Верданди.

Зачем-зачем-зачем она это сделала?! Нужно было убить, пока есть шанс! Нужно было! Он видел ее лицо! Он ее узнает! А если не узнает, то сопоставит быстро – и расскажет Модестасу! - Почему ты его не пристрелила?! – рявкнула на нервах Урд. – Почему?! - Пожалела братика своего любовника, - желчно выплюнула Скульд, снимая костюм в их квартире. Верданди закусила щеку изнутри, через боль возвращая себе душевное равновесие. Сейчас нельзя срываться, нельзя! - Ты понимаешь, чем это нам грозит?! – продолжала бушевать рыжая. – А Отец… Он же… Им троим, конечно, было прекрасно известно, что сделает с ними старший Соболев, когда узнает о проколе. Не первом, естественно. Но настолько крупном – впервые. А проводить причинно-следственные связи Отец всегда умел и любил. - Ты заслужила то, что Он сделает с твоим литовцем, - ровно проговорила блондинка, вплотную подходя к сестре. Лида дернулась. Того разведчика Отец просто застрелил – небольшая плата за появление в его ледяной дочери хоть какого-то проблеска эмоций. Пуля в лоб – и концов не найти. А Модестас… Паулаускас будет мучиться перед смертью – потому что стал причиной, вынудившей лучшую из них пойти на предательство. Одним своим появлением заставил забыть то, чему она служила столько лет. Такое не прощают. За такое не дарят быструю смерть. - Скульд, хватит, - внезапно вступилась за нее аналитик. – Ты борщишь. Тактик презрительно фыркнула и отвернулась от брюнетки, на ходу подбирая свои вещи и оружие. Средняя посмотрела на младшую и кивнула благодарно – сейчас она, кажется, впервые не имела сил на оборону. Да и нечем крыть было. Инга права. Во всем. И от этого еще страшнее. - Мне нужно домой, - выдавила из себя оперативница. У них времени почти не осталось. Наверное, поэтому, когда пробралась в квартиру в предрассветных сумерках, сразу направилась в ванну, а потом – к нему. Сонному, горячему, пахнущему так знакомо и по-мужски. Родному. И простит ее Ленин – любимому. Модестас всегда просыпался неохотно, долго, но под поцелуями, ласками быстро влился в процесс. Большие руки легли ей на бедра, когда она устроилась сверху, мягко направляя, удерживая, помогая. Девушка едва слышно выдохнула, выпрямляясь и вскидывая голову – в комнате было жарко, трудно дышать, но двигалось – легко, естественно. Правильно. Шершавые пальцы прошлись вверх-вниз, задев высокую грудь и очертив точеные ключицы. Такая гладкая, мягкая, нежная, тонкая… Откуда в ней тот стальной стержень, что привлек его в самом начале? Откуда эта сила, чтобы раз за разом добиваться поставленной цели? Как он может защитить ее от брата? Сможет ли? Маленькие ладошки уперлись ему в грудь, используя как опору, и она прерывисто вздохнула, сжимаясь от нахлынувшей разрядки. Мышцы ее подрагивали, но мужчина терпеливо ждал, наблюдая за ней, впитывая, словно жаждущий – воду. В эти моменты она была совершенно другой: теплой, беззащитной, яркой, открытой. Его. Внезапное чувство собственника захлестнуло, и Лида не успела даже отдышаться, как литовец уже подмял ее под себя, начиная двигаться резко, глубоко, сильно, словно… клеймя. Утверждая свое право. Женщина лишь тихо вздыхала и вскрикивала, выгибаясь в его руках, но этого было мало. Ужасно, чудовищно, слишком мало. - Скажи! – рыкнул спортсмен ей в ухо. – Скажи это! - Твоя… - теряясь в собственных чувствах и эмоциях, выдохнула брюнетка, дугой изгибаясь и прижимаясь к его груди своей. – Люблю… - Моя! – с хрипом выдавил из себя капитан, ощущая свой конец. Тело мгновенно обессилело, кажется, вложив в последний толчок всю энергию, и мужчина практически рухнул рядом с Соболевой. Руки сами машинально нащупали ее подрагивающее тельце и притянули к себе. Теплый маленький нос ткнулся в шею, кожу пощекотало прерывистое дыхание. А в голове билось вместо пульса едва слышное «Люблю».

