородок, но потом ушел в кладовку и вернулся с трехлитровой бутылью, полной темно-красного, как запекшаяся кровь, вина. — Держи. Что ж вас там такое заставляют делать… «Да ничего особенного, просто сегодня я бросил на верную смерть своего брата». Сага прихватил бутыль, развернулся и вышел, оставив все деньги на прилавке. Он начал пить еще по дороге и до храма добрался уже с тяжелой головой и существенно полегчавшей бутылью. Но даже тяжелый, мутный, липкий туман не мог избавить его от этой страшной картины, которая стояла перед глазами. Подходит прилив, Канон взбирается на камень, но вода прибывает, и его заливает — сначала по колени, потом по пояс, потом по шею, потом с головой. Потом Канон не выдерживает и делает вдох, вдыхает воду, и та мгновенно разрывает его бронхи, превращая легкие в два кровавых ошметка. И когда Сага приходит на мыс в следующий раз, то находит там синий, раздувшийся, объеденный рыбами труп. Или находит другое — скелет, обтянутый кожей. Запавшие щеки, ввалившиеся глаза, руки, изгрызенные до кости. Ведь еды там тоже нет, и пресной воды… Сага всхлипнул. Появилась и тут же исчезла мысль вернуться, вернуться прямо сейчас, пока еще не слишком поздно. «Нет! Нельзя! Он опасен! Он угрожает Афине, его нельзя оставлять в живых, ведь он не откажется от своих амбиций!» Сага пил вино — густое, сладкое, молотом бьющее в голову — и плакал, не скрываясь. Пусть он Золотой Святой, самый сильный в Святилище, будущий Понтифик, пусть он — главный рыцарь Афины и ее защитник. Так или иначе, он все равно имеет право оплакать своего близнеца. «Ты можешь строить из себя святошу, но я-то вижу демона, что скрыт у тебя внутри». Почему из всего, сказанного Каноном, он сейчас вспомнил именно это?! Глаза слипались. Бутыль вывалилась из руки и покатилась по полу, но не было никаких сил ее поднять. «Может, брат, ты и прав. Не будь я демоном, я не предал бы тебя». Сага заснул, и снился ему Канон, задыхающийся под массой тонны воды. Наутро он бурно блевал, скорчившись над унитазом, а Айолос заботливо держал его волосы. Айолос его и разбудил: Сага не явился на утреннее построение, и Понтифик отправил его проверить, все ли в порядке. В порядке не было ничего: проснувшись, Сага подумал, что готов сдохнуть на месте, так ему было плохо. Тошнота, жуткая головная боль, пересохший рот, вертящаяся перед глазами комната — даже когда на одном из заданий ему по голове прилетело немаленьким камнем, он не чувствовал себя настолько омерзительно. Айолос, спасибо ему, не стал задавать вопросов, тем более что про Канона Сага ему все равно рассказать не мог. Просто постарался по мере сил помочь. — Я могу сказать Понтифику, что ты заболел, — сказал он, помогая Саге перебраться в ванную и умыться. — Но если он сам придет тебя проведать, все раскроется — от тебя перегаром за десять метров несет. — Скажи, что меня нет в храме, — со стоном предложил Сага, глядя в зеркало. Вид ему не понравился: красные, в полопавшихся сосудах, глаза, помятая физиономия, всклокоченные светлые волосы похожи на воронье гнездо. — Он знает, что вчера я ездил по делам, пусть думает, что еще не вернулся. Я отлежусь и на вечернее построение приду. Айолос подал ему полотенце и все-таки решился спросить: — Слушай, у тебя все хорошо? Сага постарался изобразить улыбку: — Все нормально, не волнуйся. Мне просто захотелось хлебнуть взрослой жизни, да не рассчитал немного. В следующий раз буду умнее. Айолос с сомнением покосился на него, но переспрашивать не стал. До вечера он все-таки оклемался, хотя голова все еще побаливала, да и тошнота до конца не прошла. Перед построением Сага три раза почистил зубы, пожевал петрушку и решил, что если не подходить к Понтифику вплотную, он ничего не заметит. Тот действительно не заметил перегара, но болезненный вид Саги все равно его обеспокоил. — Ты заболел? — спросил Понтифик, подходя и кладя руку ему на плечо. — Да, мне не очень хорошо, — признался Сага, стараясь дышать в другую сторону. Понтифик нахмурился, потом отвел его подальше от остальных. — Как там Канон? Сага вздохнул. Он знал, что рано или поздно этот разговор придется пережить, но так и не успел к нему подготовиться. Да и как тут успеешь? Понтифик, был