15 цветов Ривендейла

Золотой (1)

 — Бе-бе-бе-бе-бе. Я не нашла аргумента лучше. Да, каюсь, это были самые осознанные звуки, которые я могла из себя выдать. Но, в конце концов, я всего лишь Яльга Ясица, а довести герцог Ривендейл мог кого угодно. Особенно меня. В такие моменты мне закрадывалась мысль, что не так уж и плохо, что детство моё прошло вовсе не при папеньке. Впроголодь, зато без этого церемониала. Бред, конечно. Потерпела бы как-нибудь. За кусок хлеба и ночлежку и не такое терпела. Может, и Генри так сильно бы не бесил. Пора успокаиваться. Да и вообще, по его тоскливым глазам — он тоже жертва обстоятельств. — Яльга… — он вздохнул, очень странно посмотрел на меня (как будто примерялся, как именно начать душить), — нет, без нашего присутствия нас никак не поженят. Но я обещаю тебе, что с пира мы сбежим. Я согласно кивнула. Только сумасшедший согласится присутствовать в главной роли на банкете на пятьсот лиц. Ну, или Полин.

Серебряный (2)

На скалах пронзительно завывал ветер, но плащ, в который меня старательно укутали (а я что — отказываться надо было?) защищал от хитрой стихии. А вот на Ривендейла смотреть было даже холодно — кажется, он медленно, но верно замерзал, мужественно оставшись в рубашке. И, кажется, уже раза четыре проклял одну рыжую девицу, вытащенную им в кой-то веки на прогулку, и отдельно её порванный плащ. — Плащ большой. Хватит нам двоим, — пришлось с сожалением — и предвкушением холода — вытаскивать так уютно устроенные руки. Холода не случилось. Вампир присел, скользнул ко мне под плащ, заслоняя открывшуюся часть моего тела от ветра. Мне не стоило удивляться тому, что он, не выдержав, поднял меня на руки. Ну, швырять со скалы не собирается, не в его это духе, и то хорошо. Но я удивилась. Дальше он нёс меня на руках, прижимая к себе под плащом. В темноте в его глазах серебрилось отражение звёзд.

Антрацит (3)

Когда Генри злится — он начинает молчать. На мой взгляд, это ужасно непродуктивно и вредно для здоровья. Лучше уж пусть накричал бы, чтобы я накричала в ответ и мы дружно всё забыли. Но нет. Так он не мог. Он уходит один в спортзал, прячется в библиотеке (от меня — и в библиотеке, ха-ха), делает всё, что угодно, лишь бы не наталкиваться на меня. Это, наверное, и к лучшему, потому что его одно-единственное, судорожно-шипящее «Яльга, веди себя прилично» могло окончить всё, что началось после каникул в его замке. Могло бы, но не окончило. Ривендейл приходит под дверь комнаты к вечеру и через элементаль просит прощения.

Арктический белый (4)

Замело просто всё. На то, конечно, и стужень, но бегать по улице всё равно было холодновато. А продавать серьги, подаренные Генри — неловко. Куртка потеплее нужна была, как никогда. Он никогда не предлагал деньги на подобные нужды. Но всегда шёл со мной, когда я хваталась за очередную сомнительную подработку, и наотрез отказывался от гонорара.

Глубоко-чёрный (5)

Мгымбр! Мгымбр не может помочь мне. Мне не может помочь Рихтер и лучшее зелье Полин. Может быть, сможет Белая Дама. Впрочем, она уже там. Вроде как пока в качестве целителя. Звукоизоляция делает своё дело, и я не слышу совершенно ни-че-го из происходящего там. Может оно и к лучшему. Помимо воли издаю тихий стон. Разум, как назло, предельно ясный. Ривендейл, шовинист ты мрысов, кто просил тебя заслонять меня собой, а? Это была моя ошибка.

Графитовый серый (6)

Никогда не плакала, мрыс его дери. Плакала, то есть, конечно, но не так и не об этом. Совсем не об этом. По словам Белой Дамы, Генри будет в полном порядке. А мне она посоветовала пить успокоительное. Советовала с её стандартной змеиной усмешкой. Почти слышу её голос на семинаре: «Ясица, зачем Вы взяли зеркало с духом? Поверьте, Вам не понравится». Отсутствующий кусок мочки уха как-то плохо вязался с её словами. Впрочем, даже сейчас он был красивым. Ривендейл, а не кусок уха. Я удобнее устроилась на подоконнике. Только перевалило за полночь.

Дорожный серый (7)

К обеду этот паршивый вампир начинает вполне бодро сидеть. Мрысь собачья, я ещё волновалась из-за тебя тут. Ну кто просил лезть, а? Недотёпа. Мысль, что меня, без вампирьей регенерации, вообще расшвыряло бы по стенам, упорно не посещает мою голову. Он улыбается. Вампир поганный. Шовинист. Сноб. — Мгы-ы-ымбрик ты мой. Яльга, не дуйся. Я остолбеваю от столь лестного эпитета. И, не сдержавшись, смеюсь.

