Спорный подарок

Воскресенье.       — Ты кто? — прохрипел молодой человек, глубже укутываясь в одеяло.       Отлично, хотя бы на английском, а то норвежских бранных слов я ночью наслушалась.       — И тебе с добрым утром, — ответила я.       — Привет, — растеряно произнес он и оглядел комнату в которой, по-видимому, вовсе не собирался просыпаться, — как я здесь оказался?       Ну давай, парнишка, анализируй, сопоставляй и делай выводы: ты проснулся в чужой квартире, ты почти одет, меня не узнаешь, голова у тебя болит вовсе не так, как бывает, когда подхватишь вирусную хворь…       В ответ он лишь почесал затылок и продолжил озираться по сторонам.       Ладно, подсказка номер раз:       — Воды?       Молодой человек приподнялся на локтях и взял из моих рук стакан со спасительной жидкостью, крупными глотками жадно осушил его.       — Спасибо. Извини, но я даже не помню твоего имени, — он зажмурился и тряхнул головой, словно отгоняя мрачные мысли.       — Лена. Меня зовут Лена, — крикнула я уже выйдя из комнаты.       — Лена? — переспросил он и аж, бедолага, вздрогнул, когда я вновь появилась в комнате, — Слушай…мы это… очень плохо было да? , — он потер глаза тыльной сторной ладони, — Я просто вообще ничего не помню. Ты извини если что…       — Чего? Ты что думаешь у меня тут каждый день вот такие натюрморты вырисовываются? По четным белобрысенькие мальчишки без памяти просыпаются, по нечетным — чернявенькие! Вставай давай! — и я со злости дернула одеяло.       Вы бы знали, как меня это взбесило! Я, значит, сама добродетель во плоти, притащила из клуба еле живого с перепоя забугорного паренька, чтобы ему наши заслуженные и почетные алконавты не навредили, а он вдруг решил, что в том состоянии в котором я его застала он типа вскружил мне голову, Казанова чертов! Да в нем текилы было в десятки раз больше, чем тестостерона, сразу и не понять особь какого пола представлял этот индивид.       — Ты есть будешь? — прокричала я из кухни.       Мой гость тут же возник в дверном проеме кухни.       — Чем кормят? — как можно более непринужденно поинтересовался он и обвел взглядом маленькую кухню.       — Колбаса, сыр, цитрамон? — я играючи перекинула упаковку таблеток с одной полочки холодильника на другую. И какого черта лекарства вечно оказываются в холодильнике? — Чай будешь?       — А кофе есть?       — Нет, уж простите. На кофе машину не разорюсь, а растворимый не держим.       Должны же в конце концов быть хотя бы какие-нибудь святые вещи? У меня их всего три: качественный кофе, хорошие туфли и немецкие автомобили. Пока у меня простенький Мерседес А класса. Красный. Я его холю и лелею. В общем люблю. Он моя гордость. Но в тайне от него я коплю на GLA класс. Миллион. Коплю. Самой смешно. На туфли, естественно, ничегошеньки не остается, но я не сдаю позиций.       — Это верно, — пробурчал молодой человек, словно прочел мои мысли. Аж жутко стало.       Он тяжело выдохнул, закрыл холодильник, опершись спиной о его дверцу встал, скрестив руки на груди и начал внимательно наблюдать за тем, как я мою посуду после своего спартанского завтрака из стакана сока и порции творога.       — Хватит меня буровить, во мне нефти нет. Одевайся, мне пора.       Он лениво поплелся вслед за мной в коридор, ступая буквально шаг в шаг. Мне даже захотелось подпрыгнуть на финише, дабы проверить, повторит ли он мой кульбит, но я не стала, несчастный и так еле ноги волочит.       — Часто ты к себе вот так кого-то приводишь? — спросил он, натягивая туфли на ноги.       — А то! Каждый день! Боюсь одиночества! — весело выкрикнула я и потащила его за рукав в подъезд, — Ну давай же, я опаздываю!       Заперев дверь, я обернулась и замерла на секунду, разглядывая своего ночного гостя. Словно наваждение какое-то…       — Так, метро в двух кварталах, адрес на подъезде написан, если вдруг ты решишь вызвать такси.       — Ты надолго? — крикнул он, когда я уже скрылась из поля его зрения.       — На пару часов!       Зачем он спросил? Это такая форма вежливости что ли? Во дает! Просто пунктуальность, прямо скажем, не мой конек.       Нет, Вы не подумайте, я на самом деле никого к себе домой не вожу, просто то самое пресловутое стечение обстоятельств вылилось именно в то русло, где перемешались я, вечеринка по поводу завершения биатлонной Гонки Чемпионов, пьяный Эмиль-«чего-то там»-Свендсен и моя сердобольность. Мне в общем и целом дела нет до биатлона, и я знать бы не знала всю это стреляющую братию, но именитый викинг — Свендсен вот уже три года не сходил с языка и заставки компьютера моей подруги — Лариски. Так что не узнать Эмиля я просто не могла. Так, ни без помощи бармена и таксиста, несостоявшийся сердцеед был доставлен в мою квартиру и водружен на диван, где простонал всю оставшуюся ночь вовсе не от того, от чего подумал он сам, подлец.       