единственным в Святилище, кто знал, что у Саги есть брат-близнец. Он и нашел их обоих в сиротском приюте больше десяти лет назад, и именно он распорядился их судьбами. Конечно, он наблюдал за Каноном, но когда Сага заметил болезненную амбициозность брата, его стремление к власти, то попросил не вмешиваться — посчитал, что это только его дело. — Мне… мне пришлось запереть его на мысе Сунион. Понтифик молчал. Посмотрев ему в лицо, Сага понял, что не может его прочитать. — Он предложил мне убить Афину, — запинаясь, продолжил Сага. — Я не уверен, что я смог бы как-то повлиять на него. Вдали от Святилища Канон озлобился, захотел власти, и я не увидел другого выхода… — Ты все сделал правильно, — дружеское рукопожатие. — Предатели среди Святых — не редкость, во время прежнего прихода Афины тоже было… несколько, — Понтифик не стал рассказывать дальше, а Сага не спросил. — Если мы не будем строги к ним, это разрушит Святилище вернее, чем козни Аида. Ты сам-то как? — Плохо, — признался Сага после паузы. — Каким бы он ни был, мы вместе с рождения… и даже до рождения, с зачатия. Мне невыносима мысль о том, что я обрек его на смерть, и еще более невыносима — о том, что теперь я навсегда один. Наконец-то он признался в том, что по-настоящему пугало его. Всю свою жизнь и еще девять месяцев, с того самого момента, как в животе у матери один зародыш разделился надвое, он прожил бок о бок с Каноном. Да если бы что-то пошло по-другому, родился бы один ребенок, который был бы ими обоими! Сага воспринимал Канона не как брата, а как часть себя, половинку, неотделимую от самого Саги, и избавиться от него вот так — ему казалось, что проще было бы руку себе отгрызть. — Это Святилище, — тихо сказал Понтифик. — Здесь ты никогда не будешь один. Не думай, что я тебя не понимаю — понимаю, хотя у меня и не было братьев. Но мне кажется, у тебя не было выбора. «Вы никогда не сможете понять меня», — подумал Сага, но ничего не сказал. — Я всегда готов поддержать тебя, как и любой из твоих друзей, — закончил Понтифик, и Сага кивнул, потому что горло сдавило, и он все равно не смог бы ответить.

***

Арес пришел в Святилище ночью. Оглянулся, не понимая, куда его занесло, и тут же память услужливо подсказала: это храм. Храм Золотого Святого. Стоило бы, наверное, выяснить, в чье именно жилище он так бесцеремонно вторгся, но какой-то инстинкт подсказал Аресу, что ему не будут рады. Святые не любили таких, как он: властных, амбициозных, готовых, если понадобится, идти по трупам. В Святилище таких предпочитали либо ломать, насильно прививая им свои убогие гуманистические идеалы, либо каким-то образом от них избавляться. Стоило бы убраться отсюда поскорее. В поисках выхода Арес прошел через анфиладу комнат, наконец заметил дверь и вышел в ночную прохладу. Вдохнул полной грудью, наслаждаясь запахами растущих где-то неподалеку цветов. Когда-нибудь он непременно вернется, но пока еще слишком рано. У него еще нет достаточно сил, он не может оставаться здесь надолго, не может бороться с подавляющим Космо Святых. В конце концов, это его первый визит, разведка, можно сказать — и у него еще достаточно времени, чтобы подготовиться к своему вторжению. Арес поднял голову, прислушиваясь к звенящим, как тончайшие струны, отзвукам Космо вокруг. Столько нитей Космо, и все такие разные! Невероятно сильная, яркая, теплая, протягивающаяся к сердцу каждого в этом Святилище не столько нить, сколько сосуд, по которому в эти сердца перекачивается надежда и любовь — новорожденная Афина. Наполненная силой, ярко-радужная, но омраченная тьмой усталости — Понтифик. Алая, кажущаяся острой, скорее не нить, а леска — двенадцатый храм. Тонкая, как паутина, обжигающе-холодная — одиннадцатый, его ведь совсем ребенок защищает… И красная, наполненная кровью, пульсирующая невыносимой болью и виной — нить того, второго. Аресу хотелось перерезать ее, хотелось, чтобы брызнула кровь, но он знал, что не может. Пока не может: он станет немного сильнее, и тот, второй, будет ползать перед ним на коленях, будет полностью подчинен ему. Сладостные мечты. Арес улыбнулся в темноту, отвел с лица небрежно брошенную на него ветром прядь черных волос, повернулся и снова открыл дверь.

