О лжи, термометрах и желаниях

— Бом! Бом! Бом! Звук новогодних курантов проник даже в те кусочки мозга, которые предпочли бы остаток своих дней провести в тишине и безмолвии. За окном внезапно взвыл ветер, а внутри дома абсолютно привычно взвыл Плагг, и парень, сейчас больше напоминающий живое воплощение словосочетания «депрессивная апатия», наконец отмер и ткнул на иконку паузы в своем телефоне. Воцарилась тишина. И лучше бы он вновь включил этот адский грохот. Потому что он звучал намного лучше, чем унылый внутренний голос в его голове. Адриан устал. Честно говоря, больше всего ему хотелось завернуться в одеяло, рухнуть на кровать, послать Плагга на все четыре стороны и уснуть, забывая обо всем на свете. А вместо этого ему в скором времени предстояло идти отмечать этот прекрасный день, делая вид, что он безумно счастлив. Кто вообще сказал, что новогодние праздники должны приносить радость? Ни черта это не так. Левой рукой пошарив где-то наугад, парень вытащил на свет какую-то коробку, оклеенную сердечками и божьими коровками и, поморщившись, вытряхнул на себя ее содержимое, заставляя кучу белых бумажек смешным снегом упасть ему на голову. Неплотно свернутые трубочки, на которых он каждый год писал свое заветное желание, почему-то выглядели абсолютно не волшебно. Надо верить в чудо, да? И парень закатил глаза. Верил? Мечтал? Ну вот, пожалуйста, подавись. А теперь пора почтить этот великий праздник со всем восторгом. Почтить и упокоить. Тьфу. Адриан смешно затряс головой, избавляясь от листочков, а затем вытащил из вороха один, самый старый и потрепанный. Развернул его, уже не заботясь о сохранности бумаги, хотя еще вчера — о, парень был в этом уверен — он бы обращался с этим комочком бережнее некуда. Смешные детские каракули тут же бросились ему в глаза. Хотя, какие каракули. У него и в тринадцать был идеальный почерк. «Я хочу, чтобы моя леди в меня влюбилась!» И куча сердечек вокруг. Раздражение, неизбежно последовавшее за прочтением этой фразы, заставило парня прошипеть что-то сквозь зубы и, откинув эту глупую записку, взять следующую. «Хочу, чтобы мы с Ледибаг были вместе!» Повзрослел на год — а ума ни на грамм не прибавилось… И фатально скептическое настроение внезапно даже смогло ненадолго перекрыть все остальные эмоции парня. Но ненадолго, черт возьми. Ненадолго. Адриан тяжело вздохнул и отшвырнул эту наивную мечту в никуда, переходя к новой бумажке. Ему не было нужды вспоминать, в каком году была написана очередная глупая записка. Он прекрасно знал весь порядок. «Хочу пойти с моей леди на свидание!» — ему пятнадцать. Ей тоже. Прогресса никакого. «Хочу завоевать ее сердце!» «Хочу, чтобы она ответила на мои чувства!» Шестнадцать, семнадцать, восемнадцать, девятнадцать — из года в год желания, которые парень исправно загадывал каждый «чудесный» праздник, оставались удивительно похожими, да только толку от них не было никакого. Мнение Ледибаг о нем никогда не поднималось выше отметки «Хороший напарник» на термометре их отношений, как бы прискорбно это ни звучало. Серьезно, как Адриану ни хотелось бы верить в чудо, ртуть в этой чертовой штуковине давно замерзла и оттаивать не собиралась. Как и сердце этой черствой девчонки. И парень вдруг криво усмехнулся своим мыслям. «Девчонки», да? Какое же максимально неверное он выбрал слово! О не-ет, его напарница, бывшая некогда очаровательно худощавым и угловатым подростком, к двадцати годам превратилась в такую чертовски восхитительную девушку, что писать на новогодних бумажках детские невинные желания с каждым праздником становилось все труднее и труднее. Ледибаг, вне всякого сомнения, была воплощением идеала женской красоты, глядя на который, пускали слюни все мальчики, визжали от восторга все девочки, а сам Адриан с маниакальным усердием скупал все попадающиеся под