***

- Скульд сказала: ты замешкалась, - спокойно произнес полковник Соболев, листая с задумчивым видом какую-то папку. «Ну спасибо, что хотя бы «замешкалась», а не «стала предателем». - Пистолет был неожиданностью, - качнула головой брюнетка, стоя на вытяжку перед его столом. - Давно ли пистолет – угроза для моего лучшего бойца? Он всегда так делал, когда злился: начинал говорить про лучшую в истории убийцу, про честь страны, про доблесть, про… Да много про что. И она верила. Но слишком много мозгов – это так же плохо, как и хорошо. Верданди никогда не понимала, что могло заставить его отказаться от нее. Что могло так изменить его, что из отца он превратился в монстра, из-за которого они с сёстрами не спали сутками, а в короткие перерывы между тренировками просыпались от кошмаров? Инга помнила своих родителей, все же восемь лет – это не пять. Помнила, и первый год даже иногда вспоминала про них и плакала по ночам, когда думала, что все спят. Фрида, очевидно, была сиротой, брюнетка однажды слышала, как Отец вскользь упомянул, что забрал ее из детдома. Видимо, детская психика заблокировала не слишком радужные воспоминания, предпочтя просто закрыть их наработанными новыми. А Лида… Всё же шесть лет – это не пять. Она хорошо помнила мать – ее колыбельную, особенно одну строчку, на которой она почему-то всегда смеялась: «Храбрых ждет удача…» - и серебристый перезвон колокольчиков. И потом – по фотографиям. Но все шесть лет она абсолютно точно помнила отца – Соболева Михаила Викторовича. У тогда еще папы была интересная работа, полная секретов, до которых он, конечно же, маленькую дочь не допускал. Она расстраивалась. А чуть позже сама стала одним из этих секретов. И фотографий больше не было. И «дочки Лидочки» тоже. Только колыбельная осталась. Отец сделал все, чтобы она забыла. И Лида забыла. Забылась. На ее месте однажды появилась Верданди. - Неожиданности со всеми случаются, я не машина, - сухо отрезала она, продолжая безучастно смотреть в окно. Впервые настолько безучастно. И так откровенно по-хамски. Полковник Соболев прищурился – у него больше зеленые, чем желтые глаза внимательно скользнули по лицу бойца. В этой черной форме невозможно было назвать ее девушкой и даже женщиной. Сердце чуть кольнуло. Так до ужаса, до крика, до боли похожа на мать. - Конечно, не машина, - легко согласился он. – Как объект? - Жив. Лаконичность и точность, вот чему он учил трех девочек с самого начала. Не жалеть. Не любить. Не привязываться. Бить, если готова. Ждать и в конце все равно бить – если нет. И результаты были превосходными. Проект «Норны» был значительно успешнее «Мойр»*. И в том была его, Соболева, заслуга. Лида стала просто неоценимым подарком для Советов. - Под наблюдением? – Папка бесшумно легла на стол, мужчина поднялся – легко и стремительно, словно не перешагнул уже шестой десяток. Черная бровь изломилась, в полутьме кабинета пугающие цветом женские глаза следили за ним ехидно и отстраненно. Полковник, глядя на свое творение, мог понять тех несчастных, которых она сломала, без жалости добывая то, зачем ее послали, и каждый раз забирая чуть больше положенного – всего лишь жизнь очередной цели. Красивая, как мать. Но, к счастью, все-таки умнее. - Разумеется. Правильный, хороший ответ. Соболев кивнул, отпуская оперативницу. Та развернулась с прямой спиной и осанкой королевы, гордо вскинув голову. И уже у самой двери он ее окликнул. - Я надеюсь на тебя… Верданди. Маленький комочек бумаги пролетел сквозь кабинет и был ловко цапнут в воздухе тонкими пальцами, которые при желании могли раздробить кости. На смятой карточке были она и Модестас, выходящие из кинотеатра. Оба с улыбками, весело смеющиеся. Слишком искренние для цели и руки, держащей винтовку. - Разумеется, - все так же негромко и непрошибаемо кивнула девушка, даже не обернувшись. Атропос тоже так делала.

