Человеческое, слишком человеческое

— Молодец. Жду завтра в офисе на 9 утра. О да, капитан Кацураги — превосходный управленец. Так вдохновляет на подвиги и геройства. Я нажал отбой и упал на кровать — мне все равно. Выжить после такой дуэли, сорвать грандиозные прибыли собственному папочке, попутно надавав ему пощечин… «Да ты, брат, прямо-таки выполнил десятилетнюю норму семейного долга». А я ведь втайне мечтал об этом дне. Не именно о таком, конечно, но о подобном. Вынашивал свои чувства, готовился к срыву, к сумасшедшей пьянке, к бешеным пируэтам на ховеркаре, к… Не знаю там, к стрельбе по антеннам на крыше, наверное. А вместо этого я сейчас встал с кровати, включил погромче самое дурацкое аниме, какое обнаружил, и пошел на кухню собирать мусор. Потом поесть, заказать еду на завтра, почистить пистолет и — спать. Будем приучать себя к мысли, что жизнь идет своим чередом, что я каждый день могу надрать задницу собственному папе, что… Словом, пафосный гражданин, который регулярно гладит по шерстке свои матерые комплексы. На кухне я включил джазняк — случайную подборку композиций, одобрил выбор музыкального центра и под аккомпанемент дикого сочетания звуков занялся помещением. И все вокруг так приятно завертелось, что вдруг запищал будильник. Я окончательно проснулся и взглянул прямо в глаза противному прибору. «Где мой вечер? Где, черт возьми, мой вечер?» Время просто ускользнуло, послушное самому странному ощущению в жизни. Я встал с кровати, вспоминая о пустой суете вчерашнего вечера, и в который раз убедился, что мечта, которая исполнилась, — это плохая мечта. Особенно, если она и сама по себе была дерьмом. Город плыл за окном ховеркара — именно плыл. Все горизонты оказались до отказа забиты спешащими людьми, и час пик накрыл город глупой и заторможенной суетой, которая схлынет уже час спустя. Суета. В динамиках едва слышно бились басы, по-особенному, влажно пах забытый тут сигаретный дым, окна захлестывали потоки, на табло горело: «не пытайтесь перестроиться», — а я и не пытался, вообще не пытался. Я хотел на работу, я хотел чего-то нового — пусть оно и совсем старое, — я скучал в четырех стенах, но торопиться куда-то… Парковка перед управлением почти пустовала: то ли все были в разгоне, то ли в пробках застряли, — но так или иначе, ни одной машины оперативника тут не было, только тачки канцелярии. Я вдохнул напоследок плотный аромат салона, натянул маску и выпрыгнул под едкие струи. Без двух девять — потрясающая пунктуальность всегда была моим коньком, кроме тех случаев, когда одолевала лень.  — Икари? Я степенно снял шляпу и пригладил волосы. Длинный широкий коридор, стойка дежурного офицера, зеленовато-белый ядовитый неон под потолком — тут все, как всегда. И даже маленький дежурный, который знает всех, но которого никто не помнит.  — Доброе утро. Есть что-то для меня? Иногда я такой сноб.  — Эээ… Вас разве не уволили? Я стянул маску и выразительно осмотрел парня. Доброжелательностью лучилась вся его крохотная физиономия — в смысле, голова у него нормальная, а вот лицо словно кто-то стянул поближе к носу.  — Блэйд раннеры не бывают бывшими, сынок, — сказал я, облокачиваясь на стойку напротив него. «Масахира. Специал первой степени», — прочитал я на бэйдже бравого дежурного. «Масахира, Масахира, Масахира… Запомнить, наконец, что ли». Я почувствовал чей-то взгляд и повернул голову. В кресло для посетителей сиротливо вжималась симпатичная девчонка, боязливо посматривая на меня и дежурного.  — Кто это?  — Свидетельница, господин… Простите, а вас точно восстановили? Возможно, конечно, не каждому специалу стоит доверять пост дежурного, но с этим малым Кацураги не прогадала — въедливый тип с превосходной памятью на лица и предметы, на моем веку его еще никто не надул с документами или вещдоками. И еще этот Масахира жизнерадостный — как придурок прямо. Впрочем, он и есть придурок, хоть и называется это «ограниченной общественной полезностью».  — И я рад тебя видеть, — сказал я и выложил на стойку значок. — Вот мой пропуск, Масахира. На зуб попробуешь?  — Ну что вы, — смущенно улыбнулся парень. — Я же его обслюнявлю… Гм. Шутить шутки со специалом в присутствии посетителя не стоило, нечего тут имидж портить управлению. Я скосил взгляд на девушку и начал с наслаждением расстегивать тяжелый плащ, а у локтя Масахиры как раз захрипел внутренний телефон.  — Да… Слушаюсь. Пока наш «специальный» дежурный с мукой на лице выслушивал чьи-то инструкции, я всласть попялился на девчушку. Милое личико, только перепуганное очень, и ножки такие ничего себе. Заявлять пришла? Хотя нет, Масахира сказал — свидетельница. Что ж ты такого увидела, милая, что ни свет, ни заря прибежала к блэйд раннерам? Может, опросить ее? Приступить к работе, так сказать. Вон как доверчиво смотрит.  — Господин старший лейтенант… Я с досадой повернулся к стойке.  — Чего тебе?  — Возьмите, пожалуйста, ваш ключ от кабинета и зайдите к капитану Кацураги, — сказал Масахира. Кабинет… Шикарно. Теперь берем в работу свидетельницу, и жизнь налаживается. Хотя нет — надо к капитану, на утреннюю помывку мозга. Фиг мне, а не налаживание жизни, но это ничего, это я привык. Довольствуйся малым и все дела. Я прошел по служебному коридору и уже нацелился потянуть ручку нужной двери, когда за полупрозрачным стеклом появилась тень. «Еще кто-то у капитана? Не понял». Обычно Кацураги в полдевятого проводила для дежурных и следаков оперативки в малом зале, а потом запиралась у себя и предавалась видеофонной ругани с инстанциями и жалобщиками, а также с поборниками прав Евангелионов. Дверь распахнулась мне навстречу, и спиной вперед из святая святых кэпа выдвинулся какой-то тип с пучком встрепанных волос на затылке. Посетитель развернулся, и я обнаружил угловатую небритую физиономию с приклеенной улыбочкой. Одет он был неаккуратно, с некоторым даже хамством — вроде и при параде, все очень строгое, но, в то же время, вроде как с пугала себе шмотки снял. Галстук распущен, пиджак лучше бы за пояс заткнул, чем так через руку перекидывать. Ну, а рубашку гладить мама не научила. Мда, экспонат.  — О, Икари Синдзи! — сказал неаккуратный гражданин, улыбаясь еще шире. — Утро доброе. Ох ты ж. Вот как даже?  — Доброе. Мы знакомы?  — Лично — нет, но ты довольно известная персона. С возвращением! Баритон у гражданина оказался вполне себе приятным, и даже очень. Дамы тают, поди. Только вот мне он не нравился — ни голос, ни его хозяин. Не надо долго учиться наблюдать за людьми и Евами, чтобы понять: этот хочет, чтобы в нем видели простака, хочет, чтобы все знали, чего он хочет, а уж какой он в самом деле — черт поймет. Страшно не люблю таких — от них попахивает отделом внутренней безопасности, спецслужбами и прочими разно-всякими конторами.  — Это там Икари в коридоре? — подала голос невидимая Кацураги. — Кадзи, впусти его и всего хорошего.  — Ага, Мисато. До встречи, Икари! Непростой мятый хам подмигнул мне самым развязным образом и пошел прочь — под мигающие старые лампы основного коридора. Я немного посмотрел ему в спину и вошел в захламленный кабинет. Капитан терла висок, курила и смотрела телевизор с отключенным звуком, а ее чашка на заваленном столе распространяла одуряющий аромат кофе. Только у Мисато-сан в кабинете был крутейший аппарат для производства напитка богов. Мне кажется, я готов продать душу и тело за такой, даже с защитниками Ев готов каждое утро пререкаться — очень уж крепкий запах, крепкий и правильный.  — Во-первых, я тобой довольна. Хорошая работа. Садись. Я кивнул и уселся, расправив плечи и глядя на переносицу Кацураги: пока что вроде хвалят, да и не бар тут — дистанцию и субординацию мне никто игнорировать не предлагал. Она положила сигарету на край пепельницы — почти пустой в начале дня — и сложила руки на бумагах.  — Во-вторых, с возвращением.  — Спасибо, капитан. «Иногда я ее почти люблю».  — Теперь к сути. Она сняла несколько верхних листов с внушительной пачки и подтолкнула их ко мне.  — Ознакомься. Это была выдержка из дела — со ссылкой на основную часть — и приобщенные к ней свидетельские показания, оформленные два часа назад: все по форме, чин чином, я, даже не глядя на подпись, узнал закорючки Сигеру. Этот поганец пишет хуже врачей, ему можно в середину текста хоть матерщину вставлять, один черт никто это разбирать не будет. Я поднял страдальческий взгляд на капитана, но та уже смотрела на экран, ожидая, пока мой мозг осилит писанину коллеги.  — Ну и? Я почесал макушку и сообразил, что прошло довольно много времени. Неразборчивое чтиво неожиданно оказалось увлекательным — убийство, пятиметровый прыжок, свистопляска с полицейской погоней и всего один случайный свидетель.  — Офигеть, капитан.  — Потрясающий анализ. Ты меня радуешь.  — Кхм. Я просто не понял, как это удалось провернуть в телецентре? Я, конечно, понимаю, что это Ева. Но там же система безопа…  — Вот именно. Займись. Было тут что-то странное, и даже не одно такое «что-то», но в первую очередь меня заботило другое.  — Капитан, вы же выдали мне санкцию на беглых Ев. Почему я получаю это? Кацураги пошевелила ноздрями, провела указательным пальцем по губам и хмыкнула:  — Теряешь хватку. До конца дочитал? Я бросил расстроенный взгляд на листы, исчерканные безобразным почерком.  — Вроде да…  — Какие вопросы? Убит шеф-редактор, который чисто случайно докопался до обстоятельств побега Ев. С некой колонии «Саббебараах». «Господи, что за бред, капитан?»  — Это не они. Не эти Евы. Евы не бегают, чтобы грохнуть журналистов. У них обычно другая вроде как цель. Смысл так рисковать?  — Не бегали, — согласилась Кацураги. — Раньше. А теперь вдруг сбежали и грохнули. Я посмотрел на женщину и начал потихоньку прозревать. И мне мое прозрение совсем не понравилось, вот совсем-совсем.  — Так это не просто побег? — осторожно спросил я.  — Ага.  — Значит… Полевое испытание?  — Подозреваю, что да.  — И кто против нас работает? «Ньюронетикс»?  — Нет, они вне игры. Мы им предъявили очень серьезные вещи, так что они мешать не будут… По крайней мере явно, — добавила капитан после внушительной паузы. — Но ты держи ухо востро. Легко сказать. После вчерашнего меня и просто так могут пришить, даже не надо совать нос в эту мутную историю. Действительно, может, забить? Ведь оказывается, умные и опасные синтетики — это верхушка айсберга. Тут как бы история с «Сатихо» не повторилась…  — Это может стать покруче, чем в восемнадцатом, — словно читая мои мысли, сказала Кацураги. — У меня все оперативники в разгоне, роют носом, в том числе и ложные следы. Ты будешь ударным форвардом, Икари. Если это и впрямь корпоративные дела, вопрос надо закрыть. Навсегда. Я сидел в своем кабинете, таскал из принтера бумагу и комкал