***
Марку всё думается, что это глюк. Он ведь был уверен: дочка мэра ушла, бросила его, как и многие, кто до восстания делил с Фёдоровым его популярность. И, разумеется, когда он лежал в очередной раз на полу, — в темноте душной комнаты и в свете фонаря за окном, — появилось лицо; теория о том, что он перебрал с гором показалась марку намного реальнее возможности того, что Алиса вернулась. Наверное, поэтому он не мог злиться на неё. Фёдоров медленно поднялся на локтях и с невероятной нежностью посмотрел на подругу. — Алиса, — сбивчиво прошептал он. Девушка улыбнулась и мимолетно коснулась лица парня. Внимательно осмотрев его, изменилась в лице. Вероятно, заметила его очередной приход. Дочка мэра часто злилась на него за наркотики, ругалась и кричала; говорила, как они токсичны, а сама глотала таблетки. Думала, он не знает. Лицемерно? Быть может. Но Марк не винил ее. Психиатрия жестока в этой стране. Девочка просто привыкла. Тем временем Алиса стащила с себя пальто и присела рядом с Марком на пол. — Тебе нужно в постель, — заботливо, едва слышно. Фёдоров соглашается. Пошатываясь, поднимается с пола и по стеночке идет в спальню. Алиса заботливо придерживает его под руку, а после торопливо скидывает с кровати — к слову, он не спал в ней ещё ни разу с момента ее ухода, забываясь в тоске, — кучу разноцветных тряпок и помогает парню сесть. Марк теребит пуговицы клетчатой рубашки, но они слишком малы, а у него плохо с координацией. Фёдоров понимает, что ему, увы, не справиться, и, смиренно прикрыв глаза, падает спиной на белые простыни, которые ещё сохраняли запах ее духов. Из-под полуприкрытых век Марк видит ее нежную улыбку, и ему на душе становится так спокойно, словно не было этих месяцев без неё, будто он никогда не видел, как ужасающе холодно опустела его квартира; точно боль предательства и полное ощущение ненужности не захватывали его разум. Но сейчас, когда она холодными тонкими пальцами расстегивает пуговицы на его мятой рубашке и ласково поглаживает писателя по темному ежику волос, Марку не хочется вспоминать. Тот отказывается верить в то, что эта девочка могла предать его, отказаться так просто, бросить. Алиса заботливо укрывает его одеялом и, медленно перебравшись через Марка, садится на край кровати. Повинуясь порыву, Фёдоров хватает девушку за руки, переплетая их пальцы. Марку это не свойственно. Он совсем не тактильный. Ему всегда было тяжело воспринимать прикосновения, но Алиса... Он всегда хотел ощущать ее. Он ей доверял. — Ты снова уйдешь? — пытаясь не выдать волнения, спрашивает он. Алиса улыбается и, наклонившись, целует писателя в уголок губ. — Нет. Никогда. Отдыхай. Марк слабо тянет ее за пальцы, чтобы девушка легла рядом. Алиса подчиняется и легонько обнимает писателя, тонкими пальцами вырисовывая не теле артиста тату. Федоров заворачивается в оделяло. Он почти все время знобит, он часто мёрзнет. Сегодня Марк засыпает быстро и спокойно. В отличие от многих дней до этого, его не мучают кошмары о прошлом, не сводит с ума тысячелетний город.***
Фёдоров просыпается медленно и с огромным трудом; от большой дозы принятого на ночь у него сильно болит голова, и ноют мышцы... У этого наркотика много побочных действий, но альтернативы просто нет. У государства монополия на производство подобной дряни. Раньше Алиса помогала ему обходиться без этого, но теперь ее нет. Марк вспоминает ведение прошлой ночи и слегка улыбается. Ему не хочется открывать глаза, ведь вместе с полным пробуждением рухнет и его сладостно мучительный сон. Писатель еще долго лежит так в полудреме и вдыхает воздух полный тяжелой мути сигарет, потушенных о дорогой паркет, и сладости виски; количество пустых бутылок на полу мерно приближалось к трехзначному числу. Момент — и он слышит непонятный грохот где-то в глубине квартиры. Писатель лихорадочно пытается вспомнить, кто из его гостей — Ваня или Дарио — вчера могли остаться на ночь. Но Федоров точно помнит, что проводил каждого. В следующий — довольно забавная Мысль о том, что в его доме воры, которые перережут писателя за какую-нибудь дешевую побрякушку и наконец-то освободят его от страданий. Когда дверь в спальную распахнулась, оба этих заманчивых варианта рухнули. Перед Марком стояла Алиса в легкой белой майке из магазина с его мерчом. Сквозь белую ткань просвечивались редкие миниатюрные татуировки, а многочисленные серёжки, которые на выбритой стороне головы не были спрятаны под пшеничными волосами, слепили писателя отраженными лучами солнца. Марк жмурится и закрывает глаза. В эти месяцы он, словно летучая мышь, отвык от света. Почти не выходил из дома, не открывал штор, существовал ночью. В общем, очень старался себя убить. Тем временем Алиса подошла ближе. Девушка держала в руках поднос и медленно пробиралась через разбросанные вещи, бутылки к Марку и доверчиво улыбалась. — Ты настоящая? — то ли ужаснулся, то ли удивился Федоров, поспешно сев на кровати. — Тебе пора завязывать с тем дерьмом, что глотаешь пачками, — ласково проговорила дочь мэра, но тоска сквозила в ее голосе, несмотря на напускную беспечность. Марк спустил ноги на пол с кровати и нерешительно чуть приблизился к своей Алисе. Она, должно быть, заметила его замешательство и попыталась поймать взгляд писателя, но Федоров и сам не был готов посмотреть в глаза девушки. — Марк, отец рассказал, кто такой Гуру. Рассказал, что он сделал с тобой, — Алиса запнулась. Было видно, что ей трудно это говорить, но чувство вины, очевидно, было сильнее. — Прости, что впутала тебя в эту историю. Если сможешь. Писатель улыбнулся и аккуратно сжал тонкие женские пальцы в своей ладони. — Я никогда на тебя не злился, — скупо, но искренне. Он отпил из треснутой чашки горький кофе. — Отец обещал тебя больше не трогать. Можешь уезжать, — торопливо проговорила она и вся сжалась, будто ожидая удара или чего-то подобного. Писатель кивнул и задумчиво прожевал крекер. И тут же ощутил, как сильно голоден. Сколько он уже не ел? Дня три точно. — Так когда мы улетаем? — как бы невзначай спросил Федоров, с трудом выбирая из кома высыпавшейся из шкафа одежды более-менее чистые джинсы. Алиса счастливо улыбнулась и медленно подошла к Федорову, обняла его сзади и прислушалась спокойному сердцебиению. Мужчина посмотрел на неё через отражение в зеркале и улыбнулся в ответ. Оказывается, даже в Горгороде может быть так хорошо и тепло на душе. — А куда мы поедем? — едва слышно спросила она. — Туда, где нас нет, — пожал плечами Марк, повернулся в объятиях девушки и невесомо ее поцеловал.