руку журналы с изображением героини. Однако, какой бы прекрасной Ледибаг ни была внешне, внутри ее характер оставлял желать лучшего. Вернее, оставляло желать лучшего именно отношение к Коту Нуару, который, несмотря на все свои отчаянные попытки хоть как-то повлиять на ситуацию, все время упорно отсылался обратно на деление «Хороший напарник». Вот серьезно, чем он заслужил такую кару? И парень с раздражением вытащил из кучки записок ту самую, что заготовил на этот год. «Хочу, чтобы моя любовь к Ледибаг стала взаимной!» Ну не идиот ли? Еще день назад он, веря всей душой в чудодейственность новогодних желаний, приложил бы все силы, чтобы сберечь этот клочок бумаги, надеясь, что тот хоть как-то поможет ему в будущем. Но тот же самый день назад Ледибаг, сияя своей непозволительно прекрасной улыбкой, по секрету сообщила ему, что в этом году наконец загадала получить ответ на свои чувства от какого-то парня, в которого, по ее словам, она влюблена уже несколько лет. И что у нее есть все шансы, ведь именно с ним она будет отмечать этот Новый год. После этого все бумажки моментально показались самым настоящим мусором, толку от которого было не больше, чем от всех действий, что парень предпринимал до этого. На этот раз даже его прирожденный оптимизм оставил хозяина где-то далеко позади. «Хочу, чтобы любила… Хочу, чтобы любила… Хочу, чтобы любила… Хочу, чтобы любила…» Ха. Ха. Многие наступают дважды на одни и те же грабли. Некоторые делают это и в третий раз. Редкий идиот занесет над ними ногу четырежды… Это был уже восьмой раз, когда Адриан готовился получить по лбу рукояткой. И тут было всего два варианта логичных объяснений. Либо он был мазохистом. Либо — что еще хуже — придурком. Где-то в мире искусства придумали такое потрясающее явление, как «день сурка», когда человек раз за разом поживает один и тот же день. Адриан раз за разом проживал один и тот же год. Он не был уверен, что взрослеет: все вокруг было одинаковым. Информация, которую он уже знал. Слова, которые он уже слышал: «Извини, котенок, не сегодня!» … «Прости, но я спешу!» … «В другой раз!» … И желания, которые он загадывал. Вся печаль мира сего уже с восторгом потянула было лапы к своей новой жертве: настолько мрачно сейчас думал о своем будущем один пессимистичный Кот, как вдруг одна светлая мысль все же забрела в его голову. Нет, его жизнь, конечно, не внушала приятных эмоций, но при близком рассмотрении посреди красных пятен вселенской тоски можно было разглядеть что-то довольно веселое. Все же даже у него была своя крохотная отдушина посреди этого огромного мира, до самой крыши набитого термометрами с застывшей ртутью. У этой отдушины были забавные синие хвостики и очаровательные синие глаза. И да, Адриан был мягко говоря, слабоумным глупцом, ни разу не додумавшимся банально сравнить двоих людей, держащих его за шкирку и не дающих ступить за грань полнейшей депрессии. И пусть даже одна из них сегодня будет гулять всю ночь напролет со своим кавалером — прекрасно! Парень с раздражением выкинул многострадальную бумажку туда, где уже покоились все ее сестры, и с невероятно упрямой злостью посмотрел в небо, сам толком не понимая, что именно он хочет там увидеть. Хотя нет, почему же? Он просто до безумия хотел увидеть за окном разочарованные глаза за красной маской. Выкуси, Ледибаг! Ведь на этот раз у твоего напарника есть, чем на это ответить. Он будет встречать рассвет с Маринетт. Эта девушка, что в школе не представляла собой ничего особенного, кроме удивительной способности с нечеловеческой скоростью нести какую-то чушь, после выпуска стала для Адриана настоящим плечом поддержки. И он имел в виду не столько себя обычного, сколько именно Кота Нуара. Как бы ни уставал парень от жизни, парочка бутербродов, впиханных в его рот твердой рукой, и несколько добрых