ее. Хрустящий лист шуршал между ладонями, пока не превращался в теплый шарик — тогда я бросал его в корзину и брал следующий. И следующий, и следующий. Все мои вещи были тут, я даже не стал снимать полиэтилен, которым их накрыли, стащил только чехол с кресла, упал в мягкие объятия и погрузился в мысли. Бумага никак не заканчивалась, мои мысли — тоже. «Сатихо» была индийской компанией, которая наладила выпуск второго поколения Евангелионов. И решили они там, значит, не тратиться на проведение испытаний в колониях, а просто выпустили три дюжины синтетиков в город — Нью-Дели, кажется… Хотя нет, Нью-Дели забомбили еще в Войну, а это был… Нишапур. Да, Нишапур. Евы устроили там настоящий геноцид — уж не знаю, какую им там планку снесло. Может, именно эту боевую функцию и решили проверить. В конце концов, в азиатский эфир вышел один из синтетиков и объявил, что они создали химическое оружие и требуют снятия ограничения на возраст. С тех самых пор Ев больше не пускают на Землю, директоров «Сатихо» кого рассадили по нарам, кого и шлепнули. А города Нишапур больше нет — впервые после Войны было использовано ядерное оружие. Мне в этой истории всегда нравилось, как легко пожертвовали десятками тысяч людей ради того, чтобы убить в зародыше бунт нескольких десятков не-людей. Страх организованного восстания машин — он такой. Сильнее здравого смысла. В дверь кабинета постучали — неуверенно, как-то тускло. Я поспешно швырнул недокатанный шарик, промазал и громко пригласил входить. «Ох ты ж, вот оно как…» В приоткрытую дверь боязливо протиснулась давешняя свидетельница из приемной — та, что с обворожительным личиком и стройными ножками.  — Простите, вы старший лейтенант Икари? — спросила она, замерев у входа. Эдакой милой девушке хотелось сразу объяснить, что мы, блэйд раннеры, вовсе не мясники и бессердечные убийцы, что не надо вот так бояться, что можно сесть, расслабиться и забыть все те ужасы, что треплют о нас журналисты… Я внезапно сообразил, что она из телецентра, а значит, сама вполне может оказаться журналисткой, так что отставил эротические фантазии и указал на кресло.  — Это я. Присаживайтесь. Вы… — я порылся на столе, разыскивая ее дело, но она протянула свой пропуск. Ладошка у нее была как она сама — маленькой и тонкой.  — Мана Киришима. Я поднял глаза и мысленно обругал себя болваном. Конечно, на экране и в реальной жизни люди выглядят очень по-разному, но уж я-то обязан был узнать ее. «А» — я ее фанат, «Б» — у меня, извините, профессиональная память. Должна быть, во всяком случае. А еще я читал протокол ее опроса. С ее именем. Черт, черт, черт…  — Прошу прощения, Киришима-сан, не узнал вас сразу, — промямлил я, ругаясь, на чем свет стоит. Ну что за идиот? У тебя в кабинете твоя утренняя мечта, а ты тут сопли разжевываешь с причмокиванием… На измученном лице появилась бледная улыбка.  — Меня редко узнают, старший лейтенант. «Еще бы», — едва не сказал я вслух. Не знаю, как эта ведущая обычно выглядит вне эфиров, но сейчас она была бледной тенью своего обычного бойкого обаяния.  — Хм. Жаль, конечно. Да. Вы понимаете, что вас пригласили по убийству на телецентре? Мана вздрогнула и прикрыла рот ладошкой. С трудом поборов острое желание обнять ее, я изобразил участливое дружелюбие.  — Простите, что напоминаю. Уверяю, не буду вас заставлять все вспомнить. Мне просто надо кое-что уточнить. Девушка кивнула и жалобно на меня посмотрела. Я ее, конечно, понимал. Убийство на твоих глазах травмирует, а если убивает Ева — не-человек, похожий на человека, — это остается навсегда и приходит в кошмарах. Сумасшедшая текучая пластика, полное безразличие и холод. Почему-то эти твари именно в убийствах раскрывают свою ужасающую сущность. Может потому, что в основе всех поколений их контуров — контур солдата и убийцы, их первого предназначения. Я все понимал, и она была милашка «обними-меня», но я — блэйд раннер. А жизнь — дерьмо.  — Киришима-сан, скажите, как Евангелион держал нож? Девушка напряглась, подняла руку, сложив кулачок, и слегка согнула запястье.  — Вот так, кажется. Но я… Могу ошибиться, все было так… Так быстро. Обратным, значит, хватом держал. Босяк, ей богу. Или спецназовец. В любом случае, только несколько версий базового обращения с оружием включали ножевые приемы этого типа, и найти прошивку, в которой содержались техники обратного хвата, будет легче. Значит, вычислю, кто именно из беглецов отметился там.  — Спасибо, Мана… — задумчиво сказал я, растирая подбородок. — Ой, простите.  — Да ничего, — девушка мило махнула ручкой и улыбнулась. — Так даже привычнее.  — Гм. Да. Благодарю вас. А почему Ева задержался над телом Миямото? Мана подозрительно заморгала: я произнес ключевое слово «тело», назвал имя покойного, и сейчас будут слезы.  — Я… — она зашмыгала носом и взяла-таки себя в руки. — Я не поняла. «Нет, ну какое солнышко, а?»  — Ясно. Тогда постарайтесь описать — как можно точнее — как выглядел Евангелион в этот момент. Она задумалась, серьезно глядя куда-то мимо меня, кулачки девушки то сжимались, то разжимались. На такое можно смотреть вечно, однако я готов был уже поторопить ее, когда Мана, наконец, ожила.  — Он как будто всматривался в лицо умирающего. И замер. Как… Как…  — Как окаменел, — подсказал я холодея, и девушка закивала. «Ой-ей-ей… Да он же учился!» Я не понимал пока что ничего, — ни чему учился этот странный Евангелион, ни зачем, — но мне не нравились даже призрачные догадки. Евы никогда не интересовались трупом или тем, кто вот-вот станет трупом, их синтетические мозги безошибочно определяли, что живой гарантированно будет мертвым, и давали следующую команду — бежать, скрываться, убивать дальше. Видимо, версия «ноль-ноль» совсем-совсем иная. Понять бы еще — какая. Самое печальное то, что на этот счет меня не просветят даже непосредственные создатели модели: начиная с версии «ноль-два» Евы самообучаются, и что дадут базовые контуры после внесения прошивок — чертовски мутный вопрос. Теоретически синтетик становится идеальным в своей сфере эксплуатации, практически же… Мда. Практически же к этому добавляется прорва спонтанных вещей.  — Простите… Ох ты черт, я, похоже, задумался… Ведущая, которую никто не узнавал, смотрела на меня и решалась что-то не то сказать, не то спросить. Наверное, что-то вроде: «вы найдете его?» Или: «как это забыть?» Я свинья, я знаю, но все свидетели убийств поразительно похожи.  — Скажите, почему он не убил меня? «Ээээ… А ведь ты себя ненавидишь, милая девушка из телевизора. За что?»  — Не знаю.  — Но… Вы же должны понимать! Вот теперь она плакала — и совсем этого не осознавала. Просто слезы катились по ее щечкам, я смотрел на это, и мне становилось грустно. От того, что я не встану, не подойду и не обниму — и дело тут не в этике. Дело в мечте.  — Простите, Мана, этого не знает никто. Возможно, он не видел смысла вас убивать, возможно, не получил приказа, возможно — да что угодно. Может, перемкнуло синапс не тот. Она всхлипывала и смотрела на меня, а я — на нее. Да, дорогая, увы, мы не всеведущи, мы толком не понимаем, на кого охотимся. Но и создатели Евангелионов не совсем в курсе, что они клепают. Так уж все сложно.  — Я могу идти?  — А? Да, Мана, конечно. Отдохните как следует и ни о чем не беспокойтесь. Мы обязательно найдем этого Еву. Фразы рвали мне рот зашкаливающим объемом пафоса, и по ушам резали остро заточенные шаблоны, — но ей надо это услышать. Наверное. Мне так кажется.  — Спасибо вам, офицер. Она встала, снимая с руки свой смятый плащик — модный, серебристо-блестящий плащик, каких тысячи и тысячи вокруг, и я встал тоже, провожая ее к двери. Вот так и шел, как дурак, несколько метров рядом с симпатичной ведущей — моей утренней фантазией, а она тоже шла, не вылезая из своих мыслей.  — Икари, вы не могли бы… Перезвонить мне, когда все закончится? Я не сразу понял, что она протягивает мне визитку и в глаза смотрит безо всякого кокетства. Ну, почти без.  — М… Конечно. Я буду держать вас в курсе. Она взглянула как-то странно на меня и вышла. С другой стороны, как еще на меня после этих слов смотреть? Я изучал маленький прямоугольник синтетического картона, упираясь ладонью в закрывшуюся дверь. «Перезвонить… Конечно, Мана». Я рухнул в кресло, положил визитку перед собой и потянулся за свежим листом бумаги, но удовольствие мне снова испортили: в кармане ожил мобильник. Морщась от издаваемых звуков — финальная композиция какого-то аниме, кажется, — я вынул прибор и уставился на серый экранчик. «Номер не определяется».  — Да.  — Сын. Я взмок — моментально и весь, словно меня обдали из брандспойта. Вот уж этот голос я хотел слышать меньше всего. И благослови небо тех, кто надоумил меня купить телефон без видеосвязи.  — Отец…  — Ты ведешь дело по бегству с «Саббебарааха». Это было утверждением, и это мне не понравилось. Мне вообще это все не нравилось. Паника. Это паника, паника…  — Веду. Я соображал, прикидывая, что услышу после этой одуряющей паузы, и готовился к худшему. Ну, не знаю, что принято говорить в таких случаях. В фильмах обычно приказывают завалить дело, иначе произойдет что-то плохое. Мозги пытались деликатно намекнуть, что не стоит мне угрожать, что я могу сделать очень сложной жизнь корпорации отца, но… Но!  — Дополни свой список на уничтожение. Я сглотнул.  — Дополнить?  — Евангелион Рей Аянами. Версия «ноль-ноль». Пропажа установлена сегодняшней ночью. Я вспомнил алые глаза отцовской куклы… Просто вспомнил эти глаза — и ничего. К счастью, у меня в языке оказалось больше мозгов, чем в голове — с трудом соображая, я прибегнул к спасительной наглости.  — А почему заявка… Гм, не общим каналом?  — Заявка направлена, но этим делом займешься ты лично. Ага, уже сейчас прямо. Понимаю, хочешь, чтобы я забогател на премиальных, чтобы я тебе еще спасибо сказал… Короче, давай уже, порадуй меня, за что такая честь — ликвидировать твою куклу?  — Почему я?  — У тебя длинный язык, сын. Бип. Бип. Бип. Я опустил телефон и уставился на визитку Маны, а потом слегка ослабил галстук. В кабинете было прохладно, и мокрая от испарины рубашка неприятно липла к телу, но дышалось все равно очень тяжело. «Длинный язык? Да что за чушь?» Умом-то я понимал — это что-то значит, но вот тот же ум отказывался расшифровывать папочкины шарады. Я потянулся к пиджаку и вытащил пачку сигарет. Следовало срочно выкинуть прочь из головы этот звонок — подальше, подальше, подальше. Ну дадут мне еще одну ориентировку, ну всажу я пулю между этих обалденных красных глаз. Все остальное — не суть. И точка. Я до сих пор смотрел на визитку и понимал, что мне надо куда-то позвонить, явно не Мане — чего с ней вообще связываться сейчас, что за глупая мысль… Жуя фильтр, я вспомнил, что надо найти