***

Шла вторая неделя затишья. Лида всей кожей чувствовала эту грядущую бурю, а потому старалась Модестаса из виду не выпускать. На тренировках была она, дома тоже, естественно, где-то на улице – Урд. Скульд наблюдала за почтой, но там пока все было тихо. И это было странно. Почему они бездействуют?! Впрочем, не подсовывать же им методичку «Сепаратизм и иже с ним». Правда, старшая докладывала, что четвертый мужик – новенький – куда-то пропал. Куда? Перемен в отношении с форвардом не было. Он все также был влюблен, горяч и счастлив, и Соболева малодушно старалась отхватить от этой любви все, что можно. То фото напугало ее гораздо сильнее, чем она могла вообразить. И куда сильнее, чем могла показать. Модестас давал пас за пасом Сереге, Сашкам, юлой вертелся по площадке, то и дело получая свисты от Гаранжина, а в голове у нее металась мысль взять и все рассказать. Про задание, про деятельность группировки, куда его втянул брат. Про Отца и сестер. Выложить все, а потом взять его в охапку и укатить куда-нибудь на острова, где их никто не найдет. Никогда. Ага. Можешь начинать, Робинзон. Он не поймет. Она убивала людей. Много. Больше, чем он может представить. Она врала – еще больше, чем убивала. Ну и последнее, однако главное для Паулаускаса – она притворялась с ним. Чтобы втереться в доверие. Использовала, чтобы выйти на организацию. Делала все, что угодно. Но не любила. Попробуй доказать, что это не так. Кому он поверит? Брату – со сломанной рукой и пушкой у лба, или ей – с пальцем на спусковом крючке? Даже не обсуждается. Когда Алжану был передан годовой запас линз, Саше Белову – лекарства для сердца, которые Соболева заказала из Америки по своим каналам, и получена доза благодарностей от взмыленного, но довольного капитана, можно было опуститься на жесткое кресло манежа и вытянуть ноги… - Лида! О, ты тоже здесь! – вдруг послышалось радостное сбоку от нее. Брюнетка вздрогнула и повернулась. – А меня Сережа пригласил… Люба так мило смущалась. И до сих пор звала Белова «Сережей». Могло ли быть на свете что-то, вызывающее еще большее умиление? - Да, стерегу этих гавриков… - хмыкнула Соболева. – Тебе Серега, может, рассказывал, как сюда их фанатки пробрались? Девушка, поставив на пол небольшую сумку, громыхнувшую чем-то металлическим, засмеялась, но, заметив грозный взгляд тренера («Ух я вам, отвлекаете мне этих балбесов!»), смущённо прикрыла рот ладошкой, продолжая хихикать. - Да, рассказал, как ты тут рвала и метала. Говорит, даже убоялся тебя… чуточек. – Она большим и указательным пальцами показала, что там за «чуточек». - Смелый, что ли, такой? – против воли улыбнулась переводчица. На самом деле, девчонки-старшеклассницы и те, что тоже занимались в этом же Дворце спорта, просто подвернулись под руку. Не на кого было сорвать зло, а тут нате вам, такое поле для деятельности!.. Хватило пяти хлестких фраз и парочки презрительно-надменных взглядов, чтобы распугать толпу алчущих прекрасных спортсменов девиц. Сколько шуток родилось у Модестаса по этому поводу, не счесть! - А ты не хочешь зайти к нам на ужин? – немного робко, как показалось Лиде, спросила Люба. – Уверена, Модя с Сергеем рады будут и дальше продолжить тренировку – только уже словесно. Милый семейный ужин в компании друзей? Ну-ну. Смотри, не привыкни, Верданди. Собственный позывной даже мысленно прозвучал как пощечина. - Я спрошу у его высочества, - улыбнулась переводчица. Будущая Белова засмеялась над таким оборотом речи, и дальше разговор пошел о всяких мелочах, позволяя хоть ненадолго отвлечься.