слов, сказанных удивительно… девичьим голосом, творили с ним чудеса. Вообще он не раз замечал, что Маринетт выглядит намного младше своих двадцати. С ее милыми улыбками, забавной прической и трогательно детской заботой о нем, Нуаре, девушка походила на старшую сестру, которой впервые дали подержать в руки младшего брата. И, надо сказать, со своими обязанностями «холить-лелеять-заботиться» Маринетт справлялась на ура. Это именно она нашла его в прошлый Новый год на одной из крыш — и плевать, что на соседней с ее пекарней, Кот Нуар верил в судьбоносные совпадения. И именно она чуть не задушила его в объятиях в тот миг, когда Адриан уже был морально готов стать яйцом, до верха фаршированным акумами. Он не очень отчетливо помнит, что за пестрота творилась потом. Маринетт накрыла его пледом, увела к себе домой, посадила под елку на балконе и, притащив теплый чай с печеньем, села рядышком, под бок. Даже, кажется, сунула в руки подарочную коробку с конфетами и спела новогоднюю песенку. А еще, кажется, они просидели вот так всю ночь… Парень был твердо уверен в двух вещах. Первая — они договорились провести вместе и следующий Новый год. И подготовка к этому пиршеству шла уже месяц. И вторая — именно Маринетт была тем самым человеком, цепляясь за улыбку которого, он мог стоически переносить все смешки его леди, направленные куда-то в сторону. Потому что яркая героиня Парижа смотрела куда угодно, но только не на своего напарника. И потому что тихая, скромная Мари Дюпен-Чен все свои слова и мысли посвящала только ему. Адриан внезапно покосился на горку записок, взывающих к любви его недоступной Ледибаг, и в очередной раз за день усомнился в адекватности своего мышления. Был ли он уверен в выборе своего желания? О, черт возьми, да. До вчерашнего дня. Знал ли он, что делать сейчас? Да. Собирать подарок и идти к Маринетт. Но раз так, почему ему с каждой новой мыслью становилось все тяжелее?.. И если рассматривать все с сухой рациональной точки зрения, то на кой черт ему вообще сдалась Ледибаг? Серьезно, она уже семь раз ясно дала ему понять, что не рассматривает его как возможного парня. Скоро будет и восьмой раз. И девятый, и десятый — Адриан был уверен, что обретающая новых поклонников со скоростью звука девушка больше никогда не посмотрит в его сторону. У него еще был шанс, когда они сражались впервые. И еще битвы две после. А затем Ледибаг уверенно встала на свой пьедестал, и для Кота Нуара осталась лишь одна роль — ее тени. И парень скрипнул зубами, решительно вставая с дивана и уходя прочь из комнаты. Ее тени, как же. Скорее уж, ее «Хорошего напарника». И вот зачем ему была так нужна эта наглая, вредная эгоистка? Зачем, когда совсем рядом, скромно переминаясь с ноги на ногу, стояла другая девушка. Очаровательная, веселая, самоотверженная. И любящая его — по крайней мере, хоть немного. Маринетт казалась идеальной… Да она такой и была! Так почему в его сердце все еще удивительно бодро росла и крепла любовь к Ледибаг? «Сердцу не прикажешь», да? И Адриан раздраженно хлопнул дверью, вдруг осознав, что злится на самого себя. Конечно, приказывать этой неконтролируемой штуковине с мерзким характером было глупо, но самая основная проблема заключалась в том, что то самое сердце у парня было не более адекватным, чем он сам. Потому что, если вы думаете, что у Адриана не было ни одного порыва сорваться с места, подойти к Маринетт, обнять ее и поцеловать так, что закончился бы воздух в легких, вы глубоко заблуждаетесь. И за это он иногда был готов сбросить самого себя в Сену.