К дому я подходила, словно немец, ровно через два часа, минута в минуту. Удивительный случай. Еще более удивительное зрелище ожидало меня возле подъезда, где на периллах, словно зайка из стихотворения Барто, сидел Олимпийский чемпион.       — Ты что-то забыл? — ехидно спросила я.       — Всё, — отрезал он.       — Печень в баре, об остальном я не знаю. Ладно, в каком отеле ты остановился?       — машинально поинтересовалась я, уже доставая телефон из сумки, чтобы вызвать ему такси.       — Я не помню.       — В смысле? Утром помнил, а теперь начисто отшибло?       — Утром мне никто допросы не устраивал, и надо признаться, было куда приятнее!       — Ну хоть что-то?       — Тебя помню утром, — улыбнулся он.       — Ты издеваешься? — амнезия у него что ли приключилась. Что ж, это даже забавно, подыграем.       — Ты привезла меня из клуба, так?       — Так.       — Помнишь ты сказала, что бармен говорил о том, что меня по голове ударяли?       — Помню… — протянула я, рассматривая Эмиля, словно на собеседовании.       — Ну, а я ничерта не помню! — выкрикнул он, пожалуй, слишком громко.       — Имя, фамилия, кредитки, телефон, с какой целью прибыл в Москву? — это во мне несостоявшийся мент пляшет, я потом Вам эту историю расскажу.       — Я что по-твоему идиот? — Свендсен вывернул карманы, вынул оттуда приличную пачку евро и вложил в мою руку, — Это все, что было при мне.       — Только идиот может отдать первой встречной такую кучу денег.       — Смешно тебе, да?       А мне, меж тем, было отнюдь не до смеху. Врет ведь, зараза, скорее всего врет. Но зачем?       — Ладно, как к тебе обращаться?             Эмиль повел плечом, коротко взглянул на небо и опять уставился своим пронзительным взглядом прямо мне в переносицу. Так волки делают, брррр.       — Хорошо, может, Стив?       — Стив? Нееет, — поморщился Эмиль.       — Чем плох Стив?       — Дурацкое имя.       — А может у тебя именно такое дурацкое имя?       — Посмотри на меня, я похож на Стива?       — Если я скажу на кого ты похож, ты обидишься. Может тогда, Патрик?       Свендсен помотал головой.             — Что не так с Патриком?       — Мне не нравится.       — Скажите пожалуйста! Может, Гарольд? — хм, забавно, вроде именно так зовут короля Норвегии.       — Пожалуй, стоит вернуться к Стиву, — прохрипел Свендсен, который вот-вот станет Стивом.       Вы посмотрите, даже бровью не повел, услышав имя своего короля, вот же лицедей. Ему не в биатлонисты надо было, а прямиком в Лэнгли в шпионы к звездно-полосатым Американцам!       — Нет проблем, Стив. Пойдем.       — Я что питомец, чтобы мне клички присваивать? — бубнил Свендсен бодрой походкой шагай к дверям подъезда.       — Вове нет, — пожала я плечами, — если бы ты был псом, я бы сказала «брысь», а к людям в целом, у меня хорошее отношение. Проходи, — я открыла перед ним подъездную дверь и пригласила войти, — в любом случае, жена тебя отыщет, если таковая имеется. Мы женщины такие…       — Я не женат, — отрезал Эмиль.       — Да ну?       — Кольца-то нет, — он повертел передо мной кистью руки, — и характерного следа тоже нет.       — Ты очень внимательный для человека, который потерялся.       Ну и затейник. На кой-черт ему это понадобилось? Хотя, мое какое дело, может, случилось чего у человека. Не стану ведь я устраивать ему допрос, наводя настольную лампу в 80W ему на лицо.       Меня всю жизнь окружали одни менты: папа, дядя, брат, друзья, в один момент мне это даже показалось заразным, и я решила не пользоваться с ними одними столовыми приборами, дабы не подхватить этот тяжелый недуг. Но тщетно. Папе, в купе с моими друзьями удалось-таки всеми правдами и неправдами уговорить меня поступать в МВДшный ВУЗ. Но на самом деле папиной заслуги здесь особо не было, меня уговорила мои старые друзья — Лариска со Стасом. Дело это хлопотное и неблагодарное, и вот, в разгаре лета я оказалась на абитуриентских сборах (так витиевато называется период вступительных экзаменов в учебные заведения подобной направленности), чему вообще не обрадовалась и в конце августа очутилась с огромной сумкой за забором с колючей проволокой. Во всяком случае это не хуже, чем ссылка в монастырь, которой папа грозился всякий раз отчитывая меня за скверное поведение.       