10 - Ньют Скамандер

9 — Гидра Отсекая заклинанием головы чудовища одну за другой, Ньют прекрасно знал, что не справится. Ведь на месте отрубленной тут же вырастала новая — ещё более свирепая, беспощадная, ядовитая. На втором десятке Ньют уже перестал считать, ещё через столько же — совершенно выдохся. Его заклинания всё чаще промахивались, пот заливал глаза… Ньют проснулся, прочно замотанный в мокрую простыню, обвивавшую его точно хвост чудовищной девятиголовой гидры из сна. Пришлось сражаться с простынёй пару минут, прежде чем он сумел освободиться. О, Ньюту не требовалось быть знатоком прорицания, чтобы понять, что означает этот сон. Всю свою жизнь он боролся с непобедимой бюрократической гидрой. И пройти по девяти кругам ада по сравнению с преодолением преград, учиняемых Министерством, — казалось ему не более чем лёгким приключением. Они уже отчислили его из Хогвартса, заставили его работать в Бюро переселения домовиков, отказали в лицензии на разведение взрывопотамов… Что дальше? Запретят издавать книгу? Закроют выезд из Великобритании? Сломают волшебную палочку? Как только Ньют решал одну проблему, тут же возникала новая. «Вся наша жизнь — это борьба», — сказал бы кто-то вроде профессора Дамблдора. Но Ньют хотел бороться за спасение волшебных животных, а не за собственную свободу или кусок хлеба. И когда ему не хотелось решать очередную проблему, он поступал очень просто — брал свой чемодан и отправлялся в путешествие. * * * 8 — Акромантул Жители небольшой магической деревушки на острове Борнео встретили Ньюта с радостью. Они помнили, как он защитил их поселение от нескольких свирепых акромантулов восемь лет назад. Конечно, они не знали, что он скорее ограждал колонию волшебных пауков от людей — поэтому и поставил магический щит-барьер. Так акромантулы могли жить и размножаться, ведь на острове были для этого идеальные условия. Восемь больших мохнатых лап и восемь чёрных блестящих глаз. Ньют боялся, что глава колонии не помнит Ньюта так же хорошо, как он его. Это был огромный старый паучище, и хотя говорить о наличии характера у пауков было странно, Ньют назвал бы его сварливым и довольно разговорчивым стариком. Узнав, что Ньют пишет книгу о волшебных животных и существах, Лааб — так его звали — охотно делился рассказами о своей жизни и преданиями семьи. Честно сказать, Ньюту было гораздо уютнее в логове страшных гигантских чудовищ в чаще тропического леса, чем с людьми, какими бы гостеприимными они ни были. — Это был крупный человек, примерно в три раза больше тебя в обхвате, — дребезжал Лааб свою очередную захватывающую историю. Ньют привалился к дереву неподалёку и почти дремал. — Он шёл по нашему лесу, размахивая большим широким клинком. Рубил всё, что мешало ему пройти: лианы, ветки, нити паутины. Ужасно невежественный! Лааб поклацал жвалами — Ньют знал, что так акромантулы выражают раздражение. — И тут он попадает в хитро замаскированную сеть, что на солнце под углом не заметишь. Прилип к ней и давай орать и вырываться. Бьётся, всё сильнее прилипая, но слишком жирный попался. Как рванёт — нить, хоть и крепкая, лопнула. Ну, думаю, сейчас попортит всё моё красивейшее кружево. Зря старался, думаю. Ну я и вышел к нему. — Он испугался, наверное? — откликнулся, чтоб поддержать беседу, Ньют. — Ещё бы! — в голосе акромантула слышалась гордость. — А когда я заговорил, он вообще чуть рассудка не лишился! Ньют рассмеялся, а Лааб в такт защёлкал жвалами. — Говорю ему: «Давай распутаю, слишком большая ты для меня добыча, я столько не проглочу!» Он ещё больше стал трепыхаться, смотрю, ещё несколько нитей порвал, человечий сын. Потом, после