In The Deep

— Надо поговорить, — сказал Нагиса, наклонившись чуть ли не к самому моему уху.  — Да, конечно, — буркнула я в ответ и снова повернулась к дилеру:  — Мои извинения, срочный вызов с корабля. Посредник вежливо улыбается, скотина, не говорит лишнего. Я бы и сама не прочь потолковать с Каору, раз уж он под боком. За дверями заказного кабинета было людно. Элитный деловой район на орбитальной станции всегда такой: за дверями могут ворочать сделками на миллионы, а под дверью порошками и контрафактным ликером торгуют. «Чейдиналь» исключением, конечно же, не являлся. Да и с чего бы ему, крупнейшей станции в человеческо-сцинтианском пограничье, быть исключением? Я оттащила Нагису в нишу и коротко сообщила:  — Мудак, по-моему.  — Аналогично, — пожал плечами Нагиса.  — Заметил, как он говорил о сроках выпуска запчастей?  — Да. Он не врет, просто не знает точно. Я задумалась. Оно, конечно, подтверждений моим навыкам инквизитора мне даром не надо, но, с другой стороны, Каору быстрее въезжает в тонкости товарно-денежного обмена, который в космопортах обычно относится к категории «кидалово». Я сама могу прикрутить на место любую деталь, разбираюсь в стоимости, рынке и производителях, но чтобы выторговывать это… Эхм, я оказывается, на прежней работе привыкла к хорошему. Там для получения запчастей нужно было заполнить тонну бумаги, а не отслеживать взаимосвязи между хитрым блеском в правом глазу и смазанной голографической печатью. На покупке СП-катушек я уже чуть не срезалась, хотя и не успела перечислить деньги. Там сцинтианская морда отделалась тремя тысячами компенсации, но погореть я могла на куда большую сумму. И вот теперь я таскала за собой по рынкам штурмана с фрилансерским прошлым, пока замаскированный под астероидный тральщик «Сегоки» висел на привязи у «Чейдиналя».  — Что будешь делать? Я пожевала губу и покосилась на красноглазого. Тот по-хамски оглядел какого-то не в меру любопытного торговца, сунувшего нос в нишу. Торговец обнаружил в темноте два красных глаза и кривую ухмылку, так что исчез быстро. Я хмыкнула:  — Идем дальше.  — Не прощаясь, — уточнил Каору одобрительно.  — Задаток не оставляли — можно и не прощаться.  — Есть, капитан, — козырнул Каору и нарочито вразвалочку выбрел на улицу. Вот этот Нагиса мне нравился. По большей части он открыто улыбался продавцам и говорил им гадости, если продавцы того заслужили. Он хариугом впивался в горло дельцам, выпытывая все до наименьшей детали, вплоть до номера партии и лицензий. Похоже, в своей среде он забывал о своей маленькой червоточинной детали биографии и вел себя как простой нахрапистый штурман, усланный на закупки. Да что там — он? Даже я забывала об этой маленькой детали. «Берегись, Аска. Помни о своих снах». Я тряхнула головой: тонкий голосок удивительно благоразумного безумия взял моду одергивать меня. По делу, без дела — главное не дать мозгам ощутить себя мозгами женщины.  — Эй, Аска, ты вообще как, высыпаешься? Я покосилась на идущего рядом Нагису.  — Сплю на ходу? — честно спросила я.  — Да нет вроде. Вид просто какой-то… Ну, странный, что ли. Душевидец чертов, похолодела я и поинтересовалась вслух:  — Нагиса, ты, случаем, не бессмертный?  — Эм?  — В смысле, еще раз используешь на мне свои способности — пришибу. Каору широко ухмыльнулся и медленно произнес, глядя перед собой:  — Да какие способности? Это и так видно.  — Не гони, — предупредила я. — Не люблю, когда мне заливают всякие… Странные и подозрительные люди. Дальше мы шли по пешеходному мостику в полном молчании. В грузовом туннеле под нами все забили тяжелые транспортные платформы, кому-то там отоварили гравиподвеску, и на нерасторопного идиота грязно ругались. На мостике все бежали по своим вопросам, и события внизу бегунам были параллельны: важный торговый центр, люди сплошь занятые. Что ж, это очень и очень в духе. «Добро пожаловать на станцию „Чейдиналь“. Здесь всем похеру».  — Куда дальше? — поинтересовался Каору. Я изучила список и вздохнула. У нас по-прежнему было мало запчастей, а интересных поставщиков — и того меньше.  — «Смих’аэль Инк» еще остался. Ты там помалкивай, ага? — предупредила я. — Мне уже даже хоть бы контрафактом загрузиться. Надоело здесь уже.  — Да не вопрос. С Каору что-то было не так. То ли вся эта волшебная прогулка по жуликоватым торговцам его так прибила, то ли еще что, но его раскачивало, будто маятник: то шутки и присказки сыпал, то хмурился, будто ему это все в тягость и «мама, отпусти меня на корабль». «И он еще спрашивал, что со мной», — подумала я. Пешеходный мостик миновал туннель и снова рухнул в недра торгового отсека. Двери, лампы, — почему-то все разные, — рекламы и снова двери. Коридоры лихо меняли цвет по прихоти хозяев лавочек, а мне было неуютно и интересно. Все неуютно и все интересно.  — Подбери сопли, Нагиса, мы прибыли, — сказала я, изучая вывеску. Торговое представительство сцинитиан снаружи выглядело симпатично, ему не хватало только бубенцов и рюшиков. «Позорище, вы же деталями космических кораблей, торгуете».  — Аска, а что тебе здесь не нравится? Я задержала руку у интеркома и оглянулась.  — Здесь? У этих торговцев детскими цацками или вообще во вселенной?  — На этой станции.  — Хм. А чего это ты вдруг? — спросила я с подозрением. Каору нейтрально пожал плечами: дескать, да просто так.  — Давай потом. Дела сделаем и пообщаемся. Он кивнул и, уже натягивая свою обычную нагловатую рожу, обронил:  — Я просто вырос в таком месте. А, ностальгия. Страшная штука, если разобраться, особенно когда у тебя в брюхе что-то вовсю ведет обратный отсчет, вокруг команда идиотов со смертоубийственными целями в жизни, а в перспективе туманный раздел денег, который тебе, может, уже и не пригодятся. Если б я была хоть чем-то лучше, я бы посочувствовала. Кто-то побывал по ту сторону червоточины, а у кого-то она в голове. Червоточина, которая всегда с тобой. Я ждала ответа интеркома и поражалась сама себе: «И я еще брезговала с ним общаться. Разговаривать. В кошмар его себе записала…» Наверное, это было страшное озарение, и мне полагалось, приоткрыв рот, пялиться на штурмана Нагису, и взгляду полагалось быть туманным — под стать консистенции мозгов.  — Млиихан хлер, досточтимые, — сказал интерком. — Чем можем помочь вам? Я слегка приподняла руку и сложила пальцы в сложный знак, куда более красноречивый для сцинтиан, чем любой ответ голосом: мир, торговля, взаимная выгода, расцелуемся в десны.  — Будьте нашими гостями, досточтимые. Двери распахнулись, и пахнуло изнутри не рюшиками и не детским садом: «Смих’аэль Инк» пах серьезной конторой. Мне захотелось облизнуться в предвкушении добычи.  — Каору, — позвала я, оглядываясь. — Расскажешь мне как-нибудь о своей родной станции? Нагиса нагло улыбнулся и повел плечами. Вот сука. ***  — Данные.  — Три два. Три ноль. Три два. Три пять. Три…  — Хватит, «Сегоки». Я запустила пальцы под узел волос и поскребла голову. Мне не нравилась статистика инжекторов сверхтоплива, но проверить все я не могла: систему слишком тесно повязали с незнакомым мне «дыроколом» Аустермана. Так что полную калибровку пришлось бы проводить с риском оказаться где-то в далеком и глубоком междумирье. Разглядывая на свет биолитовую плату, я пыталась сосредоточиться: мозги скрипели престранно, словно обрабатывая впечатления двух-трех людей сразу. Я потянулась за тоником. Пить лежа — это страшно неудобно, чтоб вы знали, даже когда пить хочется и нужно чем-то отвлечься. Впрочем, неудобно — это сам по себе тот еще способ отвлечься, но ровно до тех пор, пока не начинаешь понимать, что ты делаешь что-то именно назло себе и своей кривой голове. «Ну что ж ты такая умная, а, дура?» Я ожесточенно пожевала горлышко бутылки и с хрустом воткнула плату в гнездо. Дурацкие умопомрачения надо как-то убрать — в сто пятьдесят четвертый раз эта мысль не стала убедительнее. Разве что чуть-чуть отчаяннее.  — Работаешь? Обормот, кто же еще. Я оттолкнулась руками и выскользнула из сервисного канала. Синдзи ставил на снятый кожух стаканы, под мышкой у него была зажата весьма подозрительного вида бутылка. Я потерла ладонями о штаны и повела плечами:  — Это что такое?  — В-выпивка. Кафтиан, — ответил Синдзи, сворачивая бутылке шею. «Вот новости, а?»  — За что пьем? — поинтересовалась я, принимая наполненный стакан. Густая пена и не думала никуда деваться, а почти кофейная жидкость мгновенно напомнила о том, что мозги мозгами, но пить я хочу. Даже пускай и крепкое пиво.  — П-просто так, — улыбнулся Синдзи.  — Без повода? По-докторски, значит? Клево. Кафтиан оказался холодным, горько-кислым и, по-моему, страшно благородных кровей. Вообще, выпивать с и без того больной головой — это нечто, надо попробовать нажраться. Главное только с Майей, а не с этим уютным засранцем.  — Ну, п-повод у нас есть, — сказал Синдзи, изучая высокий стакан на просвет.  — Колись уже, — посоветовала я. — И лучше бы это оказалась не какая-нибудь удачная закупка. Мы сидели в полутемном двигательном отсеке, похлебывали пиво, глядели друг на друга. Синдзи лучился безмятежностью, и мне это почему-то не нравилось — то есть, нравилось, конечно, но как-то необычно это. Только соскочили с одного заказа, еле успели заправиться и пополнить запасы, как сразу поджал срок последней нашей сделки с Рыжим… Тебе, обормот, надо сейчас смотреть угрюмо и искать поддержки. Короче, темнишь ты, мой капитан. Ой, темнишь.  — Д-давай допьем — и пойдем смотреть на наш повод, х-хорошо? Хм. Я отбросила откровенно пошлые ассоциации, вызванные этим предложением, и улыбнулась:  — Договорились. А вообще — мило вот так вот пьянствовать на крейсерском ходу. Ты хоть Нагису приткнул на вахту?  — Мгм, — сказал капитан одновременно с глотком. Для смелости он пьет, что ли? Я терялась в догадках и пила быстрее, чем надо бы, так что к концу бутылки икала, как окосевшая стажерка. Или как наша доблестная доктор Ибуки.  — Ну ч-что, идем? — спросил Синдзи, вставая. Я проследила за его лицом. Изнаночная серость лихо скрадывала малосущественные детали, и главное мне ухватить удалось: обормот на самом деле слегка нервничал.  — Идем. А по дороге ты рассказываешь, с чего это мы внезапно с тобой забухали в двигательном отсеке. Синдзи пожал плечами:  — Да п-просто захотелось.  — Не убедил.  — Н-ну… Прости. «„Прости?“ Да что это за ерунда такая?»  — Ээээ… Синдзи, ты точно в порядке? Вот я позорище, а? Иду, в глаза ему заглядываю, икаю тут, значит, а он весь такой благодушный, спонтанный и всепонимающий.  — Да в порядке, в порядке! Б-бежим! Синдзи схватил меня за руку и потащил за собой. А я не сделала даже рефлекторной попытки высвободиться, не удержала его на месте рывком — просто побежала наперегонки с совершенно дикой мыслью: «Он ухватил меня за руку!» -… И что это такое?  — П-погоди. В рубке было прохладно, и причину я обнаружила довольно быстро: кто-то — не будем показывать пальцем на одного заикающегося идиота — разворотил систему охлаждения блоков памяти ВИ. Из инженерного канала сейчас торчали какие-то провода, ведущие к независимому терминалу. «А я еще гадала, почему во время диагностики сбивались настройки у „Сегоки“»  — Смотри вот с-сюда. Я посмотрела на экран терминала. Это была типичная трехмерная развертка структуры данных ядра ВИ. Тут было неприятно много файлов с функцией самоперезаписи, и почти у всех инициальные пакеты оказались закодированы. «Вот ни разу не странно, что эта погань не реагировала на угрозы форматирования».  — Вижу, — мрачно сказала я. — Редкостная сволочь проектировала эту систему. Синдзи удивленно глянул на меня, потом на экран.  — Извиняюсь. В-вот так. Он повозил пальцами по панели, раздвигая субдиректории. Прохлада, немножко опьянения в крови, шмыгающий носом парень с лицом, подсвеченным голопанелью… И изломанные струны на серости всех экранов, и мертвенное мерцание в инженерном туннеле в недрах ВИ. Ужас. Мне приятно, мне плохо, мне хочется просто нормально поспать.  — Вот. В неприметной директории прятались четыре файла — маленький пакет и три самых настоящих монстра, в каждый из которых можно было умять логи всей нашей беготни по галактике. Включая подробные видео из каждой каюты.  — Что это?  — М-мне надо кое-что рассказать тебе. Я погладила свои плечи, прищурилась, а Синдзи встал и, усевшись напротив меня, вздохнул. Это было до неприличия драматично, но, видимо, все настолько плохо, что для разговора ему понадобилось немного спирта — себе и мне.  — П-помнишь, я рассказывал тебе, как очнулся на «Сегоки»? Н-ну, самое начало.  — Помню. Кошмары, «Прилетай». Помню. Обормот кивнул, зачем-то оглянулся на пульты управления «Сегоки» и продолжил:  — Я сказал, что ВИ б-был чистый. Это не совсем так. Помимо рабочих данных системы б-были эти файлы. Я снова посмотрела на экран.  — Эти?  — Да.  — И что это значит?  — Я не знаю т-точно. Гм, подумала я.  — То есть, ты напоил меня кафтианом, чтобы показать странные файлы?  — И не т-только их. Синдзи наклонился, слегка повернул терминал к себе и вывел содержимое одной директорией выше. Так-так. Рядом располагались две папки схожих гигантских размеров: одну из них я уже видела изнутри, а у второй даже название отличалось только в последних знаках.  — И что там? В файлах во второй папке?  — Я тоже н-не знаю. Ощущение загадки без разгадки было просто раскаленным штырем, который вошел мне в ухо. Черт, да как же вы меня все!..  — Слушай, ты, идиот!.. Я замолчала — даже не сразу поняла, как так получилось: он положил ладонь мне на губы. Вот просто так взял и положил. Чудесная пауза закончилась одновременно с моим ступором, когда я представила, как на него смотрю.  — П-полегчало? Сидя на полу, Синдзи массировал кисть, а кровавая пелена медленно сползала у меня с глаз. В левой ладони пульсировало — я его свалила «вторым касанием». О, черт, черт, черт. Так нельзя, Аска. Так совсем-совсем нельзя. Хвала всему, что только есть на свете: этот идиот хотя бы не понял, что я едва его не убила.  — Да. Звуки со стоном протиснулись сквозь зубы — зубы рыжей дуры, которой самой не помешало бы настучать по голове. Больше ведь ничего не поможет, правда? Нет, конечно, может помочь хорошая драка с десятком каких-нибудь вирусных мутантов, когда я хладнокровна, собрана и отчаянна. Когда размеренное течение жизни, быт и простое прикосновение к губам не сводят меня с ума. «Он мог умереть».  — Прости. Я подала ему руку — ту же самую, которой ударила, потому что мне это показалось очень правильным. И как-то поразительно легко далось слово «прости».  — Б-больно, — пожаловался Синдзи и потер грудь. — Б-больно и быстро.  — Я же извинилась.  — А, ну это все м-меняет, — спокойно сказал он. — Мне, может, лучше дорассказать с т-того конца рубки? А он еще и юморит, сволочь.  — Постараюсь держать себя в руках, — буркнула я. — Только обойдись без мелодрам своих, хорошо?  — П-постараюсь. Но я всего лишь честно ответил, что не знаю об этих файлах ничего т-точного. Но д-даты обращения к ним очень х-хороши.  — И что с датами?  — Три п-первых файла созданы в первый год м-моего беспамятства. Самый маленький файл — самый ранний.  — Это интересно, но причем тут…  — Большие файлы менялись много раз, н-но там не все логи доступны, — продолжил Синдзи. — П-последнее обращение системы произошло после контакта с тем… Существом из ч-червоточины. Крылья-ленты, вспышка — и пустота. В нее провалилась я, попав в завихрение фрегата, который возвел сам себя в степень. Я покусала губу: ситуация прояснялась. Синдзи нашел ключ к своей памяти, правда, почему-то только сейчас.  — Что в файлах?  — Т-тройное шифрование. П-полностью закодированная логика. А, ясно. То есть, он понятия не имеет — знает только, что это как-то связано с полем продвинутой тактики. Ну, а «Сегоки» не станет на своих мощностях потрошить свои же секреты.  — А если… — начала я, но Синдзи меня прервал:  — Я купил «Атомфрейм», чтобы взломать их в независимой среде.  — Ну и?  — Ты видишь у нас т-тут «Атомфрейм»? — улыбнулся Синдзи. — Система сгорела при копировании этих файлов. Ф-физически выгорели мозги. Я кивнула. Вряд ли идиот настолько идиот, что не защитил суперкомпьютер от вирусной атаки самого ВИ. Значит, защита вшита в сами файлы, и защита эта отрастила себе зубы и взяла в каждую лапу по своему цифровому турбоплазменному излучателю. Печально.  — Погоди, — сообразила я. — Так, а почему мы сейчас это обсуждаем?  — Из-за второй папки, А-аска.  — Там те же файлы?  — П-похожие. У меня внутри как-то неприятно похолодело все: говорят, психи — отличные интуитивы.  — И что там?  — Т-там снова важны даты, — сказал Синдзи и, морщась, растопырил пальцы, выводя новую картинку. Ушибленная кисть плохо его слушалась, но обормот честно терпел, разрывая останки моей совести на куски. — Г-гляди. Маленький файл с немаленьким числовым названием, контекстное меню и — свойства.  — П-по логам это совпадает с выходом на орбиту П-паракаиса, — сдавлено прокомментировал обормот. — Ты вышла из атмосферы — и был создан этот ф-файл. В рубке стало еще холоднее, словно бы охлаждающие потроха ВИ фрегата выдохнули мне в лицо свой смешок. Это было тогда, когда я провалилась в дикий и непонятный режим ATF. Когда порвала дредноут. Я дернула терминал на себя и открыла свойства трех других файлов — их система просто создала, но изменить не успела. Дата, время. Я подняла глаза на Синдзи. Он сидел с ногами на консоли и внимательно меня разглядывал. Кусочки мозаики быстро собирались, но картинка получалась настолько смутная, что мне просто надо было о ней поговорить.  — Это битва корпораций, да?  — Да.  — И как это понимать? Обормот пожал плечами:  — Как видишь, можно только д-догадываться. Одно точно: ты не синхронизировалась с «Сегоки» между Паракаисом и тем сражением. Ну, вот и ты, последний кусочек. А ведь как все просто, оказывается, а? Есть у нас хитрый-прехитрый корабль, который любит и умеет побеждать. С веселым ВИ, толстыми щитами, мощными двигателями и мистической установкой в заднице. Но размножать себя в военных целях фрегат умеет только при нужном пилоте, и вот тут начинается самое интересное. Корабль берет подходящего пилота и заводит на него папочку с делом. Сначала дело тоненькое, а файлик маленький — ну, вроде напоминалки: эй, мол, не забудь, клиент у нас что надо. А потом корабль вычисляет момент, когда пилот еще в сцепке с ним, но вокруг всех уже постреляли, и устраивает… Устраивает… Меня словно перековало цепями по всему телу. Тот жуткий кошмар, из которого я выныривала только за глотком воздуха, чтобы тут же очнуться и понять, что этот воздух — спертая жижа еще одного ужаса. Тот сон, где меня полосовали все, кому не лень. Где меня отшлепала Майя, где меня оттрахал Каору, где отвернулся Синдзи, чтобы быть убитым Рей. «Да что ж ты мне устроил, сучий ты фрегат?!»  — Ты т-так и не рассказала в деталях, что пережила, — сумрачно сказал Синдзи. — Мерзко было, да? Я кивнула. Оказывается, весь этот бред мне показали, чтобы переписать меня — меня! — на сраную болванку. Как биржевую статистику. Как курсопрокладочные данные. Просто тест, из-за которого я посмотрела самое шикарное кино в своей жизни.  — Ты п-поняла?  — О да, — сказала я. — О да. Я все поняла.  — Точно? В глазах у обормота обнаружилось сомнение, и меня вдруг осенило: а ведь впрямь — я дура. Но именно дура — не психичка.  — О, т-теперь верю, — сказал Синдзи и улыбнулся. — Поняла, за что м-мы пили?  — Ага, поняла. Корабль молчал. Огромный корабль молчал, молчал ВИ, к которому у меня появилось чертовски много вопросов, который я готова была стирать до конца жизни, чтобы своим ограниченным разумом он на какую-то долю секунды ощущал неполноту существования. Чтобы его корежило и разрывало в клочья, суку такую. Ты слышишь, мама? Твоя дочь не сумасшедшая! Отвали от меня, поняла? Просто от-ва-ли! Вставая с ложемента, я глубоко вдохнула: прохладно, пахнет охладителем, синтетикой и немного — спиртом. Пьянкой моей победы пахнет, чертовой пьянкой победы.  — Здорово, п-правда? — спросил Синдзи.  — Что — здорово? Что на меня завели дело? Или что мне взломали мозги? Я улыбалась — проговаривала вслух страшные вещи и улыбалась.  — Здорово, что ты — это ты. А ведь ничего толком не изменилось. У меня было мое прошлое, я, пожалуй, как обычно, выпью снотворное на ночь, и вряд ли смогу доверять снам, но все равно. Все равно, потому что я — это и в самом деле я.  — Ты прав, обормот, — весело сообщила я.  — Об… Обормот? Ой. Вот это было неожиданно, но мне, наверное, сейчас все можно. Я подошла к Синдзи и ткнула губами его в щеку.  — Спасибо.  — П-пожалуйста… Вот так мы и стояли, пока я не поняла, что вижу только глаза, а взмокшую верхнюю губу щекочет чужое дыхание. «Щекотно, обормот. Очень».  — А-аска… Картинка быстро сменилась: я увидела и синюю жилку на его виске, и расширенные зрачки, и бисеринки пота на скулах.  — Вижу, — прохрипела я. — Быстро в медотсек. «Проклятое „второе касание“», — думала я, забрасывая руку ватного капитана себе на плечо. Может, ничего страшного — не умер же сразу, теперь и подавно не умрет, но спазм лучше убрать. И вообще: ты опять все испортила, Аска. Только наладилась жизнь — и ты опять все испортила. Я тащила парня, которого чуть не поцеловала, в медотсек, тащила по собственной тупости, кривилась от досады — и улыбалась. ***  — Если после вашего секса мне придется собирать его из кусков, я не удивлюсь, — сказала Майя, подумала и добавила: — Впрочем, нет. Я удивлюсь, что у вас был секс. Потолок медотсека выглядел как любой другой в корабле, но сегодня я валялась на «разделочном» столе просто так — забросив ногу на ногу и рассматривая окрестности. У меня ничего не болит, с Синдзи все хорошо, Майя вон нацелилась меня подоставать — все просто здорово, так здорово, что и не передать.  — Майя, тебе идет такой треп.  — А? — рассеяно переспросила докторша, отрываясь от экрана. — Ты что-то сказала? Ты прекратила глупо улыбаться и что-то сказала?  — Говорю, ты когда треплешься о сексе, кажешься моложе. Лет на пятьдесят. Или шестьдесят. Я не пойму, в больших числах не очень разбираюсь.  — А, юмор, — сказала Ибуки и закрыла что-то на экране. — Юмор — это хорошо. Значит, мозг от неудавшегося поцелуя не пострадал. Я послала ей воздушный поцелуй и снова уставилась в потолок. Докторша противно пощелкала пальцами, размяла их в духе детской гимнастики.  — Все, закончила. Ты как насчет поесть, Аска?  — Положительно.  — Ну, тогда идем? Ибуки встала, убрала непослушную челку с лица. Докторша была чем-то невыразимо довольна, что, впрочем, меня устраивало. У кухонного комбайна было пусто, кто-то — почти наверняка Нагиса — опять не утилизировал недоеденное.  — Надень ему уже на голову когда-нибудь, — посоветовала Майя, поглядывая на меня. — В самом деле, сколько можно свинство разводить?  — Да надену, надену. Просто при мне он обычно не забывает.  — Ну, тебя все боятся, — икнула докторша и плюхнулась со своей тарелкой за стол. — Даже я вот побаиваюсь. Я подумала и решила на провокации не поддаваться. У меня до сих пор приятно шумело в голове, откуда убежало выдуманное машиной безумие, и даже на белковый концентрат я смотрела с умилением.  — Куда мы летим хоть? — спросила Ибуки, когда я уселась напротив нее. — Опять туда, где будет что-нибудь неожиданное и ужасное?  — Просто сверхдальняя доставка, — повела плечами я. — Хотя она мне и не нравится.  — А что там?  — Много научного, медицинского оборудования и почти восемнадцать тонн стекла. Ибуки подняла голову и только спустя несколько секунд догадалась облизнуть с губы кусочек желе.  — Чего?  — Стекла. Просто стеклянные слитки по три килограмма.  — Стекло, — пробормотала Майя и вернулась к еде. — Может, какое-то ценное? Я пожала плечами и запустила ложку гулять между пальцами: указательный, средний, безымянный, мизинец — мизинец, безымянный…  — Нет, Майя. По химсоставу — силикат.  — И тебя не насторожило, что мы гоним через две трети галактики ради восемнадцати тонн фасованного силиката?  — Насторожило, — согласилась я. — Только мы летим в сектор «Н». Там и не такое бывает.  — «Н»?! Мне реакция Майи понравилась. Сектор «Н» был широко известен только одним: о нем известно крайне мало. Это был большой — порядка пятисот световых лет в диаметре — участок в Дальнем Трехкилопарсековом рукаве. Новые звезды, старые звезды, терраподобные планеты, жесткая радиация, гравитационные сдвиги, черные дыры в изобилии — милый участок космоса, где в довершение прочих бед мы наткнулись сразу на две негуманоидные цивилизации. Цивилизации оказались шикарные, словно сошедшие со страниц теоретических выкладок Томаса Шлеера, — они ярко подтвердили тезис знаменитого ксенофоба о невозможности контакта с таким типом разумных существ.  — И как мы планируем дальше с этим жить? — поинтересовалась Майя. — Может, мы прямиком к звезде Безумия?  — Ага, — безмятежно отозвалась я. — Туда. Ибуки открыла рот, подумала и решила просто положить туда еще порцию желе.  — Идиотизм, — буркнула она с набитым ртом.  — Ну, мы же не планируем целоваться с местными жителями. Мы отвезем груз на станцию сцинтианских наблюдателей и свалим.  — Ага. А вообще, я думала, что ты обрадуешься. Новые горизонты, запрещенные знания, — я пальцами изобразила в воздухе кавычки. — Ну и все такое. Вирусы же тебе потрошить понравилось.  — Вирусы — это одно. Трехкилометровые твари, занимающиеся космокреацией — совсем другое. Я нахмурилась, оперла подбородок на ладонь и с восторгом навела на Ибуки ложку:  — Ты — шлееритка!  — Да! — пискнула Майя, прокашлялась и спросила агрессивно: — Да, и что?  — Фу, позорище, — сказала я. — А еще ученая. Как тебя, брезгливую, в проектах канцлера терпели?  — Ой, знаешь что?! Ты мне еще морали почитай, госпожа инквизитор! У кого доктрина «Изменившиеся — не люди?» Ибуки сложила руки на груди и воинственно на меня глядела, ожидая продолжения ругани. А я и не собиралась ее разочаровать.  — По крайней мере, я не делю разумных существ на тех, кого могу понять, и тех, кого не могу.  — Ты Шлеера по популярным брошюрам изучала? — скривилась Майя. — А глянуть его «Типологию разума» умственные способности не позволяют?  — Читала. В детстве, — сказала я, засунула ложку в рот, подумала и вынула ее. — Не впечатлило. Там много картинок. Он бы еще комиксы нарисовал.  — Ну да. Это так плохо — быть доступным и излагать даже для последнего идиота. Вот если там полторы тонны заумных слов — совсем другое дело. Сразу проникаешься всей важностью доктрины. Я улыбнулась:  — Майя, вот уж не ожидала, что ты гоняешься за понятностью. Объясни мне ты — раз преподобный Шлеер оказался слишком для меня, эм, доступен — почему мерилом цивилизации считается способность к контакту?  — Вообще-то это только один из пунктов доктрины, к которому придрались. И это вовсе не мерило, — буркнула Майя. — Это классификационный критерий.  — А это — софистика.  — Софистика? А сама-то ты кто? Вопрос был хорош. Одно дело — убеждения в академии и выбранная специализации при стажировке в Инквизиции, другое — стали ли эти убеждения частью мировоззренческой системы, частью меня самой. Вон, Майя как защищает свои верования, мне даже завидно немного, что эта прожженная лабораторная стерва оказалась приверженцем хоть какой-то научно-этической системы.  — Ннувианка, скорее всего.  — О, браво, — восхитилась Ибуки. — Так кто из нас лучше? Menschlichkeit uber alles? Я хотя бы другие цивилизации не ставлю на один уровень со вспышкой радиации. Великое небо, вот ведь дура, а? А еще халат носит.  — Вообще-то, Ннувиан не ставил. Или ты его заумные слова не осилила?  — Заумные слова? — Майя сделала круглые глаза. — Да он пафосен, как старшеклассник в дискуссионном клубе! Понимаю, почему он привлекает маленьких решительных девочек.  — Ну да. Не хочешь понять — переверни с ног на голову, — сказала я и пошла к кухонному комбайну. Оттуда уже умопомрачительно разило свежим кофесинтом.  — И что ж я перевернула? — поинтересовалась Майя.  — Он не опускал другие расы до уровня космических стихий. Он просто хотел, чтобы люди не превратились в цивилизацию звездных войн.  — Ну, этот аспект у него и впрямь хорош, — неожиданно согласилась Майя. — Я тоже считаю, что нельзя прославлять жертв сражений, забывая о жертвах освоения. Но у него вся этика строится вокруг людей.  — Неа, — сказала я, обеими руками беря чашку. Хорошо. Тепло, уютно, срач вон какой развели замечательный, и не надо забивать мозги кучей забот. Можно болтать, доставать Майю и наслаждаться.  — Что — «неа»? — буркнула Ибуки.  — Он считает космос полиэтическим. То есть, для баронианцев мы и сцинтиане — факторы среды, так же как и для нас…  — Да я поняла это, — оборвала меня Ибуки. — Только как он объясняет, почему люди при попытках контакта с обитателями Безумия сходят с ума?  — Потому что цивилизация Безумия — психодеструктивный фактор для нас, — хладнокровно сообщила я. — А для сцинтиан — нет. Ибуки надулась. Я сейчас сообщила ей самоочевидную вещь, которая с точки зрения любого ннувианца является по-детски элементарной. Для нее это диалог из серии «Мама, почему звезды такие яркие? — Потому что они излучают свет». Ей подавай рассуждения о термоядерных реакциях, о главной последовательности и спектральном классе, хотя за всеми физическими умствованиями один черт будет скрываться простой ответ. Звезды просто светятся, и ребенку этого достаточно.  — А ты какая-то странная, — сказала Майя.  — А? Я опомнилась и посмотрела нее. Ибуки с интересом меня разглядывала — с интересом и улыбкой.  — Говорю, ты странная. Споришь по пустякам, ехидничаешь. Может, тебе в качестве терапии надо иногда убивать Синдзи?  — Да ну пошла ты, а?!  — Шучу-шучу, — ухмыльнулась Майя, порозовела и изобразила защиту ладонями. — Но такая ты мне нравишься больше.  — Не смей коситься на мою задницу, — сказала я, допивая кофесинт. — Мне парни больше нравятся.  — Я уже поняла, — рассмеялась Майя. — Да, слушай, а чего это ты с утра уже пьянствовала?  — Да так, — уклончиво сообщила я.  — Праздновали или смелости набирались? Я смотрела на эту лукавую мордашку и с трудом сдерживалась от ответной улыбки. Не скалиться, не скалиться, не скалиться! Нечего тут, я и сама еще толком не насладилась новой жизнью. Да, я жадная, не хочу делиться, но у меня слишком мало хорошего было в последнее время, чтобы носиться со своим сокровищем на вытянутых руках. Я его просто погрею и побаюкаю.  — Да что это за пьянка была? — отмахнулась я. — Так, кафтиана бутылку раздавили на двоих.  — Кафтиа-ана? — протянула Ибуки с плотоядной ухмылкой. — Нашему капитану нужна девочка Аска, а не инквизитор Аска?  — Не поняла. Это что сейчас было?  — Кафтиан, — академическим тоном начала Майя. — Темное галинезийское пиво, продукт брожения «А»-ячменя, полусинтетическая технология… Ля-ля-ля, не помню, как там. Особенности влияния на организм: снижение критического восприятия и внимания. Законами некоторых планет даже запрещен по этой причине. Я нахмурилась. В принципе я всегда хорошо сопротивлялась действию спиртного — ну, мне так казалось, во всяком случае. Но снижения критического восприятия, о котором я, кстати, благополучно забыла… В груди что-то противно заскреблось, когда я выстроила цепочку из изнаночного освещения и празднования до радостной новости, а не после.  — Эй, ты куда? — услышала я за спиной. «Похмеляться, Ибуки. Похмеляться». *** Я налегла спиной на дверь каюты и два раза глубоко вдохнула.  — «Сегоки».  — Да, Аска. Пауза. Я не хочу ни о чем разговаривать с этой тварью. Не хочу — но придется.  — «Сегоки», ты проводила прямое изучение моей памяти или личности?  — Сожалею, Аска. Я не могу предоставить эту информацию. И я тебя ненавижу, сука. К сожалению, это еще ничего не значит.  — Сегодня около девяти было произведено изучение файлов ядра виртуального интеллекта, — сказала я. — Информацию по просмотренным файлам.  — Это закрытые файлы, Аска, — отозвался ВИ. — К сожалению, я не могу…  — Помолчи. Мне нужна информация по папке… — я зажмурилась и начала выдавать цифры вперемешку с буквами. Каждый символ в моей памяти словно бы кто-то подсвечивал целеуказателем. Это была моя папка, в которой хранился ключ к моим кошмарам. Даже не будь я инквизитором, я все равно бы запомнила все до последнего знака — с одного взгляда.  — Запрос принят, Аска. Какого рода данные нужны? Я облизнула губы:  — Свойства.  — Класс: виртуальная папка, — сообщил виртуальный интеллект. — Тип: зеркало. Отзеркаленный объект: информация закрыта. Создана сегодня в семь шестнадцать. Внимание! Некоторые данные по свойствам файлов искажены. Прямое использование капитанских полномочий. Внесены изменения в такие категории: время создания, время… Голос затухал у меня в голове. По-прежнему там было пусто, одиноко, и по-прежнему там стояла маленькая девочка, которая на несколько часов потеряла веру в свой личный ад. Я улыбнулась и села на пол. «Спасибо, обормот. Ты хотя бы попытался».