Бежево-коричневый (8)

Проспать экзамен — это святое в студенческой среде, но раньше ни я, ни Ривендейл сюда не относились. Тем более, проспать экзамен по боевой магии, мрыс дерр гаст! А это, мало того, что профильный предмет, так ещё и Рихтер. Профессор и так не питал ко мне большой любви последнее время. Вернее сказать, питал ещё более меньшую, чем ранее. Однако мяться на пару с вампиром под дверью от этого не становилось лучшим вариантом. Может, он вообще там опоздал, а я стою и трясусь. Отмечу, что тряслась не только я — благородный нос герцога тоже изредка вздрагивал, что выдавало в нём крайнюю степень волнения. Дверь, обходя его, весьма не элегантно толкнула я. В конце-концов, это мне пришло в голову согласиться остаться у него вчера на ночь.

Светло-кремовый (9)

А вот что с ним делать было абсолютно потрясающе — это молчать. Иногда он правда мешал читать мне, зарываясь в мои волосы то носом, то пальцами. А в остальном — идеальная подставка для ног или книги, в зависимости от моих целей. Генри обладал абсолютно уникальным качеством не реагировать на шумы, издаваемый мной, если он был занят исследованиями. Если же он был увлечён книгой, то можно было аккуратно просунуть ему на колени ноги, и правой рукой герцог принимался рассеянно их поглаживать. Мелочь, а приятно.

Шоколадно-коричневый (10)

Болезни в моей жизни всегда ассоциировались с чем-то отвратительным. Бродяжничать вообще занятие невесёлое, а уж когда у тебя из носа течёт ручьём, а в горле скребётся нечто отвратительное — тем более. Обычно мне удавалось найти пристанище и удавалось отлежаться в какой-нибудь сараюшке — один раз даже попалось восхитительно пахнущее, но жутко колючее сено — но порой приходилось и ночевать на улице. Нет ничего хуже, чем лежать под телегой, прикрываясь порванной курткой, и чувствовать, как дрожат твои ноги от озноба. Честно говоря, оглядываясь в прошлое, я вообще не понимаю, как я выжила. С тех пор, как Ривендейл плотно прописался в моей комнате (даже не спрашивайте меня, что сделалось с пуританкой-элементалью), болезни перестали быть такими отвратительными. Может быть, всё дело было в густом горячем шоколаде, который он, с заботливостью наседки, подавал мне в постель, не забыв по дороге проверить, что отвратительные шерстяные носки всё ещё на мне.

Глинисто-коричневый (11)

Весна в этом году пришла совершенно неожиданно. Вообще, она каждый год приходила неожиданно. Не могу сказать, что это особенно меня радовало в данный конкретный момент, но отвлечься чем-то надо было. На Генри смотреть было страшно. Бледный от ужаса вампир — то ещё зрелище. То, что ужас вызывала я воодушевление тоже как-то не вызывало. — Сейчас будет больно, — наконец-то предупредил он, очевидно, принимая решение. Очень хотелось сказать ему что-то язвительное в ответ, но слов я не нашла, потому что я услышала визг — свой. С отвратительным хрустом предплечье встало на место. Едва не переживший инфаркт (а я так и не выяснила, бывают ли они у вампиров) Ривендейл, изменив своей обычной грациозности, тяжело опустился рядом со мной на землю. — Сейчас. Я тебя донесу. Хотелось бы отмахнуться — всего лишь неудачное падение, но предательски ноющее тело заткнуло гордость. Небо голубело по-прежнему.

Чёрно-синий (12)

Голод — худшее, что может случится с любым разумным существом. У голода потрясающие таланты, и будь он студентом отделения боевой магии — обязательно бы получил по оной высший балл автоматом. Иногда мне снится, что я снова пытаюсь набить желудок кусками сена. Да, было и такое. Лучше бы, конечно, чтоб не было. Сено проваливается внутрь меня, я вижу червей в нём, но остановиться уже не могу. Этого, благо, не было. Но во сне — во сне уже было. Я жадно загребаю руками и впихиваю в себя всё больше и больше, больше и больше, больше и больше, пока не… … Генри будит меня, сжимая в руках мои плечи. «Пойдём на кухню, мгымбрик. Там точно есть десерт». Я готова плакать от благодарности.

Сапфировый (13)

Не хватало Полин. Нет, серьёзно, не хватало Полин просто до мелких мрысов, радостно пляшущих на кровати. Она бы что-нибудь с этим сделала. Этим были мои волосы (и ещё немного — Ривендейл, который, как назло, не собирался опаздывать и ровно в восемь постучал дверь — наверное, герцог бы на «это» обиделся). — Яльга, хватит трусить, — голос из-за двери был убаюкивающе мягким и чуть насмешливее, — ты красивая. От непонятной злости захотелось швырнуть в него стулом, чего я, конечно, не сделала. Но дверь открыла.

Олимпийский голубой (14)

Конечно, были вещи в которых Ривендейл был откровенно плох. Например, в спортивных состязаниях. Вернее, в крокете. Смотреть, как мучительно бледнеет Генри, проигравшийся всем вокруг, было не приятно, а как-то стыдно. Странное ощущение. Целовать его было куда приятнее.

Петрол (15)

Невыносимая духота пляжной резиденции была сполна оплачена видом, который открывался с террасы. На горы, на море, на обнажённые плечи герцога младшего. …Если закрыть глаза в воде — можно в ней раствориться. Тепло-тепло и спокойно. В полдень слишком жарко даже для вечно кричащих чаек. Неприкасающиеся руки Ривендейла где-то в пяди от моей кожи, чтобы точно успеть подхватить, если подхватит течение.