Потом был КМБ (курс молодого бойца), я в целом не жалею о том времени, кто ж в слух в таком признается, но я, если честно, могла бы прожить жизнь и без некоторых навыков, полученных в тот период. Мне, например, еще ни разу не пригодилось умение сверхбыстрого переодевания в специфические наряды с пятнышками и портупей, по улицам я тоже передвигаюсь как все, не замечала, чтобы где-то полыхали намазанные напалмом препятствия, ну и уставом я тоже не пользуюсь. Восхищаясь золотой осенью сквозь глазницы противогаза, я твердо решила завязывать, потешила папеньку, поиграла в полицейского, достаточно разорять государственную казну, толку-то из меня не выйдет. В общем еще до момента принятия присяги я капитулировала, оставшись в уже начавшемся учебном году не удел. Надо было работать, и судьба уготовила мне весьма специфическое рабочее место, дабы поумерить отцовский пыл я пошла в районный отдел полиции на вольнонаемную должность. Туда всех берут и совершенно не заглядывают в голову и аттестат. Никого не хочу обидеть, сейчас в полицию пробраться трудно, но среди моих коллег были и учитель биологии, и искусствовед, и столяр-плотник со знанием ПК, в общем собрался весь бомонд. Я честно отпахала год до следующего учебного года и поступила в нормальный человеческий университет на юридический факультет. И вот он хеппи-енд — теперь я работаю в юридическом отделе одного спортивного телеканала.       Все это не несет смысловой нагрузки, просто чтобы Вы понимали, откуда иногда в моей голове рождаются не детские НКВДшные картинки с серой камерой пять на три.       И еще одно. Мое «звезданутое» в смысле погон прошлое научило меня одной великой вещи: нельзя расценивать как правду или ложь какую-либо фразу или поступок, нужно разгадывать мотив и, отталкиваясь от него, делать вывод. Вам парень сказал, что любит Вас? Поздравляю. Но он сказал Вам это просто, потому что ему захотелось сделать Вам приятное и из него, так сказать, перло? Или он просто тащит Вас в постель? Не так уж и важно знать, полный Эмиль идиот или не полный… Важно понять, для чего он затеял эту игру.       А Лариска будет рада, если мне удастся хотя бы недельку протянут с этой игрой в «несознанку». Отличный выйдет подарок. — Что есть будем? — послышался голос неожиданно подкравшегося Свендсена.  — Боже, зачем так пугать! Носи колокольчик! –выкрикнула я, — Чем предложат, тем и покормишься. А пока сделай милость, забейся вон в тот уголок на стул и не лезь под руку.       Я люблю готовить. Мне нравится еще в середине недели решить, чем я порадую себя в выходные, потому что только по выходным я нормально и питаюсь. Просто я не делаю пюре, не варю борщ, не готовлю в прок и все такое прочее.       Но живу я не одна, а с Сашкой, который не собирается мирится с этим фактом. Дома, видите ли всегда должна быть еда. Что ж, его заскоки — его головная боль. Он готовит сам, а я временами соглашаюсь на его творения, когда шоколадные батончики и бутерброды с сыром надоедают. Но Святые Угодники, что этот безумец готовит!       Знаете, да, что рожки, как пошло этот кулинар обзывает всю пасту, должны быть «Al dente», то есть на зубок, иметь пластичную чуть твердоватую структуру. Сашка же варит итальянский продукт до состояния клейстера, словно обойный клей закончился в разгар ремонта, вываливает в это варево половину упаковки сливочного масла и ставит в холодильник, чтобы, когда жижа подмерзла в кастрюле, напоминала распухшую хоккейную шайбу. Употребляет он эту пакость с покупными мерзкоподобными соусами. В макаронные дни я на кухне не появляюсь, но в защиту Сани отмечу, что бывают редкие исключения и я ужинаю его шедеврами.       На счастье Свендсена сегодня воскресенье, и бифштекс с рукколой и салат из груш с сыром «Рокффор» были задуманы мною еще в минувшую среду.       Два лучших куска отборной говядины припас для меня дядечка из неприметной мясной лавки, теперь они лежали на разделочной доске и ждали своего часа.       — Муж против не будет?       — Какой муж?       — Ну или парень, — Эмиль указал пальцем на ванную комнату, где, по-видимому, обнаружил бритвенные принадлежности и прочие штучки мужского туалета, принадлежавшие Сане.       — Ах, это… это…м… — я поочередно открывала дверцы кухонных шкафов в поисках целлофанового пакета, чтобы положить в него мясо.       — Только не говори, что это твой кот.       — Ага, мартовский. Нет же, это все Санино, он мой брат, друг, в общем он тут просто живет, — я отмахнулась даже не представляя, как можно охарактеризовать наши отношения.       — Да у тебя обширный опыт, я погляжу?       — Не остри.       Сложив, наконец, оба куска мяса в пакет, я щедро сдобрила их солью и перцем, и принялась отбивать мясо. Нет ничего лучше, чем просто соль и перец, а потом уже можно делать соусы и подливы, но мясо я люблю за вкус мяса. Отложив стейки в сторонку на пару минут, чтобы оно отдохнуло я занялась заправкой для салата под пристальным сверлящим взглядом Эмиля.       