***

На то, чтобы почти небрежным жестом закинуть в подарочный пакет гигантский набор всякой художественной дребедени и выкрикнуть слова трансформации, вызвав злющего Плагга с другого конца дома, у Адриана ушло не более двух минут. До самого Нового года еще оставалась уйма времени, но ждать, сидя наедине со своими мыслями и заботами, парню больше не хотелось. Так что он, в последний раз окинув взглядом пустой дом, привычным жестом раскрутил шест и выпрыгнул в окно. Нужно ли говорить, что дорога до пекарни семьи Дюпен-Чен заняла у героя еще меньше, чем сборы? Но даже за это короткое время пути Адриан успел окончательно добить себя всякими мыслями, которые по уровню своей печальности запросто обходили одна другую. Хороший настрой для того, кто готовится отмечать самый счастливый праздник в году, верно? Так или иначе, хоть чуточку легче стало, когда он увидел ее. Лишь тогда. Показавшаяся в одном из окон Маринетт, ворча что-то себе под нос, пыталась засунуть в крохотный холодильник одновременно три огромные тарелки — видимо, это были те самые блюда, которые она пообещала приготовить к вечеру. Конечно же, ничего у нее не выходило, и Адриан, внимательно осмотрев с ног до головы эту тонюсенькую фигурку, замотанную в фартук по самое горло, вдруг почувствовал, что ему стало стыдно. Маринетт так старается ради него. А он приходит к ней, потому что ему не везет с Ледибаг. Чувствуя, как совесть неприятным комочком уселась у него на плече, начиная потихоньку вгрызаться в кожу, Адриан тут же торопливо, словно он опаздывал, открыл приготовленный подарок и постарался разложить все как можно аккуратнее. И тут же усмехнулся с самого себя: можно подумать, от этого все станет проще! Как ни странно, но стало. Глядя на девушку, сейчас весело порхающую по кухне и сияющую как новогодняя елка, ему вдруг тоже захотелось улыбнуться. Именно это чувство он и любил в Маринетт. — Принцесса, привет! — парень в один прыжок проник в комнату, внезапно возникнув за спиной своей бывшей одноклассницы, и та, совсем как в старые добрые времена, взвизгнула что-то неразборчивое и тут же невольно подбросила в воздух все, что она держала в руках и на голове. Оглядываясь назад, Адриан понимал, что, помимо тарелок, предметов посуды в ее руках тогда было штук пять, не меньше, а еще это был не первый раз, когда Маринетт, проявляя талант виртуоза и фокусника, умудрялась переносить из одной точки в другую целую кучу всего, ничего не роняя. Сложить два и два было, конечно, просто. Но для Адриана Ледибаг была загадочной недостижимой героиней-мечтой, которая купалась в лучах тайн и славы. А Маринетт… была Маринетт. — Я хотел увидеть тебя как можно раньше, вот и не удержался, — Адриан старательно растянул губы в привычной улыбке, надеясь, что обаяние Кота Нуара выручит его, как и много раз до этого, и ловко подхватил готовые упасть тарелки. Надо просто быть собой, верно? Делаем скидку на отсутствие желания жить: ну… он пытался. — Ммм, как вкусно пахнет! А что это за блюдо, Прин… В следующую секунду парень получил половником по голове, отчего все наигранное веселье слетело в один миг. Маринетт ловко выхватила еду из его рук, одним движением выставила ее на козырек крыши за распахнутое окно комнаты и с нарочито суровым видом развернулась к своему гостю. И… черт возьми, какой очаровательной она в тот миг была! — Ну и что случилось? — девушка старалась звучать как можно серьезнее, но даже это у нее получалось удивительно мило. И так по-детски, что Адриан невольно хихикнул. — Если ты думаешь, что я ничего не заметила, то… — и она покачала своим «оружием», делая многозначительную паузу. А ему тогда на секунду показалось, что он вылетел из своей привычной роли в привычной жизни. Словно в этот самый миг он видел странный сон. И Маринетт была лишь его частью. Такое состояние бывает у людей, которые что-то делают, делают, делают… а потом вдруг задают себе простой вопрос: «Зачем?» И последнее, что Адриан хотел сейчас делать — это спрашивать. Или отвечать — не важно. К Маринетт он приходил не за этим. Девушка вновь поняла его по одному перемещению