***

Конечно же, капитан команды был согласен провести этот вечер в компании лучшего друга. Быстро чмокнув Лиду в щеку, потный мужчина скрылся в раздевалки, а к ней подошел Гаранжин. - Тебя вызывают в партотдел на третьем. – Тренер чуть прищурился, но Соболева посмотрела на него прямым взглядом, в котором невозможно было что-то спрятать. – Рядом с тобой Модя оживает. Спасибо. - А вот вам – нет! – притворно раздраженно и строго отрезала брюнетка. – Вечно возвращаете мне его полуживого! Что с ним таким делать-то прикажите?.. Владимир Петрович добродушно улыбнулся и развел руками, мол, что ты хочешь, работа у меня такая. Переводчица дружески похлопала его по плечу и пошла, куда послали, то есть на третий этаж, где заседал спорткомитет. Уже одно то, что в коридорах никого не было, насторожило. Лида сама не заметила, как перехватила сумочку, как пращу – только раскрути, и чьи-то зубы веером. За нужной дверью стояла тишина. Девушка мысленно собралась и зашла в кабинет, в котором и всего света было, что настольная лампа. В кресле председателя обреталась Скульд. - Мать твою, - вырвалось у Верданди, когда она на автомате перехватила прыгнувшую сбоку Урд. Рыжая хохотнула и уже нормально обняла сестру за плечи. - Испугалась? – подняла белую бровь Инга. - А следовало бы? – мельком оглядев кабинет, спросила Лида. – Зачем пожаловали? - Вчера из архива пропали документы, - леденящим душу тоном сообщила блондинка. - И хочешь сказать, что подозреваемых нет? Что украли? - Разумеется, хранителя уже допросили. Его ударили по голове тупым предметом, сотрясение мозга, но незначительное. – Скульд рассматривала свои ноготки. – Но проблема не в этом. Они добрались до Красной секции. Решетки оплавили кислотой, ловушки обошли, сейф вскрыли. Красная секция – место, доступ в который имели всего пять человек, среди которых Генсек и председатель КГБ – а также полковник Соболев и его зам. Там хранились тайны, о существовании которых знали только эти пятеро. - Хочешь сказать, они вскрыли замок с биометрическим ограничением?! – не поверила Верданди. - Папин заместитель был найден мертвым у себя в машине. Без большого пальца на обеих руках, - кивнула рыжая. - И что вынесли? - Папку с досье, - произнесла Фрида. – Сверхсекретный проект «Норны». На секунду мир перед глазами брюнетки качнулся. Зачем нужно было забирать именно это? - Кто сейчас пасет эту шарагу? - И вот тебе главная новость, - зло и язвительно бросила Скульд, поднимаясь с нагретого места. – Пропала шайка! Даже все документы бросила. Правда, там все равно нет ничего важного. - Это они, - выдохнула Лида. – Тот новенький, который пропал. Ты сказала, он действует, как профессионал. Думаю, и ограбление подобного уровня ему по силам. Две недели – достаточный срок, чтобы выследить и все спланировать. - Но зачем? – нахмурилась Урд. – Не Генсеку же они ее показать хотят? Ради Ленина, там больше половины сделано по его личному указу. - Не Генсеку. – Мозг пронзила догадка, и Верданди едва сдержала откровенную нецензурщину в себе. – Модестаса, конечно, уже никто не бдит?! - Разделяемся, - мгновенно сообразила блондинка. – Ди, ты домой. Урд, мы на почту.

***

Лида никогда не бегала так быстро. Казалось, за минуту она уже оказалась в зале, распахивая дверь раздевалки. Не ожидавшие такого спортсмены стыдливо прикрылись мерзкими оранжевыми полотенчиками. Однако ей было не до этого. - Где он? – прошипела брюнетка. – Где Модестас?! - Домой пошел, переодеться, - кашлянув, ответил Сергей Белов. – Лида, а… - Да что я там не видела-то?! – успела буркнуть перед тем, как скрыться. «Домой он, значит, пошел. Переодеться… Ну что ж, время пришло», - думала Соболева, вызывая такси.