некоторых уговоров, поуспокоился. Зажмурился, чтоб не видеть меня, но дёргаться перестал. Я и так, и этак к нему подступиться пытаюсь, да на клинок напороться боюсь. «Ты, — говорю, — жало своё прибери». Он закивал, спохватившись, и выкинул оружие. Лааб снова ритмично защёлкал жвалами, изображая смех. — Ну и что дальше? Ты его отпустил, и он рассказал соплеменникам, что вы неопасны? — Нет, конечно! Я замотал его паутиной попрочнее да и высосал подчистую, ещё и сыновьям досталось — такой он был большой… Ньют вздохнул, хоть и попытался сделать это потише. Ему казалось, что он сам похож на этого бедолагу — доверчивый простак, позволивший поймать себя в ловушку. Он всё больше увязал в паутине, затягивая узел мелких и крупных проступков (Министерство называло это преступлениями): от нарушений Статута до контрабанды. И, возможно, вскоре восьмёрка превратится в знак бесконечности — по такой траектории будут кружиться над ним дементоры. * * * 7 — Неизвестный «В смерти и темноте мы боимся неизвестности», — сказал как-то профессор Дамблдор. Ньют знал, как действует яд акромантула, слышал сладкое мурлыканье мантикоры, пожирающей свою жертву, в его чемодане жил настоящий нунду — поэтому он не боялся этих зверей. Но чего ждать от человека, если он настолько коварен, что способен втереться в доверие, а потом ударить в спину? Например, человек может оказаться твоим родным отцом, но узнав, что ты родился сквибом, превратить тебя в ежа. У Ньюта жила семья нарлов, и новорождённых ежат он назвал в честь семерых сыновей Фаддеуса Феркла. Конечно, его собственный отец на такое был не способен, но в их семье имя Тесея всегда произносилось с гордостью, в то время как имя Ньюта — с досадой. А ещё может получиться так, что ты считаешь человека настоящим чудом света — остальным семи не сравниться. А он оказывается… И тебя выставляют из Хогвартса… А потом… Ньют собирает вещи в маггловское отделение чемодана, проверяет замки и отправляется дальше. Ещё дальше. Он оказывается проездом в Судане и встречает там Обскура — «безвестного». Может, именно это существо имелось в виду под цифрой семь в руническом алфавите — нечто, что ещё не изучено? И Ньют забирает его с собой, как и самку взрывопотама. Плевать на лицензии. Картинки мелькали у него перед глазами калейдоскопом, сливаясь в смазанную радугу — семь цветов. Адреналин бурлил в крови, и время ускоряло бег — семь дней недели в один миг. Чем опаснее, тем лучше. Плевать на страх. * * * 6 — Саламандра Ньют исколесил все шесть континентов, побывал в шести частях света, только бы не останавливаться. Он попросту бежал. Саламандры вдали от родного огня становились слабее и спустя шесть часов умирали, а Ньют стремился оказаться как можно дальше от Британии. Родной очаг не грел его, дома его никто не ждал, там он не нужен был никому. А свою настоящую семью он возил с собой — в заколдованном чемодане. Шестёрка очень похожа на закручивающуюся спираль — и, в конце концов, всегда наступает время возвращаться. Пара ярко-алых саламандр свернулась в пылающем камине. Это зрелище было настолько уютным и умиротворяющем, что Ньют задремал, сидя в кресле. На коленях у него была разложена карта мира, где пульсировала точка в следующем месте назначения — остров Дрир, Шотландия. Рисковать — так всем. * * * 5 — Пятиног В жизни людей случается и так, что двое (а иногда и целые кланы) ненавидят друг друга. Так появились в мире чудовища-людоеды с пятью мохнатыми вывернутыми конечностями — потомки МакБунов, не сумевших найти компромисс с семейством МакКливертов. Конечно, это была лишь легенда, хотя в последние два приезда сюда Ньюту так и не удалось