Сашка, который жил в комнате похмельных мук Эмиля, был офицером-воспитателем у нас на курсе в том самом злополучном учебном заведении, от куда я дезертировала. Сам только выпустился, да так и остался в стенах любимой академии до поры до времени. Носил лейтенант Острожев идеально выглаженный мундир, обувь содержал в отменной чистоте, у него была твердая рука, но только кучерявым волосам, что с ними не делай, Саня никак не мог придать офицерский вид. Он-то и был моим главным мучителем на КМБ. От чего-то я не признавала за ним права читать нотации и наказывать, у меня он совершенно не пользовался авторитетом, а был объектом постоянных насмешек с моей стороны. Но когда в один день рухнуло небо на землю и не стало Стаса, именно Саня сумел подобрать слова и несколько ночей напролет отпаивал меня успокоительными и просто был рядом. Позднее, у него в семье случился серьезный разлад, и он прибился ко мне, да так и остался. Саня оплачивает коммунальные услуги и кормит меня, по мне так нормальный бартер.       Кухню обдало характерным запахом, когда стейки оказались на раскаленной сковороде. Мы с Эмилем не перекинулись и словечком за прошедшие десять минут, зато бесчисленное количество раз пересеклись взглядами.       Пока я резала груши для салата, сковородка вспыхнула — загорелось масло, такое иногда бывает, и так как мои руки были заняты я выкрикнула: «Масло горит, масло горит!» Крик был скорее оповестительным, но к сожалению, Свендсен знал, что огонь — это не есть хорошо, и что он боится воды, и ничего лучше не придумал, как подставить раскаленную пылающую сковороду под струю воды. Раздалось шипение, огонь исчез, стейки плавали в жирной луже.       — Ты что наделал, пожарник хренов?! — прошипела я, — Кто тебя просил?       — Зачем кричала тогда? — с металлом в голосе ответил Эмиль.       — В предупредительных целях, чтоб ты ручищами своими длинными не размахивал! Ты ужин испортил!       — Да ты чуть всю квартиру не испортила пожаром!       — Моя кухня — как хочу, так и готовлю. Это рецепт такой!       — Рецепт? Ты готовить вообще умеешь? — Свендсен удивленно вскинул брови.       Меня ввел в ступор такой вопрос. На некоторое время повисла тишина.       — Ни с места, вредитель, — скомандовала я сквозь зубы, — я в магазин, а то так и с голоду можно…       Пока шла в магазин, написала Сашке смс с предупреждением, что у нас гости. Саня очень обрадовался, о чем красноречиво сообщил выпрыгнувший на экран смайлик с закатывающимися глазами.       Вряд ли Сашка сегодня пожалует даже к ужину. По выходным его традиционно не бывает дома.       В жизни каждого мужчины наступает момент, когда нужно выбрать секс или любовь. В восемнадцать лет Саня сделал не правильный выбор в пользу любви и с дуру женился. А когда спустя четыре года брака понял весь спектр упущенных возможностей — ахнул и пустился нагонять, при том что жена его была беременна. Скотина, да? Он у меня и затихорился только потому, что я единственная не сказала ему этого.       А Саня был парнем обаятельным, имел хорошую осанку и выносливую печень. Этого оказалось достаточным, чтобы отправиться в дешевые клубы, подцеплять, поить девчонок и делать с ним… м… всё. Кучерявый говорит, что это отработанная схема. Не знаю, сколько ему еще отведено пользоваться своим бесхитростным планом, но по моим наблюдениям молодежь нынче сразу умной рождается, обходится и без прививки в виде пьяного секса в тачке под сопливую «я без тебя не живу не дышу, лишь о тебе мечтая».       На ужин я купила сосиски. Интересно, что обо мне подумала неприятная женщина в мясном отделе супермаркета, где я традиционно беру две молочные сосиски, так как сегодня я взяла шесть. У нас ведь ГОСТИ!       — Стив, знакомься, это сосиски! — объявила я торжественным голосом, выкладывая на стол убогий ужин, — Не спрашивай из чего это, просто жуй.       Свендсен щелкнул языком и отправился мыть руки.       — Можешь не стараться, тебе все ровно не долго осталось. Это ведь сосиски… никогда не знаешь, чего от них ожидать. У тебя медицинская страховка есть? Ах, да, прости, я забыла.       Эмиль закатил глаза и тяжело выдохнул.       Послышался звук открывающейся входной двери, сначала в квартиру проник запах ароматизированного табачного дыма, потом ввалился Саня, как обычно, с грохотом уронив ключи на пол, горячо выругался.       — Александр Владимирович, Вы я слышу основательно датый? Поскандалить изволите или так, от чистого сердца?       — И я тебя рад видеть! — выкрикнул кучерявый, не глядя в мою сторону, потом сверкнул глазами и замер.       Красивые, зараза, глазенки у него, я давно заметила, только вот в них черти пляшут румбу.       В коридор вышел Свендсен.       — Не понимаю откуда «тоже» взялось, — фыркнула я.       — Это наши гости? — Саня с идиотской улыбкой уставился на Свендсена, который навалился на дверной косяк и наблюдал за хозяином своей ночлежки, причем, надменно так, с начальствующим видом, наблюдал.       — Какой ты догадливый, когда в тебе больше полутора промилле.       — Так это же этот…как его?       — Молчи, Саня, просто молчи! Это мой подарок Лариске на день рождения, она через семь дней из отпуска вернется, и я его презентую. Его зовут Стив, — протараторила я на одном выдохе.       Мне пришлось вкратце пересказать душещипательную историю появления звезды биатлона в стенах своей квартиры. Саня добросовестно выслушал, периодически окидывая взглядом Эмиля.       — Какой нахрен Стив? Ты совсем уме? — выкрикнул он, когда мой рассказ подошел к завершению.       — Ты не ори давай, а то пойдешь туда, откуда явился. Скажи спасибо, что в квартиру тебя пустили! Твое место не в приличном доме, а в публичном.       — А здесь и есть публичный дом, причем копеечный, — процедил Саня и одарил меня самым презрительным взглядом, который смог изобразить на своем лице.       — У вас с ним теперь одна беда на двоих, — я обошла кучерявого друга, старясь не задевать его нагулявшееся туловище.       — Да что ты? Жизнь с тобой под одной крышей?       — Отсутствие ума! Причем в его случае — временное, в твоем — врожденное и неизлечимое.       — Ленточку бери пурпурную. Ему пойдет, — и Саня, излучая все свое обаяние, гостеприимство и доброту, протянул руку Эмилю-Стиву-Свендсену, выкрикнув: «Велком оф зе тейбл!»       У Сани с языками, как у большинства — отговорка «знаешь, какой мегерой была моя училка по английскому?». Нет, не знаю, мне повезло, у меня преподавала родная бабушка, которая помимо языка Шекспира, не плохо изъяснялась еще на немецком, что-то знала по-шведски, и эта любовь к лингвистике у меня от нее. Только я больше люблю Романскую группу языков, испанский или французский, например. Я учу ради забавы, мне это легко дается. Родной язык Свендсена казался мне каламбуром, больше похожим на перевернутый задом-наперед русский, так что к нему я вряд ли приложусь.       Удивительно, как такой безобразно испорченный день, может закончится таким дружеским ужином.       Позднее, затейник Стив-Эмиль-Подарок Свендсен неотрывно наблюдал за тем, как я виртуозно убираюсь на кухне, словно это было какое-то достойное взора зрелище.       — Прекращай уже! Сколько можно меня разглядывать! Ты, кстати, спать будешь с Саней, в смысле в его комнате.       — Как скажешь. А там дверь запирается?       Я поставила последнюю кружку в сушилку для посуды и развернулась к Свендвену, уперев руки в бока.       — Ты связался с нашей мафией?       — Нет, просто… — Эмиль задумался, наклонив голову изучающе оглядел меня, — ну мы вроде как… а вдруг ты опыты ставить начнешь?       — Пф, да за кого ты меня принимаешь? Опыты были в первую ночь! И, кстати, если тебе интересно, то они, опыты, прошли успешно. Ты мне подходишь.       — Подхожу для чего?       — Я собираюсь каждую ночь тайно вырезать у тебя по одному органу для донорства с последующей отправкой во Францию. Скоро ты весь туда переберешься.       — Во Францию? — скривился Эмиль.       — Слушай, мой неразумный друг, скажи пожалуйста, Франция — это действительно единственный пункт моего гениального плана, который тебя не устраивает? Ни утрата внутренних органов? Ни то, что это будет происходить ТАЙНО, блин? Ладно, что на счет Голландии? Там травка не под запретом, ты пораскинь мозгами на досуге.       — Ты на работу завтра? — вдруг спросил Свендсен.       — Да, так что тебя нянчить будет Сашка. Он по своим каналам и узнает, как тебе помочь. А теперь прошу меня извинить, я привыкла рано ложиться спать.       Я соврала. Мое «рано» находится где-то в промежутке между полуночью и тремя часами ночи. Я сова. И стоя под душем вот уже минут тридцать (экономия вообще не мое) я силилась напрячь мозги, чтобы составить какой-никакой психологический портрет для Эмиля-Стива, но ничего путного в голову не шло. Странный он какой-то, задумчивый слишком, для парня с таким носом… Надо будет в интернете посмотреть о нем, у него ведь имечко какое-то не простое, а то даже не удобно как-то.       Я ужасно плохо встаю по утрам. У меня разработана целая система пробуждения. Один этап из которой заключается в том, чтобы поставить не менее шести будильников с рваным интервалом, и все ровно выползти из постели, когда озарит, что я проспала. Эта мысль меня чрезвычайно бодрит, так что дальнейшие утренние процедуры я выполняю на немыслимых скоростях. Но более всего меня оживляют утренние стычки с Саней. За четыре месяца совместной жизни мы так и не условились на тему очередности посещения всяческих утренних мест, поэтому сталкиваемся и шипим друг на друга, выкидывая разного рода каверзы. В основном ворчу я, и придумываю пакости тоже я, и генерирую обзывания, Сашка лишь подыгрывает мне своим молчанием, что еще больше бесит и придает мне тонуса.       