зрачка из угла в угол. Она вздохнула, чему-то легонько улыбнулась, а затем поднялась на носочки и дернула Кота за звоночек на шее. — Ну раз заявился на три часа раньше — будешь помогать! — категорично заявила Маринетт, и Адриан тут же послушно закивал, выражая свою готовность быть максимально полезным. Что и позволило девушке с чистой совестью нагрузить его огромным количеством блюд, которые нужно было затащить на балкон. А еще туда же нужно было вынести пару стульев, салфетки, приборы, напитки, одеяла, фонарик, бенгальские огни… Адриан слушал весь этот список, чувствуя, как в душе разливается именно то тепло, которого ему так не хватало. Конечно, это больше напоминало вылитую на сковородку смесь для омлета, которая грелась только поначалу, а потом уже начинала подгорать, да и не могла Маринетт за раз вычистить всю ту гадость, что скопилась внутри него, но… Но… Рядом с ней было так тепло и уютно… А еще Адриан мог точно сказать, что он хоть кому-то нужен. — Ты вообще меня слушаешь? — раздался над ухом возмущенный голос, и парень, подпрыгнув, виновато покачал головой. Маринетт вздохнула, накинула на плечи куртку, взяла в руки целую гору тарелок и толкнула ногой дверь на балкон. — Я говорю, помоги мне вынести… А дальше — одно бормотание. Честно говоря, Адриан часто витал в облаках, когда Маринетт начинала говорить. Ему было стыдно за это, но ничего поделать с собой парень не мог. Раз за разом его мысли возвращались к парящей высоко в небе там прекрасной синеволосой девушке в красном костюме… И, кажется, это было еще одной глупой причиной в копилку ответов на вопрос «Почему же он раз за разом загадывает это бесполезное желание?». Кот Нуар любил Ледибаг. Адриан любил Ледибаг. А у Маринетт были теплые руки, нежный голос, доброе сердце… А в тот миг, когда девушка, на все лады шипя на зависшего Кота Нуара, сама выскочила на балкон прямо под водопад белых снежинок, парень впервые отдал отчет тому, что два забавных хвостика на ее голове были… синими, как и ее глаза. Она была безумно похожа на его леди. И все же была в ней одна удивительная черта — Маринетт могла легко принять Адриана… Кота Нуара таким, какой он есть. Свет Ледибаг был ярким и слепил его. Свет Маринетт Дюпен-Чен был нежным, теплым, словно то же самое солнце, но скрытое за дымкой в тумане. И если уж всерьез браться за аналогии, то Адриан был глупым мотыльком, которого всегда влечет к себе не нежная луна, а ядовитый, опасный фонарь. Маринетт была луной. И Адриан мог бы с грустью рассказать, что он все так же продолжал поворачиваться к ней спиной и лететь на смертельный желтый свет, но в этот миг ему до тошноты надоели эпитеты и метафоры. Поэтому парень в ускоренном режиме заставил себя завершить сеанс философского самобичевания. — Прости, Принцесса, — вновь постарался состроить печальную мордашку он. — Этого больше не повторится! У него черная дырка внутри, черный костюм снаружи, и он делает вид, что «ему грустно, хотя на самом деле весело», пусть это и не так. Да редкая Санта-Барбара будет способна конкурировать с тем, что только что вытворили его эмоции. И Адриан внезапно поймал себя на злорадной мысли, что ему нравится чувствовать себя актером плохого сериала, в котором ему дали плохую роль. Потому что к ужасной жизни это подходило просто идеально. И грусть внезапно отступила, позволив наконец парню признать, что та ситуация, в которой он оказался сейчас, не так уж и плоха. Кроме того, Маринетт, которая убила немало сил и времени на подготовку всего этого, явно заслуживала… большего. А Адриан просто не хотел задумываться, насколько много он мог ей дать. — Где ты научилась так хорошо готовить, Принцесса? — решив разбавить немного натянутую обстановку, задал риторический вопрос парень. Вопрос, на который прекрасно знал ответ. И то, насколько скептически взглянула