***

Ключи прогрохотали в замочной скважине. Модестас неосознанно вздрогнул, вновь глянув на папку перед собой. Ее сегодня отдал ему Йонас, что ждал его у подъезда. Лицо у брата при этом было очень довольным. - Ты почитай, Модя. Много занимательного найдешь. Папка была толстая, из прочного желто-серого картона, с большой красной печатью в углу. «Совершенно секретно!» На первой странице была фотография, и когда Паулаускас ее разглядел, сумка упала с плеча с таким звуком, словно потолок рухнул. Или все надежды. Имя и фамилия были известными. Секретное подразделение: «Норны». Кодовое имя: «Верданди». А дальше были рекомендации, написанные резким, явно мужским почерком. И написаны были давно, судя по несколько выцветшим чернилам. «Смелая, умная, быстро адаптируется к изменениям ситуации, хладнокровная, расчетливая, умеет вызывать доверие, владеет навыками эмпатии». Да, Модестас мог подписаться под каждым словом. Он пока еще не совсем понял, что такое ему подсунул брат, но мозг, кажется, уже сообразил. «Знает 54 способа физического устранения объекта. Процент выполнения заданий различной степени сложности и гендерной принадлежности – 100%». Ниже – список заданий. Рядом с каждым стояла галочка и пять звезд. Очевидно, выполнено блестяще. Его имя шло последним. «Дело №415». И напротив – знак вопроса. Статус: «В процессе». Когда Лида вошла на кухню, он заметил, как взгляд ее первым делом охватил все пространство целиком: темные углы, сумку, мужчину с неестественно прямо спиной и папку перед ним. Она и глазом не моргнула, когда шагнула к нему и таким привычным жестом поцеловала в щеку, проходя дальше и ставя чайник на плиту. - А ты чего не собираешься? Твои рубашки уже в шкафу, я вчера погладила, - прощебетала девушка, насыпая в заварник сухих листиков мелиссы и мяты. – На улице – холодина жуткая, что ж зимой-то будет?.. - Хватит! – прошипел Модестас, резко разворачиваясь на стуле. - Никто тебя не схватит, mon capitaine, - хмыкнула Соболева, повернувшись к нему лицом и прислонившись поясницей к разделочной поверхности. – Пока что. Она как-то неуловимо изменилась. Если раньше Лида была мягкой, теплой и вкусно пахнущей родным литовским жасмином, то сейчас… Перед ним был словно кинжал с зачерненной от времени… и крови рукоятью. Такой же смертоносный и безжалостный. Черные брови сложены в ехидную галочку. Губы растянуты в едва заметной ухмылке. Не усмешке. Она не боится, понял Модя. Она ждет, что он скажет. Мужчина почувствовал себя идиотом. Он и был им, по сути. Размечтался уже, что любовь. Что судьба сама их свела, что бывает же такое!.. А это и не судьба вовсе. Здравый и трезвый расчет. Его изучили, оценили, нашли слабое место и ударили. Ему дали именно то, мимо чего он не мог пройти: женщину, достойную его во всем, ту, что способна сопротивляться и играть на равных. А говорила, что не знает правил. - Ты не заболел, Модя? Вид у тебя какой-то… - Хватит… Верданди! Он ожидал, что она хотя бы удивится. Что будет отпираться. Но Лида продолжала на него смотреть спокойным взглядом человека, которому не то что нечего скрывать, а который просто не боялся, что его раскроют. Потому что трупы обычно молчат. - И как тебе чтиво? – с неподдельным интересом спросила она, доставая из холодильника банку варенья из клюквы. – Признаться, никогда не заглядывала туда. - Ну так на, держи! Освежи свою память! Девушка не среагировала на его рык и общую атмосферу бешенства, гнева и… горечи обиды. Попыталась открыть крышку варенья сама, но как всегда – не получилось. И таким естественным жестом протянула ее капитану, что тот сначала открыл, а потом уже сообразил, что сделал. Грохнул тарой об стол. - Вот он, сильный мужчина, - ласково и мягко промурлыкала она, чуть сужая глаза. Паулаускас же воочию увидел, насколько был слеп. Как он мог не замечать всего того, что сейчас буквально кололо взгляд? Проницательный прищур кошачьих глаз. Скупая грация движений. Жилистые руки и подтянутая фигура. Выдержка, несвойственная не то что женщинам – многим мужчинам. Ничего не замечал. Потому что видел всегда – и сейчас! – другое. Нежный овал лица. Пушистые волосы, завивающиеся на концах. Красиво очерченные губы. Изящную шею, ключицы с ямочкой в вырезе рубашки. Тонкие запястья и длинные пальцы. Запах жасмина, как возле