Но мой энергетический коктейль нынче вышел в отпуск, а значит утро обещает быть приятным, так думала я, пока не вышла из своего царства спокойствия и сна. Душ был занять поющим Саней, а на кухне терся здоровенный викинг, и чего ему не спится!       — Саня, вылазь! — крикнула я, ударив кулаком по двери ванной комнаты, откуда донеслось приглашение присоединится. Псих.       Кучерявый отвечает так всякий раз, когда застревает в ванной, причем с такой уверенностью зовет, словно мы в некоторые дни скидываем оковы морали и принимаем душ вместе.       На кухне ждала своя беда.       — Не смей брать эту кружку, — прошипела я, увидев, как Эмиль потягивает растворимый кофеек из моей любимой чашки, — и блюдце это тоже верни на родину! Я ревностна к своим вещам.             — А ничего, что я тут стою на твоем полу? — прохрипел он.       — Можешь левитировать — сделай милость, где мое яблоко?       — Саня съел, — с усмешкой в голосе отозвался Эмиль, которому, кажется, доставляло удовольствие наблюдать за моими вспышками гнева, — Тебе чай налить? — как ни в чем не бывало спросил он.       — Чай? — я любезно улыбнулась в ответ, словно мой жених собирается подать мне завтрак в постель, — Иди ты, со своим чаем!       Преодолев пять этажей вниз, утренние пробки и турникет на входе в головное здание корпорации я оказалась там, куда люди редко искренне спешат — на работе. Свой кабинет мне приходится делить с тремя, прости, Господи, мужчинами: начальником нашей группы — Антоном Сергеевичем — представительным мужчиной в самом расцвете сил, знатным бабником и негодяем, а так же с двумя человекообразными, которых я называю Чипп и Дейл.       Утро в нашей группе, которая занимается взаимодействием с органами государственной власти, начинается всегда одинаково — с кофе и чисто мужских разговоров о женщинах и алкоголе. Этой идиллии мешаю лишь непьющая и принципиальная я.       Разглядывая в кружке кофеподобную гадость, которую с неоднозначной улыбочкой принес для меня Негодяй Сергеевич, я пыталась прогнать скверные воспоминания об утре и любимой чашке.       Мои коллеги, как это водится, горячо обсуждали политические новости прошедших дней. У них вообще заведено проводить ежедневные пятиминутные оценки деятельности нашей власти, в которых прослеживается явное стремление к сепаратизму. Потом они выдвигают свои идеи по нормализации обстановки, потому как нет ни одно мужика, у которого не было бы своего гениального плана, как спасти державу от некомпетентных правителей. Общей чертой всех этих разговоров является горячее желание повесить чиновников на фонарных столбах.       — Чего мрачная такая? — подкрался Антон Сергеевич.       — Да так, — отмахнулась я.       — Это ты от скуки, — заключил мой начальствующий начинающий психолог, — замуж тебе пора.       — Там веселее будет? Есть более гуманные способы?       — Есть, но ты не пьешь.       Ах какая жалость, потому как, если бы я прикладывалась иногда, то мой Негодяй Сергеевич непременно воспользовался этой слабостью, накидал бы меня как прачку, а дальше все как в Сашкиной схеме. Только с хорошим алкоголем и номером в дорогом отеле.       — Ладно, не грусти, мое предложение действительно в течении всего года, — шепнул он мне на ухо.       — Нет Антон Сергеевич, Вы слишком для меня хороши, да и замуж я пока не собираюсь.       — Гляди, а то год быстро пробежит и я передумаю на тебе женится.       Не знаю скольким Негодяй Сергеевич делал такое предложение, но очевидно, что никто им не воспользовался.       Меня, говорил мой начальник, невозможно не любить, я — само очарование. Не знаю, что на счет Негодяя Сергеевича, но как по мне, так это чувство в принципе слишком преувеличено. А лично у меня оно вообще ассоциируется с очень печальными событиями. Я не желаю больше никого любить, кроме своих родственников. К обеду я окончательно позабыла об утренних неприятностях, уже собиралась на обед в маленький ресторанчик, где подавали весьма недурственный бизнес ланч, как мой телефон задрожал и выкинул уведомление о входящем сообщении от абонента «кучерявый». Ничего хорошего не жди.       На экран вылезла фотография, где две довольные рожи восседали за кухонным столом, на котором было устроено кулинарное капище, где словно идолы торчали дешевые соусы в вызывающих упаковках, а посреди стояла кастрюля с варевом под названием «макароны по-флотски», где за основу взят макаронный клейстер и пайковая тушенка с немыслимым количеством жира. На кухне должно быть невероятная вонь. Это и по фотографии тошнотворно. Если Эмиль выживет после Сашкиных кулинарных изысканий, то он определённо крепкий орешек.       