на него Маринетт, определенно стоило того, чтобы запомнить этот взгляд надолго. — Ты серьезно решил спросить об этом дочь пекарей, котенок? — Адриан почти восхитился тому, как она выгнула бровь, и тут же поймал себя на мысли: ну вот оно, началось. Стоило мыслям о Ледибаг ненадолго покинуть их обычное место обитания, как его тут же наполнял целый марафон бегущих строчек «А что, если…». И парню тут же захотелось сделать три вещи: упасть лицом в снег, взвыть на луну и схватить в охапку эту милую девушку, унести ее на край земли и засесть там, не подпуская к себе никого больше. Знай она, что сейчас творится у него в голове, никогда больше не захотела бы его видеть. — Слушай, Принцесса, я помню тебя еще вот такуськой! — Адриан, чуток преувеличивая, рукой провел себе где-то на линии живота, мысленно гадая, было ли вообще реальным то время, когда Маринетт могла заглянуть ему в глаза, особо не напрягаясь. Честно говоря, он немного хотел, чтобы этот миг вернулся. Потому что тогда бы она стала смотреть на него чаще. — И тогда, смею тебе напомнить, твоей сферой деятельности были лишь печенье да круассаны. А сейчас — посмотри на это! Курица, салаты, запеченное мясо… мамочки, это что, шашлыки?! Ты меня балуешь, малыш. Вплоть до последнего предложения девушка слушала его со смущенным румянцем на щеках. А затем Адриан рискнул заикнуться о больной для нее теме, и синие глазенки в тот же миг посмотрели на него с таким возмущением, что парень впервые за этот день ощутил где-то глубоко внутри желание расхохотаться. Маринетт отряхнула с челки снежинки и встала в позу с максимально злобным видом, какой только может позволить себе хомячок или котенок. — Не называй меня так!!! — замолотила руками по воздуху она. — Мне двадцать лет, помнишь?! — Ага, ага, конечно, — хитро улыбнулся парень, подходя к девушке вплотную и с торжеством глядя на нее сверху вниз. — Малыш. Маринетт задрала голову вверх, смерила их далеко не маленькую разницу в росте взглядом, полным отчаяния, и, сдувшись, забурчала себе под нос какие-то катастрофически нелестные вещи. Этого оказалось достаточно, чтобы заставить Адриана наконец рассмеяться. — Пфф… Хахахаха! — он и забыл, что на Новый год полагается делать это. — Хаха… Мари, ты чего? Девушка отпрыгнула назад еще при первых звуках его смеха, нарушившего тишину. Она заметалась, не зная, в какую сторону ей податься, а затем, словно вспомнив что-то, ринулась к пакетам с едой. Все звуки моментально смолкли. — Ты такая милая, Принцесса, — Адриан посмотрел на то, как девушка с удивительной скоростью расставляет посуду на стол, постепенно успокаиваясь, и улыбнулся. Ее смущение, проявляющееся порой так неожиданно, заставляло его чувствовать целую гамму эмоций от нежности до стыда. И пусть Маринетт никогда не заговаривала об этом, он все же не хотел ходить по острию этой темы. Так что тут же решил ее сменить. — И почему ты встречаешь Новый год в одиночестве? Ну, вернее, почти. Я хотел спросить, как же так вышло, что твои кулинарные навыки не смогли покорить сердце ни одного мужчины? — Адриан повернул рубильник Кота Нуара на максимум, заглушая внутренний голос, кричащий о том, что ему не хочется слушать об этом, но ответ Маринетт как всегда был… идеальным. — Была у меня одна кандидатура, — невинно пожала плечами уже совсем пришедшая в себя девушка. — Но кажется, за все то время, пока я собиралась с духом, чтобы признаться, он успел потерять ко мне весь и без того миниатюрный интерес, — она не изменилась ни в лице, ни в голосе, словно эта тема для нее была давно закрыта. Но Адриан прекрасно видел, что это не так. — Знаешь, Принцесса, я не очень преуспел на этом поприще, — парень еле подавил кривую усмешку, вновь вспоминая о том, о чем не хотел бы думать, — но все же могу точно сказать, что, если ты запланировала завоевать его