***

Сага остался совершенно один, и это было так страшно, как он и подумать не мог. Во снах к нему приходил тонущий, погибающий от голода, сожранный рыбами Канон. В каждом сне Сага рыдал и просил у него прощения, но проснувшись, опять и опять напоминал себе, что решение было правильным. Так было нужно. Но почему же тогда так плохо?.. Чтобы не спиться вконец, он взял в привычку проводить вечера в тренировках с Айолосом. Лучший друг с радостью подхватывал эту инициативу, и они упражнялись порой до самой ночи, собирая толпы восторженных малолетних зрителей из числа остальных Золотых Святых. Выматывающие, монотонные тренировки забивали внимание, не давая думать о том, что он сделал и как он будет жить дальше без брата, а накопившаяся после них усталость обеспечивала пусть и не спокойный — кошмары приходили все равно — но все же крепкий сон. Мучаясь от чувства вины и одиночества, Сага не сразу обратил внимание на творящуюся в его храме чертовщину. Заметил, как всегда, Айолос. — Слушай, — пробормотал он однажды, когда после тренировки делал на кухне для них обоих чай. — Ты к кофе, что ли, пристрастился? — Я? — удивился Сага. — Ты же знаешь, я его терпеть не могу, даже запах не выношу. Вместо ответа Айолос молча достал из шкафчика банку с кофе, которую Сага держал для него и Понтифика, и показал. Сага обмер: он купил ее только на прошлой неделе, а кофе в ней уже осталось на донышке. — Я один у тебя не мог столько выпить. — Понтифик тоже не заходил, — пробормотал Сага. — Чертовщина какая-то. Айолос поставил банку обратно в шкафчик и уселся за стол напротив. — А еще что-то странное у тебя в храме происходило в последнее время? Сага призадумался. Теперь, когда об этом заговорил Айолос, он вдруг вспомнил и найденные не на тех местах, где оставлял, вещи, и загнутый уголок страницы в книге, и следы на пороге. Углубившись в себя, Сага не обращал на это все внимания, но теперь припомнил и, захлебываясь словами, рассказал Айолосу. Даже не дослушав, тот вскочил. — Надо рассказать Понтифику! Если кто-то незаметно пробирается в твой храм, это может угрожать безопасности Святилища! — Подожди! — Сага схватил его за запястье. — Подумай сам! Это же будет значить, что я не могу защитить свой храм, а меня ведь Понтифик в преемники готовит! Это слишком серьезный проступок. Давай я попробую сам этого визитера отловить, а уже потом, если не получится, будем бить тревогу? Айолос встревоженно нахмурился, но, похоже, понял его. Кивнул. — Идет. И я тебе помогу, покараулю у храма Овна, Му не будет против. Если никто мимо меня не пройдет, значит, это точно кто-то из Святилища. А если пройдет, то еще лучше! Сага пожал ему руку, стараясь выразить этим всю свою благодарность, и Айолос успокаивающе похлопал его по плечу. За попытками поймать неизвестного Сага почти забыл о том, что его мучило. Но, увы, попытки оказались бесплодными: ни Айолос вне, ни он сам внутри храма так и не смогли ничего обнаружить. Кроме одного, пожалуй, напугавшего Сагу сильнее, чем все следы чужого пребывания в храме. Он побоялся рассказать об этом Айолосу: знал, что тот побежит к Понтифику, как бы Сага ни просил этого не делать. Предъявить Понтифику оказалось нечего, и через несколько недель они с Айолосом решили прекратить поиски, списав все на какую-то сверхъестественную сущность, каких всегда немало водилось в таком полном Космо месте, как Святилище. — Полтергейст, который любит кофе, — скривился Сага, когда Айолос впервые высказал эту мысль. — Извращенец какой-то. — В храме Близнецов других не бывает, — хихикнул Айолос и тут же схлопотал тычок в плечо. — Ну сам посуди, какие еще варианты? Тут даже следа постороннего Космо не было, это точно не какой-то злоумышленник. В этот момент Сага чуть ему не сказал. Но успел поймать свой язык в последний момент.