Испортили, пакостники, мне аппетит.       В довершении картины сплошных неудач, меня отчитал Антон Сергеевич за ситуацию, в которой моей вины и не было вовсе, но разгребающим назначили меня, так что остаток дня я сбивала ноги о пороги районного суда и израсходовала весь свой словарно-ругательный запас на работников данного учреждения.       Возвращаясь домой и тихо подвывая Пугачевой, что призывала позвать ее с собой (я не фанат, просто некоторые песни навевают приятные воспоминания о беззаботном детстве), я с содроганием представила, что меня там ждет. Все люди как люди, едут домой котов кормить, а у меня там… права мама, лучше бы я бездомных животных домой водила, чем коллекционировала бестолковых парней. Заехав в МакДак и прикупив вредностей на ужин я в очередной раз вспомнила, как все это вредно и так далее, так же быстро забыла и рванула к дому.       У меня, честное слово, еле хватило сил для подъема на пятый этаж со своей вредной съедобной ношей, поэтому в квартиру я ввалилась совершенно не изящным способом, ожидая чего угодно, кроме тишины. Чтобы разбавить это мертвецкое безмолвие я, не снимая туфель, громко протопала на кухню и с размаху бросила пакет на стол. Добралась. Возвращаться в коридор, раздеваться и все такое прочее я просто не смогла, у меня иссякла энергия, поэтому я принялась за высоко холестериновый ужин как была в верхней одежде.       Именно в таком виде меня и застал Эмиль, который в своей привычной манере подкрался со спины, неспешно обошел меня, проплывая мимо стола словно огромный корабль и спокойно уселся напротив, вонзив в меня свои карие глаза.       — Что ты делаешь? — тихо спросил он.       — Я ем, а ты- смотришь, такие правила и менять их я не собираюсь, — я придвинула к себе разложенные на столе упаковки с едой, ограждая их от вездесущего уничтожителя, — Где Саня?       — Ты вообще знаешь, что это вредно?       — Странно, что ты об этом знаешь, — фыркнула я.       — От этого толстеют.       — Не думала, что тебя это заботит.       Свендсен еле заметно скривился, продолжая сверлить меня взглядом, чем портил мне аппетит.       — Стив, я устала, найди себе пылинку и наблюдай за ее передвижением в пространстве, а меня в покое оставь. Дай поесть нормально.       — Это не еда, — отрезал Эмиль и достал из холодильника знакомую кастрюлю с известным Сашкиным варевом, с таким невозмутимым спокойствием, словно все происходящие уже вошло в привычку.       — Уважаемый, вот это, — я указала на кастрюлю, — точно не еда.       — Перестань, питаться нужно правильно.       — Слушай, есть такая Конвенция, запрещающая пытки и другие бесчеловечные виды обращения, я не знаю, как дела там, откуда ты родом, но в России этот документ чтут. Так что прошу тебя, не переступай закон, спрячь эту гадость обратно под крышку, не порти мне аппетит.       Эмиль послушно убрал ненавистную мне кастрюлю обратно в холодильник и вернулся на свое место, уставившись на меня. Я демонстративно жевала Биг Мак, с дразнящим взглядом в ответ. Немая сцена глаза в глаза длилась несколько минут, после чего Свендсен сдался первым и опустил глаза в пол. Смешной. И странный. Ну да ладно, мне до его странностей дела нет, куда больше меня волновало то, что девочка «свободная касса» не положила мне соус!       — Тяжелый день? — вымолвил Эмиль.       Я оставила его вопрос без ответа и потрошила упаковки, пытаясь найти этот самый соус, Эмиль то и дело вздыхал, чем способен был разжалобить камни. Теперь уже капитулировала я.       — Выкладывай. Чего у тебя?       — Я…это… ты…- замямлил Свендсен, что было совершенно не характерно для него.       — Это все местоимения, — выдохнула я, отыскав наконец-таки свой соус.       — Я разбил твою чашку.       — А ну повтори, — прошипела я, откладывая картошку в сторону, — Слишком уж спокойно ты об этом говоришь. Сохраниться успел?       — Я разбил твою чашку, — спокойно повторил Эмиль, — Прости.       — Что ты сделал?!       — Да что ты так психуешь сразу? Это всего лишь чашка!       — А у тебя всего лишь руки, которые повыдергивать надо, ты все ровно ими не по назначению пользуешься!       Какое утро, такой и вечер. Я рассудительный человек, и не впадаю в прострацию, когда случаются какие-то скверные события, но вот такие пакостные мелочи меня реально бесят! Так что, резко выдохнув, я одним движением переместила свой недоеденный ужин в мусорку, одарила Свендсена самым тяжелым взглядом, какой только был в моем арсенале и пошла прочь с кухни.       — Давай я тебе чаю сделаю хотя бы? — произнес мне во след Эмиль.       — Нет уж, спасибо, так чашек никаких не хватит.       И так мне было гадко и обидно, что в пору было разреветься, как дитя малое. Просто кружка эта была подарком бабушки, по правде квартира тоже осталась мне от нее, здесь вообще многое от бабушки, и я никак не могу решиться избавиться от некоторых вещей, потому что с ними мне спокойнее, я чувствую некое тепло и защиту от разных безделушек и различных предметов обихода.       Бабуля была человеком весьма неординарным, она как могла шагала в ногу со временем, вращалась в высоких кругах, кокетничала и модничала до последних своих дней. На хлеб денег могла не сыскать, но на билет в театр или на изысканную брошь средства всегда находились. Вот и невесомая изящная чайная пара Императорского Фарфорового завода приводила бабушку в неистовый восторг. Одну чайную пару я расколотила еще в далеком детстве, вторую — Эмиль. Вот встанет бабуля и нащелкает Свендсену по длинному носу за такие проделки!       Кучерявого дома не было, впрочем, встречаться еще и с его довольной отпускной рожей я не желала, как и пересекаться в этот вечер с криворуким Свендсенем, так что, приняв душ я скрылась в своей комнате, надеясь не выползать из нее до завтрашнего утра.       Где-то в половине десятого я услышала, как вернулся блудный Саня, они с Эмилем что-то бубнили на кухне, периодически хихикая. Интересно, как они общаются? Фантазия рождала самые идиотские картинки, вызывающие улыбку, а любопытство совершенно прогнало сон. Но я ведь пообещала себе не высовываться сегодня.       Когда стрелка на часах перевалила за двенадцать, а значит «сегодня» стало уже историей, астрономически наступило «завтра», я высунула нос из своего убежища. Шарахаясь по сторонам, я проникла на кухню, где рассчитывала опрокинуть стаканчик кефира с медом и орешками в пьянящем одиночестве, как за моей спиной опять возникла фигура норвежского корабля.       — Тоже не спится?       — Тебе чего? — нервно отозвалась я.       — Да я так, — виновато пожал плечами Эмиль и уже развернулся, собираясь покинуть кухню.       — Стой, извини, я… — а что я, я просто устала и почему-то этот Свендсен меня бесит, как быка красная тряпка, но это не оправдание, — Откуда у тебя новая рубашка? — как бы в слух подумала я, — ты что-то хотел?       — С Саней сходили по магазинам, — так же отстраненно ответил Эмиль, — вообще-то я шел попить чай, не ожидал тебя застать, но раз я так мешаю, то лучше пойду, ты, я вижу, все еще в обиде.       — В обиде?       — Кружка.       — Черт! Зачем ты напомнил? Ладно, шучу, просто эта чашка и все это, — я окинула взглядом маленькую уютную кухню, выполненную в стиле «прованс», остановила взгляд на фотографии в увесистой рамке и замолчала.       Эмиль терпеливо ждал, когда я продолжу, заглядывал в глаза в попытках угадать мысли и так медленно размеренно дышал, что мог усыпить этим пыхтением.       Не знаю сколько прошло времени, в моих мыслях пробежали несколько лет жизни со всей лавиной воспоминаний, но Свендсен стоял со скрещенными на груди руками и был все так же не возмутим.       — Я тебе не приятен, — вымолвил он с той неопределенной интонацией, что отражала не то вопрос не то утверждение, но произнесена была без ноток разочарования.       Я оставила без ответа этот недовопрос. Что за психологические игры в конце концов, может вообще все запутаем? Ведь ты на самом деле знаешь кто ты; и я знаю кто ты; и я знаю, что ты знаешь; и наверняка ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь, так что мы, по правде говоря, просто придуряемся.       Я помотала головой, прогоняя всю эту ересь из своей головы.       Он сделал себе чай и сел прямо напротив, чтобы поудобнее гипнотизировать меня своим взглядом, и принялся методично размешивать сахар в чае.       — Кто на этом фото? — тихо спросил Эмиль.       — Что? — словно сквозь сон переспросила я.       Свендсен молча указал ложкой на снимок за моей спиной и продолжил поскребвать дно кружки.       — Ах, это, — вяло усмехнулась я и снова взглянула на фотографию с которой не по возрасту задорно улыбалась моя бабушка, — бабушка. Это ее квартира. Была. Здесь многое от нее.       — Да, я заметил, — учтиво улыбнулся Эмиль.       — И чашка тоже была ей дорога, как и мне.       — Спасибо, что не позволяешь предать забвению мои оплошности.             — Обращайся, — хмыкнула я.       Мы просидели так чуть больше часа, перекидываясь обязательными фразами и периодически замолкая, не переставая при этом играть в «гляделки», потом как-то оба резко решили, что пора отправляться спать и разошлись по своим комнатам.