дома в Литве… Как такая красота может безжалостно убивать? Резать людей, как свиней?.. Зачем?! Не важно. Соболева лгала ему в глаза. Притворялась. Водила за нос, как собачонку на поводке. Забавно ей было, наверное! Настропалив себя, хотел швырнуть эту папку – знал, что глупо выглядит, но чувствовать себя использованным – все равно, что по макушку провалиться в дерьмо. Еще и наглотаться его. Но баскетболист не успел выполнить задуманного. Тонкие пальчики железно обхватили запястье, нажали на какие-то точки, и вся кисть потеряла чувствительность, что позволило ей забрать документы без малейшего сопротивления. С искренним вниманием перелистывая дело, рассматривая фотографии, девушка присела на край стола рядом с Паулаускасом. И только тогда они сровнялись ростом. - А что насчет тебя, родной? Как тебе милая шарашка террористов-любителей, в которой заправляет твой братец? – не отрываясь от изучения, спросила Лида. - Я не участвовал в этом… - Разумеется, нет, - мгновенно кивнула Соболева, закрывая папку и глядя на него желто-зелеными, похожими на змеиные, глазами. – Тебя и в планы-то не посвящали. Зачем? Ты всего лишь курьер. Посыльный. Которого, тем не менее, можно использовать в обе стороны. Ее спокойствие, близкое к равнодушию, и насмешливость выводили Модестаса из себя. Это ведь она была предательницей. Змеей, что он пригрел на груди! А ведет себя так, словно он во всем виноват! - Ты тоже меня использовала? – зло спросил мужчина. Она вдруг вздохнула и потерла переносицу, мгновенно превращаясь из незнакомой Верданди в так хорошо изученную им Лиду. Маленькую, хрупкую, по-женски неуверенную. - Объясни мне вот что, Модестас. Кой черт ты вообще позволил себя втянуть в это? Что такого тебе наплел брат, что ты, даже после взрыва дома в Испании, продолжил? - Я старался защитить тебя. Знать, что будет, чтобы увести тебя подальше, - ядовито ответил Паулаускас. – Так что, я прав, выходит? Ты использовала меня, чтобы… Это ведь ты была тогда в Испании? - Что ты хочешь от меня услышать? - Правду, Лида… или лучше звать тебя Верданди? - Если не хочешь пулю в лоб, лучше первое, - совершенно спокойно ответила брюнетка, все так же глядя ему в глаза. – Я делала свою работу, Модя. И советую тебе спросить брата, зачем они закупают вещества для самодельных бомб. И поинтересуйся, что за красные крестики на карте. Тебе полезно будет. - Не заговаривай мне зубы! – тряхнул головой баскетболист, поднимаясь на ноги и нависая над ней. – Отвечай: все, что в папке – правда?! Соболева пожала плечом, нисколько не впечатленная его угрожающей позой. Потому что в этой комнате угрозой была именно она. Он видел, как работает Верданди. Но даже близко не представлял, на что еще она способна. - Правда – вещь субъективная. Все видят ее по-разному. Как и меня. – Брюнетка выпрямилась и обогнула его, не коснувшись и волосом. – Неважно, что я скажу. Ты уже все решил. – Кипяток зашипел, наливаясь в заварочный чайник. По кухне поплыл запах мелиссы и мяты, неизбежно неся с собой воспоминания о лете. Девушка шагнула к столу, взяла папку и протянула ему. – Напомни Йонасу, который раздобыл тебе эту прелесть, что свидетели долго не живут. Пусть бережет спину. И к слову, подумай – почему именно сейчас он показал тебе эту папку? Снова вернулась к гарнитуру, наливая чай в чашку. Только в свою. - То есть здесь вся правда про тебя и твою… работу? - И сотой доли нет, - бросила брюнетка через плечо, добавляя, как он знал, две ложки варенья, «чтобы не болеть». Это было невыносимо. Стоять в трех шагах от нее – и чувствовать, что пропасть, которую они почти преодолели за то время, что были знакомы и жили вместе, вдруг стала шире в разы. Стоять так близко и мозгом понимать, что подойти – нельзя. Что она предала, использовала. Все эти странные – жалкие! – оправдания, которые, по сути, и оправданиями-то не являлись… Модестас развернулся, на ходу натягивая куртку. И когда уже взялся за ручку двери, не сдержал вопроса, который всплыл в голове: - Я ведь был для тебя всего лишь заданием? Лида смотрела ему вслед, опираясь бедром на обеденный стол, держа чашку в руке и планомерно дуя в нее. Желто-зеленые глаза с такого расстояния ничего не выражали. - Кто тебе это сказал? Дверь хлопнула, оставляя ее и лето – одинаково лживых – за порогом.