***

С каждым приходом Арес понемногу осваивался в Святилище. Он разобрался, кто здесь опасен, а кто нет, построил первоначальный план и в общем-то решил, с чего начнет. Единственной проблемой оставался тот, второй. Аресу никак не удавалось взять над ним верх, поставить его на колени, а ведь без этого у него ничего не вышло бы. Какое уж тут мировое господство, если тот, второй, в любой момент может обратить все его усилия в ничто? Нить его Космо, ярко-алая, пульсирующая виной, не прерывалась, а Арес знал, что не сможет просто убить его. Хотя он хотел, он так хотел это сделать. Он представлял себе его смерть: разрубленное от плеча до паха тело, белые кости в глубине раны. Представлял, как тот, второй, хрипит в агонии, как царапает горло, силясь сделать вдох, как его светлые волосы мокнут в кровавой луже. Представлял — и знал, что никогда этого не увидит. Как жаль. Ничего, у Ареса оставалось еще много времени.

***

— Эй, Сага, — Айолос выглядел обеспокоенным. — Ты что тут забыл? Сага моргнул и обнаружил, что стоит на берегу ручья, в котором ученики любили ловить рыбу. Стоит и бездумно смотрит в воду: как будто пытается высмотреть там что-то скрытое. — Я… не знаю, — растерянно ответил он, а затем посмотрел на друга. — Я не говорил? В глазах Айолоса мелькнула тень — словно движение крыла. Какая-то мысль, которой он пока еще не хотел с ним делиться. — Ты о чем? — напряженно спросил он. Сага покачал головой, развернулся и двинулся прочь к своему храму. Понтифик волновался, и это было довольно странно: на памяти Саги этот старик никогда не нервничал, встречая все невзгоды с одинаково невозмутимым лицом. Но сейчас маска спокойствия дала трещину, и Сага посмотрел на Айолоса: ему вдруг тоже стало не по себе. Как, похоже, и другу: тот грыз губу и выглядел куда мрачнее, чем обычно. — Я позвал вас, мальчики… — Понтифик запнулся. — Чтобы огласить свое решение. Я решил, кто станет следующим Понтификом после меня. Сага нахмурился и опять посмотрел на Айолоса, наткнувшись на ответный недоуменный взгляд. Конечно же, Сага знал, что это он, уже несколько лет знал — и к чему сейчас это собрание? — Так вот. Моим преемником станет Айолос. Саге показалось, что он упал. Что земля разверзлась под ним, и он рухнул, не найдя опоры, что он летит — вниз и вниз, а воздух свистит в его ушах, заглушая слова Понтифика. — Я понимаю, Сага, что ты ждал этого. Но в последнее время ты ведешь себя странно, игнорируешь свои обязанности, твои успехи на миссиях все хуже и хуже. Я бы очень хотел, чтобы ты снова стал ответственным Святым, но пока ты ведешь себя именно так… Вы же сами велели мне убить Канона, хотел крикнуть Сага, но не смог выдавить ни слова. Вы сами повесили на меня эту боль, эту вину — а теперь обвиняете еще и в том, что я не смог просто забыть об этом на следующий же день. Это был дурной сон. Это не могло быть ничем, кроме как сном. — Ваше Святейшество, — сказал Айолос, когда Понтифик замолк. — Я считаю себя недостойным этой чести. Сага подходит намного лучше: не зря о нем говорят, что чистотой сердца он подобен богу. Разве не станет такой человек гораздо лучшим Понтификом? — Я принял решение, — сухо ответил тот. — И у меня были на то свои причины. Сага развернулся и молча двинулся прочь. Вот так. Он потерял брата, а теперь потерял и будущее. И кто он после этого? Золотой Святой, один из двенадцати? А Айолос-то каков. Вроде лучший друг, но наверняка наговорил чего-то лишнего, не сам ведь Понтифик его странное поведение заметил, он и из храма-то не вылезает. На глазах стояли злые слезы: хороший урок того, что дружбы и преданности в Святилище не существует. И он, Сага, опять остался совершенно один. Он остановился на лестнице, посмотрел вниз, в сторону своего храма. И перестал существовать.