сердце, сдаваться так просто было нельзя. Ты ведь очень стеснительная, верно? Уверен, будь ты хоть капельку смелее, этот праздник ты бы встречала уже с тем, кого любишь! Скопившаяся желчь все же вырвалась наружу, и парень поморщился, мысленно давая себе подзатыльник: то, что эта девушка сама предложила встретить Новый год вместе с ним, было настоящим подарком, который он мог испортить прямо сейчас. Но насвистывающая милый мотив себе под нос Маринетт, казалось, даже не обратила на это внимание. Она лишь вновь переставила два бокала, чтобы поместить на импровизированный стол огромную тарелку с очередным салатом и, немного пошарив в какой-то сумке, извлекла на свет бутылку шампанского. — Я не то что бы сдалась… Просто, понимаешь… — и девушка протянула бутылку Нуару, молча прося помочь с пробкой. Тот послушно начал вытаскивать ее, пока хозяйка дома с улыбкой вернулась к сервировке. — Все немного изменилось в другую сторону. Скажем так, изменились… мои интересы, — она ловким движением руки щедро посыпала какие-то закуски зеленью, отошла на пару шагов, полюбовалась своей работой и облизнула палец, перепачканный в соусе. — И сейчас именно с тем, кого я люблю, я и встречаю Новый год… Кстати, как думаешь, нам понадобится сок или ограничимся чаем? Хлоп! С этим звуком резко взмыла в небо многострадальная пробка от шампанского. С этим же звуком ртуть в одном из бесчисленного количества термометров вдруг вскочила со своего тепленького местечка и, ринувшись вверх, пробила максимальный предел, которой только мог построить Адриан со всей его фантазией. Да, это был всего один градусник. И ртуть в нем была не красной, а розовой, но… но… Только что именно Маринетт — забавная, немного наивная, закутанная до самого носа в теплую куртку, а не в изящный красный костюм, милая маленькая девочка — заставила его сердце замереть в приступе восхищения. Не нежности и «вроде-бы-привязанности», как это обычно бывало, нет. Эта девушка впервые за все время легонько, как умеет только она, запрыгнула на пьедестал, заставив стоящую там Ледибаг пошатнуться, и… А дальше парня с ног до головы окатила волна алкоголя, заставляя его мысли оборваться на полуслове. Обернувшаяся на звук Маринетт всплеснула руками и нарочито громко вздохнула. — Как знала, что нельзя доверять тебе это дело, котенок, — она перегнулась через стол, схватила лежащее на стуле полотенце и запустила им в Кота Нуара. Тот не среагировал. Оставленная без присмотра ткань медленно полетела к поверхности крыши, и девушка, вновь вздохнув, ловко перепрыгнула через стул и подхватила ее за мгновение до падения. А затем выпрямилась и, слегка улыбнувшись, приблизилась к парню, начиная вытирать его лицо от капель. — Как маленький, честное слово. Неужели до этого никогда не имел дело с шампанским? Вот никогда не поверю! Хорошо, что не в глаз получил! И хорошо, что я запаслась еще одной бутылкой… Маринетт, не переставая ворчать, с усмешкой накинула полотенце на голову Нуара, намекая, чтобы дальше он справлялся сам. А затем, посмотрев на парня чуть внимательнее, вдруг ойкнула, улыбнулась, встала на цыпочки и, приблизив к нему свое лицо, быстро слизнула капельку шампанского с его носа. И тут же отстранилась, будто ничего и не было. И сделала это… наверное, зря. Потому что в следующую секунду шестеренки в голове Адриана наконец включились в работу, яро протестуя против нейтрального общения вкупе с… ТАКИМИ действиями. Так что к черту полетели и полотенце, и бутылка — и вообще все. Даже его железные убеждения в том, что он четко понимает установленные между ними границы. Да, Ледибаг была самим совершенством, его безответной любовью, жестокой бессердечной красавицей и его мечтой. Но она была где-то там, далеко. Смеялась и праздновала Новый год со своим парнем. А Адриан… Кот Нуар стоял здесь, на крыше одной маленькой