Никогда

      «Тенка знает, что делать», — эта простая мысль никогда не покидала голову Сорамару. Она была словно выжжена на внутренней стороне век, проглатывалась ежедневно в огромных количествах вместе с водой и едой. И даже после «смерти» брата Сорамару не сомневался, что Тенка «точно нашёл бы выход».       Даже из столь безвыходной ситуации, в какой он, средний сын Кумо, оказался.       Огромный дракон, владевший его телом, рассказал многое. Как сосуды исхищрялись его запечатать, как изменился мир спустя годы заточений. Про жизнь и смерть. И честность богов, с которыми он имел возможность столкнуться до назначенного часа.       — И боги эти не особо жалуют людей, что по моей воле оказались связаны со мной, — рокотал он, тонкими зрачками смотря куда-то вперёд, — ведь если вдруг умру я, то со мной умрёшь и ты, человечишка.       В тот момент Сорамару мало чего понимал, подавленный волей Орочи и грузом собственных мыслей. Осознание же пришло лишь когда дракона изгнали из его тела, а перед почти не видящими глазами появились Тенка и Чутаро.       И прозвучали слова: «Ты убьёшь его».       Вот так просто. Конечно, они сами не знали о проклятьи сосуда Орочи, а поэтому не могли предположить, как за секунду у Сорамару в душе выросла огромная ледяная гора. А сердце, казалось, вообще перестало биться. Ведь получится, что он сам себя на тот свет отправит…       Но видя улыбки братьев, Сорамару подумал, что он готов отдать за них и что-то большее, чем просто жизнь. Тенка недавно поступил точно так же. И как-то выжил. Кто знает, может и ему улыбнётся удача?       В руки непривычной тяжестью лёг меч учителя — Абэ-но Сюсея — а рядом нарисовался Такеда Ракучо, шумевший о том, что он делает это для отряда Ямайну. Чутаро улыбался, стоя чуть впереди Герокичи, и был готов идти в любой момент. Они все верили, что всё будет хорошо. Что больше никто не пострадает от дракона, возродившегося в нём. И сам Сорамару верил в это. С одной лишь поправкой: он этого явно не увидит. Конечно, могла быть вероятность того, что Орочи его обманул, чтобы в случае чего Сорамару не кинулся на него с мечом.       «Я тебя уничтожу! — думал он, пытаясь успокоить нервно дрожащую руку, — уничтожу. И все заживут хорошо!»       Внимательный — скорее всего, последний — взгляд на обессиленного старшего брата, и он, глубже вздохнув и подавив желание кинуться на шею к Тенке, чтобы рассказать всё, развернулся и ушёл, держа спину ровной, а голову высоко поднятой.       Он не слышал, как Тенка хвалился другу «таким сильным младшим братом», как мягко упал в траву, поддерживаемый Сюсеем, шепча в никуда: «Удачи».

***

      Чем ближе они подходили к Орочи, тем страшней он казался. В его сливовой переливающейся чешуе, казалось, было скрыто всё, что дракон пережил на свободе и в неволе. Сорамару видел в ней чёрную-чёрную смерть. И почему-то всё равно бежал вперёд, перебрасываясь с Такедой ничего не значившими фразами.       У Герокичи странно подрагивал хвост, когда Сорамару попросил его довезти до Орочи. Не то чтобы он считал глупым гигантского енота — или чем он там ещё является — но в его разумность поверить было крайне сложно. Как по мановению волшебного посоха, рядом нарисовались отставшие было Чутаро и Ракучо, зачем-то кричавшие свои имена дракону, которому на это было абсолютно плевать. Орочи же внимательно смотрел только на него. На Сорамару. На убийцу-смертника. И в его голове, словно в насмешку, раздавался тот рокот, который был в прошлый раз.       «Убьёшь меня — умрёшь сам!»       Да, умрёт. Всё равно он умер бы. Возможно, позже, возможно, раньше. Но это сейчас не важно. Ведь он уже вонзил меч в голову Орочи. И почувствовал такую слабость, будто из него всю кровь выкачали и заменили её вязким сладким сиропом. А когда в помощь Сорамару пришли Чутаро и Такеда, стало совсем плохо. От дрожи в руках хотелось бросить клинок, упасть и не вставать ближайшую вечность. Но если он это сделает, то Орочи выживет, и всё, что было раньше, окажется напрасным. А этого допустить уже нельзя. Поэтому Сорамару кричал. Громко, надрывно, до охрипшего голоса и рези в горле.       А когда из дракона вырвался яркий столп пламени, в глазах у Сорамару всё посерело. Происходящее словно замедлили в пару тысяч раз. Он видел как Орочи разрывало на две части, как бесцветный огонь поднимался вверх, размыкая плотную пелену туч. Слышал, как дракон его проклинает, и думал, что большего проклятия ему не найти.       Сорамару чувствовал, что упал на мягкую шерсть Герокичи, что рядом находится Чутаро, а впереди вояка из Ямайну. И сейчас, чувствуя вкус победы, он понимал, что он не хочет умирать. Что он хочет ещё поговорить с Тенкой, расспросить его обо всём, что произошло на казни, как он выбрался, и ещё много чего. И с Чутаро постарался бы не ссориться. Даже если бы тот взбесил его ещё сильнее. И Ширасу, возможно, он простил бы.       Дышать становилось тяжело. Будто весь кислород быстро выкачивали из его лёгких. Это было похоже на тот случай, когда Тенка спас его, маленького и тонущего, из озера Бива. Сорамару тогда было лет пять, и в прохладной воде ему свело ногу.       Реальность Сорамару воспринимал какими-то отрывками. Вот его кто-то схватил за плечо — кажется, учитель помог спустить его. Кто-то звал его. Голоса, повсюду голоса… только Тенка с Чутаро выделяются на фоне какого-то общего гвалта.       — Сорамару, очнись!       — Братик Сора!       Кто-то давил на него. Было больно, и жгло везде. Будто он превратился в одну сплошную болевую точку. А ведь он им даже сказать ничего не может — собственные мышцы не слушаются. И глаза моргают медленно, будто с неохотой. И дышать почти не получается.       А в детстве всё было гораздо проще — можно было какие-то проблемы спихнуть на Тенку или папу. Они помогли бы. Обязательно помогли бы.       Перед глазами вдруг возникли отец с мамой. Они были такими, какими Сорамару их запомнил: отец высокий, в чёрном кимоно, с чёлкой и колючей бородкой, а мама чуть пониже, в нежно-розовой одежде и с доброй улыбкой на лице. Они что-то говорили, но Сорамару их не слышал. Он бежал к ним, а когда добежал, его крепко обняли и прошептали: «Добро пожаловать».       В этот момент остановилось его сердце. Он умер под крики его братьев, под невольные слёзы окружающих и недовольное фырканье Герокичи. Весь будто постаревший на несколько лет — на теле сказалось главенство Орочи — с кучей царапин и ссадин, он умер для своих братьев. Чтобы им больше ничего не угрожало.       Никогда…