***

— Ваше Святейшество, — начал Айолос сразу же после того, как Сага в слезах вылетел из храма. — Мне нужно с вами поговорить, и это срочно. Первым импульсом, конечно, было броситься за другом, но даже в свои четырнадцать Айолос понимал, что есть вещи посерьезнее, чем утешения. Тем более, если в этих вещах сам и виноват. Понтифик вздохнул, перевел взгляд на него. — Если это о том, чтобы назначить преемником Сагу, то об этом не может быть и речи. — Нет, — ответил Айолос. — Но это о нем. Вы сказали, что он ведет себя странно, но, боюсь, вы не знаете и половины правды. Простите, что не сказал раньше, я думал, мы с ним как-то решим это вдвоем. — Я слушаю, — тот настороженно нахмурился, и Айолос начал говорить. Сначала о признаках постороннего присутствия в храме Саги и как они так никого и не поймали. — Но это еще не все. Позже я стал замечать у него… словно бы провалы в памяти. Он приходит куда-то и не знает, зачем пришел. Что-то делает, а потом удивляется, как ему в голову это пришло. Он пытался мне этого не показывать, но я заметил все равно. И еще одно. Мне Айолия говорил… Словом, он видел Сагу… думаю, вы мне не поверите. — Говори, — подхлестнул его Понтифик, и это было больше приказом, чем просьбой. — Он видел Сагу, но волосы у него были черные, — послушно ответил Айолос и пожал плечами. — Я не знаю, как это возможно, он же блондин, и я думал, что братик кого-то с ним перепутал, но потом это еще и Шура подтвердил, а он, вы знаете, не врет. Он договорил и тут же отшатнулся, потому что Понтифик бросился к выходу, да так резко, что чуть не сбил его с ног. Но на полпути обернулся. — Пойдем со мной, и надень по пути свою материю Стрельца, Айолос, она может тебе понадобиться. — Куда мы? — спросил он, кидаясь следом. — В храм Близнецов, конечно. Тяжелое, давящее Космо начало ощущаться еще на полпути, и чем ближе они подходили, тем оно становилось весомее. От него ломило в висках и становилось трудно дышать; это было Космо Саги, но ни в одном кошмаре Айолос не мог представить в нем такой слепой и оглушающей мощи. Понтифик тоже это заметил: в какой-то момент он даже остановился, пошатнувшись. — Я не знал, что он уже настолько силен… Держись поближе ко мне, Айолос. Айолос послушно приблизился. Хоть золотой доспех, его родной Стрелец, и наполнял его уверенностью, с каждым шагом становилось все страшнее. Он тоже не подозревал в Саге такой силы, знал, конечно, что из всех Золотых Святых он сильнейший, но чтобы так, почти как у Афины… Храм Близнецов двоился перед глазами. Айолос протер глаза, но Понтифик покачал головой. — Это его техника, иллюзорный лабиринт, призванный сбить противника с толку. Он не хочет пускать нас. К счастью, у меня за спиной опыт, а еще я довольно близко дружил с Каином. Айолос не стал спрашивать, кто такой Каин. Он просто двинулся вслед за Понтификом, который, поколебавшись, выбрал правый храм. Внутри его на миг словно оглушили. Это самое Космо теперь ощущалось отовсюду, словно сами стены источали его, и оно прижимало к земле как пресс. Но Понтифик уверенно шагал вперед, и Айолос старался не отставать. На ходу он достал лук и наложил золотую стрелу: так было немного спокойнее. Сага обнаружился в центре храма. Он был без материи, в обычной одежде, сейчас заляпанной кровью, и сжимал скрюченными пальцами кинжал. Весь зал был в крови: на полу, на стенах, на колоннах, Айолосу в первый миг показалось, что брызги были даже на потолке. Тут и там валялись звериные шкуры и внутренности: Понтифик чуть не упал, наступив на свиное сердце, а самого Айолоса ощутимо замутило, когда он рассмотрел свисавший с люстры сизый кишечник. Похоже