***

Звонок разрывался трелью уже в третий раз, но у Любы были заняты руки – Сережа очень просил пельмени, как ему, такому красивому и счастливому после тренировки, отказать? - Сереж, открой, руки грязные! – крикнула в сторону ванной. - Бегу, бегу, - спешно запахивая полотенце на бедрах, буркнул спортсмен, появляясь из санузла в клубах пара, как Пугачева на сцене. Скрипнул замок, брякнула цепочка, и Белов невольно поднял брови – за порогом стоял Модестас, и, похоже, ему не столько нужен был собеседник, сколько собутыльник. Люба такое не одобрит… - Модя, Лида? – донеслось из кухни. – Проходите, пельмени уже почти… - Где Лида? – спросил Сергей, одной рукой закрывая дверь, а второй страхуя опасно пошатнувшегося друга. Но спиртным от него не пахло. Наоборот, чистые вещи, четкие движения… Вот только глаза блестят осоловело и слишком глубоко запали, будто мужчина невыносимо устал. - Она… не придет, - глухо выдавил из себя капитан. – Можно, я… Друг мотнул головой в сторону кухни, и снайпер, подумав, кивнул, но пошел первым – не хотел, чтобы Люба видела Модестаса таким и расстраивалась. И так, похоже, сорвались милые домашние посиделки, о которых она протрещала ему все уши. Когда он накрыл рукой ее талию, девушка сама обернулась, еще улыбаясь, а потом наткнулась взглядом на литовца. Улыбка медленно погасла. В глазах появилась настороженность и какое-то женское, недоступное мужчинам, понимание. - Люб, ты не могла бы?.. Невеста Белова чуть свела брови к переносице, но кивнула и, сняв кастрюльку с огня, ушла в спальню. И дверь на кухню притворила. Золото – не женщина, вздохнул ей вслед Белов, присаживаясь напротив Паулаускаса. - Жутко выглядишь, - как бы между прочим сообщил Сергей. Модя не прореагировал, продолжая пялиться в потолок. – Поругались? - Что бы ты сделал, если бы Люба тебе солгала? – вопросом на вопрос ответил капитан. – И не мелочью, вроде слишком дорогого платья, а по-крупному. Например, что у нее есть кто-то еще. Кроме тебя. Легенда советского баскетбола сжал зубы, но заставил себя держаться спокойно. Он терпеть не мог такие вопросы с подвохом, но, видимо, у них с Лидой что-то серьезное, раз Модя пытается рефлексировать подобным образом. Поэтому отвечать следовало с расчетом на него, а не на действия самого Сергея. - Спросил бы – зачем врала. Что я, не человек, что ли, не пойму? Модестас ухмыльнулся так, что у Белова начало скручивать желудок – от плохого предчувствия. - М-м-м, а если ответ тебе не понравится? - Смотря, что за ответ. Темные глаза капитана глянули на него из-под нахмуренных бровей. Сергей всей кожей ощущал его холодную ярость, которая во многом была куда опаснее частых вспышек горячего литовского темперамента. Белов неосознанно подобрался, как в слишком тесной клетке с диким зверем, но Модестас не стал ничего говорить и делать – просто закрыл лицо руками. - Она тебе изменяла? Признаться, баскетболист был удивлен. Химия и желание между капитаном и переводчицей замечали все. Нужно быть слепым или глупым, чтобы не заметить, как порхала Лида по площадке, как смотрела на литовца. И как отвечала на поцелуи, сорванные украдкой. И как прижималась к насквозь мокрой от пота форме, когда Модя специально подставлялся под фолы, чтобы минуточку посидеть рядом с ней на скамейке. Ее влюбленность была настолько очевидной, что даже мысль об измене казалась какой-то… невероятной. Нелепой. Но влюбленность – не любовь. Мало ли что. Мало ли – кто. - Нет, - наконец, бросил в пространство Паулаускас. – Но лучше бы изменяла. С этим я хотя бы знаю, что делать. Допытываться дальше Сергей не стал. Если Модя не сказал сразу, значит, не расколется и на пятидесятом вопросе. Только разозлится. Или еще больше погрязнет в горечи и обиде, что буквально резала глаз. - Тебе налить? - Давай. Бутылка водки закончилась через каких-то двадцать минут. Белов не успел даже допить свою первую – и единственную – рюмку, как капитан в одно лицо осушил тару. Водку он пил будто воду, кажется, даже не чувствуя вкуса и ядрёности спирта. - Легче? - И на сотую долю – нет… Литовец странно осекся, словно прикусил себе язык. Вот! Даже говорит ее словами! Пальцы, привычные к баскетбольному мячу, сжались на толстом стекле. Материал затрещал, но сдюжил. - Если хочешь разбить – иди во двор, - строго и скупо на эмоции произнес Сергей, пристально глядя на друга своими голубыми глазами. - Не боись, мусорить не буду, - желчно выплюнул Паулаускас. – Ладно. Пойду… прогуляюсь, что ли. - С тобой сходить? – поднялся вместе с ним Белов. - Замерзнешь, - хмыкнул литовец, кивнув на все еще держащееся на бедрах брюнета полотенце. – Я… один. Когда за ним хлопнула дверь, из спальни показалась Люба. Лицо невесты было рассеянным и чуточку недовольным. - Лида не берет трубку, я звонила, но… Они, похоже, поругались. Она, наверное, плачет… Сергей в этом сильно сомневался. «Я тебя умоляю, Сережа, у меня даже слезных желез нет!» - хохотнула Соболева однажды, когда ему показалось, что у нее повлажнели глаза. А вдруг действительно плачет?