изловить ни одного пятинога, чтобы проверить. С другой стороны, жаловаться на это не приходилось, ведь быть съеденным ему не хотелось, так ведь? Ньют вглядывался в темноту, стараясь уловить между деревьями движение. Он вслушивался в ночные шорохи, но тщетно. Обоняние тоже не подсказывало ничего о том, где могли прятаться эти некоммуникабельные звери. Ньют крался на ощупь, всё глубже и глубже в лес. Внезапный плеск воды заставил Ньюта оступиться — он больно прикусил язык, и рот наполнила солоноватая слюна. Ньют вышел к озеру, где резвился молодой келпи в виде небольшой зеленоватой лошади с камышовой гривой. Тут же наколдовав уздечку, Ньют залюбовался грациозным животным, в то время как келпи, заметив человека, перекинулся девушкой. Её тонкое тело было облеплено мокрой тканью зелёного платья, она протянула Ньюту руки и приветливо улыбнулась. Все чувства Ньюта обострились донельзя. В полумраке она была так похожа на… И он вспомнил: когда они приручали гриндилоу на пятом курсе, а потом стали дурачиться, плеская друг в друга водой… Он мотнул головой, сбрасывая видение. О чём он думает? Ловко набросив уздечку на водяного демона, Ньют наложил пентаграмму чар подчинения. Келпи взбрыкнул, снова став лошадью, но сразу же угомонился. А вот сердце Ньюта успокаиваться не желало, отбивая частую дробь в груди. * * * 4 — Фвупер На содержание фвуперов у Ньюта было разрешение — Министерство считало, что с животными третьей категории он всё-таки справится. У него были птицы всех четырёх расцветок: лимонно-жёлтого, жвачно-розового, салатно-зелёного и сочно-оранжевого. Ньют по привычке подновил Заглушающее заклинание, хотя порой так хотелось его снять… Послушать, как птички поют ему о своей нелёгкой жизни: о том, как их сородичей ощипывают ради очередного боа или оторочки мантии, как воруют яйца, потому что сами не способны создать нечто столь же прекрасное. И пусть потом придётся проходить до конца жизни с дохлым флоббер-червем на голове, что с того? Чем он, Ньют, в конце концов, хуже каких-то там Уриков и Венделин, прославившихся своими странностями и даже попавших на карточки от шоколадных лягушек? Пусть будут в истории ещё Ньютон Странный и его брат Тесей Героический. Да и вообще — пусть катятся на все четыре стороны эти Министерства, герои, красивые вероломные ведьмы, все эти странные непонятные люди. У Ньюта есть дела важнее, чем разбираться в причинах их поступков и пытаться оправдать их подлость чем-то ещё. * * * 3 — Рунеспур Ньют восхищался своим рунеспуром Саймоном. Во-первых, потому что он был уникален — Ньют над ним немного поколдовал, и теперь он был втрое крупнее обычного. Во-вторых — настолько гармонично сосуществующей со всеми своими головами особи он никогда не встречал. Все три головы Саймона жили в мире, никто не хотел другого отгрызть… Ньют тоже хотел бы научиться жить в такой гармонии с собой. Саймон-Стратег всегда принимал удобные для всех решения. Они никогда не были голодны, не перегревались и не мёрзли, не попадали под ноги взрывопотама или грапхорна. Саймон-Мечтатель находил время созерцать свои видения, а Саймон-Критик был менее раздражителен, чем это бывает у других рунеспуров. Это было поистине волшебное триединство. Как идеальный баланс телесного, душевного и разумного. Как ребёнок, взрослый и родитель — прошлое, настоящее и будущее — в одном существе. Они были едины, и этим были прекрасны. Ньют частенько мечтал стать змееустом, только чтобы Саймон научил его так же владеть собой. Увы, языку серпентарго нельзя было обучиться, в отличие от гоббледука, мермиша или рунического. И Ньюту оставалось лишь наблюдать и восхищаться. И