было, что Сага истребил если не всех, то многих животных из хозяйства Святилища; но зачем ему понадобилось тащить всех этих свиней и курей сюда и устраивать здесь бойню? А главное — как он успел, они же пошли сразу вслед за ним? «Близнецы, — вспомнил Айолос. — Другое Измерение. Ну конечно же». — Сага! — звучным, молодым голосом произнес Понтифик, делая шаг навстречу. — Что ты сделал? — Я не знаю, кто это, — отозвался Сага. Карие глаза блеснули из-под черной, как вороново крыло, челки. Понтифик не растерялся. — Кто ты? — Арес, — ответил тот, глядя на него в упор. — И я должен… Он не закончил. Вскочил, отбросил кинжал, перекрестил руки. — Галактический… — Революция Звездной Пыли! — рявкнул Понтифик, и Сагу сбило с ног техникой, протащило по окровавленному полу. Но сдаваться он не собирался: быстро поднялся, снова принял боевую стойку. — Другое… Стрела сама собой сорвалась с тетивы, свистнула в воздухе, пробила Саге запястье и пригвоздила к стене. Он выругался и вцепился в нее свободной рукой, пытаясь вытащить. — Кристальная Стена, — произнес Понтифик уже спокойнее, и зал преградила мерцающая дымка, кажущаяся непрочной, но на самом деле — неразрушимая. Понтифик повернулся к Айолосу: — Молодец, все правильно сделал. — Это не я, — отозвался тот, и это была правда: сам Айолос и не подумал бы ранить друга. — Это материя… Понтифик погладил его по голове. — Сбегай теперь позови остальных Золотых Святых, и будете сторожить его, пока я позвоню одному моему знакомому. — Экзорцисту? — не удержался Айолос, да и где тут было удержаться: они с Сагой вместе смотрели этот новый американский фильм и здорово напугались даже несмотря на все, виденное на миссиях. Понтифик покачал головой. — Это действительно похоже на одержимость, но я не чувствую другого Космо, кроме его собственного. И это дает мне повод думать, что здесь нужны не экзорцист и даже не Афина, а хороший психиатр. Айолос открыл рот, но так и не придумал, какой вопрос задать первым. Айолос увязался за Понтификом, сопровождающим Сагу в клинику, а тот не стал его прогонять — скорее всего, просто забыл. К его удивлению, психушка оказалась вовсе не таким страшным и гнетущим местом, как показывали в фильмах: светлые коридоры, милые улыбчивые медсестры, и даже больные не выглядели психами из ужастиков — просто обычные люди, прогуливающиеся по коридорам туда-сюда. Саге сначала зашили и перебинтовали раненное запястье, потом отвели в отдельную комнату, где один из докторов начал его допрашивать, а Понтифик и его друг — главный врач, как понял Айолос — остались в коридоре, у двери, слушая разговор. Всеми забытый Айолос тихо пристроился рядом. — Откуда ты пришел, Арес? — спрашивал врач, и Сага, уже обколотый какими-то лекарствами, покорно отвечал: — Тот, второй, не хотел быть один. — «Тот, второй» — это Сага? — Я не знаю его имени. — Это тот, чье тело ты занимаешь? Теперь Сага отреагировал: глаза блеснули злостью. — Слабак. Если бы я взял его под контроль, я бы уже правил Святилищем! — Не исключено, — тихо сказал Понтифик. — Его Космо было настолько подавляющим, что, напади он на меня со спины, я не уверен, что смог бы дать отпор. При мысли об этом Айолос похолодел, но не решился ничего сказать: побоялся, что его все же выставят прочь. — Я думаю, все ясно, — главный врач потер подбородок. — Это синдром размножения личности, в последнее время он то и дело описывается в литературе и, начиная с пятидесятых, активно изучается. Смена цвета волос, по всей видимости, возможна именно благодаря его особым способностям, но в самом наличии в мальчике двух личностей ничего сверхъестественного нет. Ты был прав, Шион: это наша, а не ваша проблема. — Ты сможешь ему помочь? У Святилища много денег, мы можем оплатить любые методы лечения. — Мне нужна консультация иностранных, прежде всего американских коллег, но в целом — да, думаю, смогу. Но я должен предупредить: пока невозможно вылечить это до конца, лишь компенсировать и вывести в стойкую ремиссию, и это долгий и трудный процесс. Мальчику придется провести в клинике от нескольких месяцев до нескольких лет навскидку, в зависимости от того, насколько эффективна будет психотерапия. Понтифик вздохнул. Запустил пятерню в растрепанные волосы. — Я готов платить за консультации и лечение. Мне очень жаль, что он заболел, я чувствую свою вину за это, и я не оставлю его с этой бедой наедине. — А его можно будет навещать? — робко спросил Айолос. И зря: Понтифик все-таки вспомнил о нем, дал денег и отправил в кафетерий пообедать — так и не ответив на его вопрос. В первые три месяца к Саге ездил только Понтифик. Он привозил новости: что личность Ареса пока доминирует, но личность Саги понемногу отвоевывает у нее лидирующие позиции. Что волосы Саги понемножку светлеют. Что Саге, оказывается, все это время было очень больно, очень страшно и очень одиноко — и он не мог в этом признаться, потому что боялся потерять свой статус сильнейшего. Каждый раз после таких рассказов настроение у Айолоса портилось на несколько дней. Хорош друг, не замечал, что творится! Впрочем, когда он задумывался о том, что могло бы произойти — и не произошло лишь потому, что он все-таки решился рассказать Понтифику правду, у него словно камень с плеч падал. Потом Понтифик взял его с собой. Сага встретил их в палате; его светло-золотистые волосы были собраны в хвост, а сам он выглядел намного лучше, чем в последние месяцы перед болезнью. Они застали его за завтраком: Сага оставил поднос и радостно их поприветствовал. — Как Святилище? Что за новости? Афина уже научилась ходить? — Она уже и говорить научилась, — засмеялся Айолос, пьяный от счастья видеть друга таким же, как раньше. — Лепечет беспрерывно, только слушай. Она вообще очень быстро растет. — Я хотел бы ее увидеть, — тихо, будто сам себе, сказал Сага, и Айолос, взглянув на Понтифика, заметил в его глазах раздумье. — Привет, Сага. А смотри-ка, кто к нам пришел! Сага обернулся от окна и изумленно открыл рот. Маленькая девочка на руках Айолоса с интересом смотрела на него: с первых дней жизни окруженная Святыми, Афина совсем не боялась чужих. — Афина… — благоговейно прошептал он, явно хотел — Айолос прочитал это намерение у него в глазах — рухнуть на колени, но в последний момент передумал и просто взял ее на руки. — Я так счастлив… Он прижался щекой к волосам Афины и закрыл глаза. Его лицо приобрело такое умиротворенное выражение, что Айолосу почему-то захотелось выйти, оставив их наедине. Афина засмеялась и обвила руками его шею. — Святой! — пролепетала она, и Айолос фыркнул — это вообще было первое слово, что она научилась говорить, и, хотя сейчас, в два года, она болтала уже целыми предложениями, именно так она характеризовала всех, встречавшихся на пути. — Самый сильный, — тихо ответил Сага. — Я обязательно вернусь и буду защищать вас, — он посмотрел на Айолоса. — Мне уже исполнилось семнадцать. Как думаешь, дружище, меня отпустят раньше, чем мне двадцать стукнет? Сердце рванула боль, но Айолос нашел в себе силы улыбнуться. — Понтифик говорит, Арес уже почти побежден. И он надеялся, что Афина мотивирует тебя бороться еще сильнее. — И это действительно так, — ответил Сага, отошел к окну с Афиной на руках и принялся показывать ей растущие на клумбе цветы. Айолос улыбался, глядя на них.