***

Несмотря на наивную веру Любы в ее тонкую душевную организацию, Лида смысла не видела в слезоразведении. Нужно было думать, что делать дальше. Первым пунктом шло мытье. Абсурдное ощущение, что тот, самый последний, взгляд литовца остался на коже, мешало думать и двигаться. Поэтому Соболева залезла в ванну, врубая воду погорячее – познабливало. Можно подумать, она волнуется… «С собой-то можно не любезничать», - хмыкнул внутренний голос, но переводчица не поддалась на провокацию. Слезами делу не поможешь. А вот несколько трупов вполне могли исправить положение. Ежели Модестас все-таки прознает – или догадается, чай, не тупой – кто грохнул его братца, что ж, бывают в жизни огорчения. Лида как-нибудь переживет. Девушка зло выдавила на мочалку французский гель для душа, принимаясь остервенело тереть кожу, как будто та в чем-то провинилась. Сама же ведь позволила себе… Нет! А этот, гляньте-ка на него! Жертва, бедный-несчастный! Посмотрим, как ты запоешь, когда братец и тебя пристрелит, когда будешь уже не нужен… От этой мысли что-то дрогнуло в груди. Потому что Верданди, как никто, знала, как следует подчищать следы. Лучший свидетель – мертвый свидетель. Если Паулаускаса убьют – это будет плохо. Такая потеря для советского баскетбола. Поди найди еще одного такого форварда… Это все равно, что замену Сереге Белову подобрать. Днем с огнем не сыщешь. Пришлось щипать себя за бок, чтобы отвлечься от мыслей о литовце. Не до него сейчас. Вторым пунктом – найти сестер и эту шайку. И если с первыми проблем не будет, то вот вторые… Судя по тому, как долго нет вестей от девчонок, схоронились они хорошо. Найдут ли теперь? И что скажет Отец? И что еще страшнее – что сделает Отец, когда узнает? Внезапно брюнетка поняла, как устала. От всего этого. От тайн. От крови. От смерти. От бесконечных заданий, между которыми редко бывал промежуток больше трех дней. От различных ролей и масок, которые она примеряла на себя с шестнадцати лет. Просто, по-женски устала. А значит, и Отцу ей тоже будет что вспомнить. Личное дело мойры Атропос, например. По выходу из ванной Верданди вдруг замерла. Инстинкт, который кричал «Опасность!», заставил шагнуть в темный угол, обходя освещенное фонарем в окне пространство. В квартире она была не одна. Ухмыльнулась. В эту игру можно играть нескольким людям. Но это ее квартира, а опыт в таких делах был только у одного из террористов-любителей. Дальше пошла проверка на прочность нервов. В квартире стояла такая оглушительная тишина, что приходилось контролировать каждый вздох. Именно по ним она определила, что гостей трое. Один в комнате в конце коридора, двое – на кухне, ближе к ванной, чем к спальне. Всего лишь трое. Но как попали внутрь? На окнах – сигнализация, вскрыли и ее? Откуда такие познания?! Был, конечно, еще и второй вариант, но думать о нем не хотелось. Верить в него не хотелось. Прошла минута, вторая, пятая. Лида не двигалась, не шевелилась. А вот незваным товарищам приходилось хуже – ножки с непривычки затекали. Один из тех, что на кухне, переступил ногами, ботинок прошелестел по линолеуму. - Я ее не слышу, где она? – прошептал, как ему казалось, тихо все тот же. Послышался еще один шорох, видимо, говорливому закрыли рот, либо качнули головой, чтоб молчал. Из-за угла спальни показалась тень. Мелькнула на пару сантиметров и тут же исчезла. Ага, найден наемник. Надо признать, крался он весьма грамотно. Полностью сокрытый в тени коридора и мебели, ни разу не засветился на свету и светлых пятнах на полу. Ни разу не бряцнул оружием, и даже половица под ним не скрипнула. Матерый, матерый зверь. Проморгали они его. Расслабились. Пистолет и четыре ножа, на глазок определила девушка. Один в руке, один в голенище, два на поясе. Мужчина, двигаясь в темноте, сделал короткий замах, и Лида решила, что пора. Сверкающая сталь и гантель разминулись в воздухе буквально на сантиметр, но если Верданди была готова, и там, куда попал нож, ее уже не было, то наемник не ожидал, что в укрытии найдется что-то столь опасное. Попасть, конечно, не попала, но с места сдвинула и дала себе время, чтобы сократить расстояние. Киллер машинально выставил руки, готовясь принять женскую фигуру в халатике по колено, когда она вдруг хаотично метнулась в сторону, на кухню. Оттуда сразу же послышался грохот, глухой удар, и в проход, как подкошенное, выпало одно тело. Юргес, опознал мимоходом Сергей, переступая через него, и заглянул внутрь помещения. И еле успел отдёрнуть голову – в косяк почти по рукоять вошло лезвие кухонного ножа. Йонас пока держал оборону, прикрываясь противнем… Сама виновата, осознала Лида, но было уже поздно. Она не сразу сообразила, куда теснил ее брат Моди, а когда сзади на шею опустился удушающий захват, разозлилась еще больше. Бросок через бедро вышел знатным, жаль, оценить было некому. Но Верданди не успела даже выпрямиться, как на голову опустилась давешняя сковородка, опробованная на одном из их товарищей. А последней мелькнувшей картинкой было издевательское помахивание связкой ключей перед носом. Позолоченная Эйфелева башенка ехидно подмигивала ей. Та самая, что она прицепила к связке Модестаса… Значит, все-таки второе.