пытаться разобраться в себе другими способами. * * * 2 — Грапхорн Паре последних селекционных грапхорнов повезло — Ньют выторговал их на яд акромантула, кровь саламандры и яйца рунеспура. Конечно, лицензии на содержание грапхорнов у него не было, зато было огромное желание спасти этих двоих. Они были менее свирепыми, в отличие от своих диких сородичей, которых пытались объездить горные тролли, а их рога после отбрасывания вырастали вновь, поэтому не нужно было убивать животное ради этого ценного ингредиента. И Ньют радовался как ребёнок, когда понял, что самка его грапхорна — он назвал её Ева — собирается дать потомство. Намного меньше повезло Фрэнку. Эта величественная, поистине царственная птица должна была жить на свободе. Но британское Министерство раз за разом отказывало Ньюту во въезде в Америку, зная об их строгих законах относительно Статута о секретности и пренебрежительном отношении Ньюта к этому самому Статуту. Прошло два года после спасения Фрэнка от египетских торговцев, когда на руках у Ньюта оказался билет на корабль до США. Только маггловские способы передвижения, маггловские документы, маггловская одежда. Ничего не должно было выдать, что в страну прибывает волшебник. Вечером перед отплытием Ньют сидел рядом с Фрэнком, любуясь невероятным размахом его крыльев, его блестящим на солнце оперением, умным взглядом. Фрэнк по жизни тоже был одиночкой, как и он сам. Но вместе их было уже двое, два — это неодиночество. Проскакавшие мимо счастливые грапхорны были полностью с этим согласны. * * * 1 — Единорог «Как правило, единороги избегают контактов с людьми», — записал Ньют в свой блокнот с заметками для будущей книги о волшебных животных. Ньют сейчас чувствовал себя единорогом. Он рад был бы совсем ни с кем не контактировать, кроме своих подопечных. Он чувствовал себя донельзя неловко на этом ужине у сестёр Голдштейн. Чувствовал себя совершенно лишним. Зато здесь, в импровизированном кабинете в своём чемодане, Ньюту было вполне комфортно. Несмотря на шум за дверьми: топот, хлопанье крыльев, хрюканье, рык, щебет. К этому он давно привык, а вот к прикосновениям нежной руки — человеческой, то есть женской — совсем нет. Вспомнив, Ньют покраснел до корней волос. Заметив движение с краю стола, он поднял голову и встретился с прищуренным взглядом девушки, изображённой на колдофото. Это была она — Лита Лестрейндж. И раз он сегодня решил побыть единорогом, то поднялся и отвернул фото к стене. Он и так уже убежал достаточно далеко. Он был один-одинешенек, был тут тем, кого любят, кого ждут, в ком нуждаются. Разве этого мало? * * * 0 — Камуфлори — Дугал… — невпопад хихикнула Тина, услышав имя сбежавшего камуфлори. Ньюту нужно было вернуть беглеца назад, а потом и самому раствориться в воздухе, будто его и не было никогда в жизни Тины, в Нью-Йорке, в США, на этой планете. Ньют был категорически против того, что камуфлори разводят специально, чтобы содрать с них шкуру на мантии-невидимки. Так он, в принципе, и нашёл Дугала — спас его от браконьеров. Но вот становиться невидимым было бы очень полезно. Ну, или хотя бы проваливаться сквозь землю. Пф-ф-ф! — и нет его. И когда история со сбежавшими зверями, обскурами и стиранием памяти магглам закончилась, и Ньют совсем уже собирался улизнуть, он вдруг поймал смущённый взгляд Тины. У неё были тёмные, почти чёрные, печальные глаза, и она так мило и застенчиво смотрела на Ньюта, что он на мгновение даже забыл, куда собирался. — Я… Я могла бы проводить вас на корабль, — тихо произнесла она. — Во избежание новых инцидентов. И Ньют не мог отказать. А потом он, неожиданно для самого себя, обещал вернуться.