информацию о ножевых приемах Ев, и облегченно потянулся к аппарату видеосвязи: «Ну вот и славно. Жизнь налаживается». Дальше был день, который прошел мимо меня. Лежа в своей кровати, я смотрел в потолок и пытался припомнить, что сегодня делал, и в уме было только одно — я, черт возьми, работал. Были детали, была информация, легко восстанавливались разговоры — но это все был увлекательный кинофильм, пусть и о рутине. Там кто-то играл меня, и этот кто-то был хорошим копом, энергичным, умным и проницательным, а я наблюдал за всем действом и размышлял о Мане, о звонке отца и ни на минуту не мог отставить эти события. Я поднял руку над своим лицом и посмотрел на визитку. В темноте комнаты это был черный прямоугольник — щель в никуда, щель в моем знакомом потолке, в бликах неона и серой краске. Проснувшись завтра, я увижу Ману на экране, и мне станет теплее, я снова буду смотреть на эту потрясающую милую девушку и думать, какая она классная. И опять я себе вру. Слишком уж много узнал я о ней — о реальной девушке, чтобы она оставалась моей мечтой. Или не так уж много? Ну, подумаешь, она плакала. Ну, убили ее знакомого. И что? «Я проверю эту свою мечту на прочность. Уже совсем скоро». Будильник молчаливо смотрел мне в висок и намекал, что пора спать. Я, кстати, давно мечтал о тикающих часах: они дают ощущение времени. Мана Киришима. Я никогда тебе не позвоню, потому что мечты надо оставлять мечтами, даже если мечта пустяковая, и уж тем более — если мечта такая симпатичная, если у нее такая милая мордашка. С другой стороны, все равно ведь однажды выпью чуть больше, чем надо, и все же наберу этот номер. Я не заметил, как уснул, и уж тем более не понял, что мне снилось, но пробуждение было ужасным. Вскочив, я сел в кровати — меня что-то словно подбросило, я скользнул к пистолету рукой и замер. Нет, этот страх был не здесь, не в реальности — он весь остался во сне, и мое сознание медленно остывало теперь, пытаясь разобраться в произошедшем. «Что ж такое? Первый день на работе? Перегрелся?» Потолок и стену полосовали тени жалюзи, мерцали две точки — индикаторы видеофона и телевизора. Если бы я прислушался и подавил хриплое дыхание, то мог бы уловить гул ливня, как гудение крови в ушах. Дом молчал. Что-то страшное было в моем сне, и я не хотел это вспоминать. Наверное, так. Это все работа, это все дождь, это все мои нервы. «Да, твой первый день на службе удался». Если верить часам, то он, к счастью, закончился. Я ухмыльнулся, опрокидываясь в горизонтальное положение: день до него (минус первый, что ли? Или нулевой?) тоже получился славным. Да, это моя работа — не-люди, которым никогда не стать людьми. И люди, которые делают не-людей и сами такими становятся. Мой папа — Ева… Я не без содрогания представил себе его высокий лоб над стволом своего «спешиала» и вдруг ощутил волну страха — слабую и неуверенную, но, несомненно, именно ту, из моего сна. « Думаю, директор Икари вряд ли прошел бы этот тест. В отличие от вас». «У тебя длинный язык, сын». Я лежал, вжимая голову в подушку. Просто две фразы рядом, а какой эффект. Заворочавшись, я лег на бок и потянул на себя одеяло. Что ж, новый день начинается неплохо: я теперь, по крайней мере, знаю, почему сбежала искусственная секретарша моего папы. И почему Гендо Икари хочет, чтобы с ней разобрался я. Две фразы, поставленные рядом, дали мне возможность запустить мозг. А одна из них — днем ранее — запустила что-то неясное в искусственном мозге за красными глазами. «Что ж, беги, Аянами, пока можешь. Беги». И я заснул. Кажется, даже улыбаясь.