***

Часы на столе пискнули, показали четыре ноля. Сага покосился на цифры, думая о том, что прожил еще год. Тридцатое мая. Тридцать пять. Черт побери, он никогда не думал, что проживет так долго. Афина спала, отвернувшись, устроив голову на сгибе локтя. Сага склонился над ней, поцеловал плечо, провел ладонью по стройному бедру. Она заворочалась и открыла зеленые глаза, уже два года сводившие его с ума. С того самого момента, как она, тогда восемнадцатилетняя, взяла его за руку на одном из праздников, отвела в пустую комнату и первая поцеловала. Сейчас она снова поцеловала его, притянув его голову к своей. Сонно улыбнулась. — Уже наступил твой день рождения? Сага кивнул, и Афина обняла его, прижалась всем телом, опять разбудив желание, хотя, казалось бы, они занимались любовью только час назад. Понтифик был против этой связи и не скрывал этого. Первым его аргументом было то, что лучше бы Афине найти ровесника, вот, к примеру, того японского мальчика, Пегаса, что так влюбленно смотрит на нее. Сага смеялся: пусть все Святилище видело, как он, подросток, таскал крошечную Афину на руках, но сам он не осознавал, что ребенок превратился в женщину, до того самого поцелуя. Тот поцелуй вообще многое перевернул в нем, заставил многое переосмыслить, посмотреть новыми глазами на Афину и на себя — и, в конце концов, признать, что это было предопределено, наверное, богами. Вторым аргументом Понтифика был Арес, и тут Саге становилось не до смеха. Тридцать пять. Двадцать лет изнуряющей борьбы. Регулярные обострения, когда в волосах появлялись черные пряди, руки тянулись к кинжалу, а в голове начинали звучать чужие, не его мысли, вертящиеся вокруг силы и власти. Первые несколько обострений приходили внезапно, и в клинику его отвозили друзья. Потом Сага научился их предсказывать и сам заранее записывался на курс психотерапии. — А что, если он появится, когда вы с ней будете вдвоем? — спрашивал Понтифик. — Я не могу позволить Афине строить отношения с тем, с кем она не в безопасности! — Не бойтесь, кинжалом не проткну, — огрызался Сага. — В спальне я в тело Афины проникаю только кое-чем другим, никаких острых предметов. — Пошел вон, бесстыжая морда, — морщился Понтифик. Этот диалог повторялся раз за разом в вариациях, и в конце концов все сошлись на шатком компромиссе: Сага сам проверял свои волосы перед каждым свиданием, и если видел хотя бы один черный волосок — отменял встречу. Афина недовольна была, но приняла это — тем более, Айолос в красках рассказал ей о кровавой бане, устроенной Аресом перед постановкой диагноза. Сейчас Сага был спокоен: его волосы оставались светлыми, а последний курс лечения он прошел всего два месяца назад, и теперь Ареса не было ни видно, ни слышно. — Тридцать пять, — пробормотал он, зарываясь лицом в ложбинку между ее шеей и плечом, целуя ее, упиваясь запахом ее тела. — Хорошо хоть не триста пятьдесят, как Понтифику. Афина засмеялась серебристым смехом и тут же застонала: его рука скользнула меж ее бедер. — Ему двести семьдесят. Ничего так ты накинул. — В его возрасте сотней больше, сотней меньше… Она снова засмеялась, и снова смех перешел в тихие вздохи: Сага целовал ее грудь, гладил ягодицы, упиваясь ее нежностью и тем, с какой готовностью она отвечала на его ласки. Она была его богиней, но он хотел ее как женщину, и что бы там ни говорил Понтифик, знал, что в этом нет ничего дурного. Тем более, что и тот, второй, разделял это желание.