парижской пекарни и, забывая о всех своих новогодних желаниях, целовал простую, ничем не примечательную скромную девушку. Зарывался руками в синие волосы, тяжело дышал, на секунду отстраняясь, и смешно морщился, когда в глаза попадала очередная снежинка. Конечно, вот так прыгнуть в омут с головой было необдуманно, порывисто и просто странно, но Адриан, с чистой совестью посылая все свои принципы к чертям, чувствовал, что он был даже немного счастлив. Маринетт, что уже через пару секунд перестала удивленно таращить глаза, кажется, тоже еле сдерживала улыбку. Прошло немало времени, прежде чем парень наконец смог отстраниться, и тому была не одна причина. Когда поцелуй разорвался, оставив за собой два белых облачка пара в морозном воздухе, тот яркий проблеск надежды, что на миг мелькнул в синих глазах девушки, заставил его убежденность и решимость покачнуться как карточный домик — и Адриан прекрасно знал, отчего. Маринетт была терпеливой, верной и понимающей. И она любила его и ждала. А мог ли он сейчас твердо сказать, что она наконец дождалась? Сказать бы «нет»… Сказать бы «да»… Боже, да он и сам не знал! Ничего, ничего не знал!!! Однако, когда Маринетт, заметив его замешательство, спохватилась и запихала свою надежду как можно глубже, парень вдруг ожил, дернул ее на себя и обнял, свирепо глядя куда-то в небо. Ладно, допустим. Он ничего не знает, ничего не может решить, запутался в себе и смертельно устал — все верно! Но ничто не помешает ему сейчас насладиться моментом. А обидеть или расстроить Маринетт он не мог позволить даже себе. Нет, не так. Особенно себе! Поэтому нужно было быть честным. С самого начала. И до самого конца. — Я ведь не смогу быть так вечно, да? — Адриан мысленно пнул себя за сочившийся из каждого слова драматизм, но вернуть все назад уже было нельзя. Стоило ему заговорить, и Маринетт вдруг словно расслабилась, отпуская все застывшие по струнке мышцы. — Стоять здесь, обнимать тебя… и смотреть вверх. Она с полуслова поняла, о чем он. Эта черта Маринетт действительно была одной из самых удивительных, что знал Адриан. Серьезно, какую бы чушь он ни нес со своей неизменно прекрасной пафосной рожей, эта девушка за один косой взгляд могла запросто раскусить витиеватый ход любой сложности и дать самый верный ответ из всех. Он ведь уже упоминал об этом, так? А, к черту. Просто он любит ее, вот и все. Не так, как Ледибаг, конечно. Но… как-то по-особенному. — Ты и не будешь… — Маринетт вдруг высвободилась из объятий, коротко улыбнулась и, вновь подойдя на шаг ближе, положила руку ему на грудь. — Потому что там не будет ее, — и Маринетт легонько прикоснулась лбом к тому месту, где у него, по идее, должно было быть сердце. Да только было ли оно у него хоть где-нибудь вообще? — Ведь я здесь. И смотреть… там не на что. Она дала ему такую подсказку… Такой сильный намек, который он — ну конечно же — пропустил мимо ушей. Вообще все, что Адриан успел сейчас понять, — это то, что Маринетт не сердится. Не злится, не обижается. Хотя он, по сути, только что сообщил ей, что она… — Ты ведь… словно замена… — он все же не мог о таком умолчать. Честно говоря, лучше бы она сейчас разозлилась, влепила ему пощечину и отправила куда подальше — так было бы намного легче перенести собственную вину. Но нет — Маринетт, видимо, была немного ангелом. А как иначе объяснить тот факт, что девушка внезапно сама обняла его, прижимаясь всем своим хрупким телом. И так легонько, нежно засмеялась. — Я знаю, — просто сказала она. — И буду ждать. А дальше их вновь поглотила та пестрота праздника, от которой немного кружилась голова и хотелось смеяться. Шутки, объятия, тосты и пожелания — все смешалось в один яркий кадр, который казался мгновением, но, как оказалось, затянулся надолго. Адриан понял это только в тот миг, когда по всему городу вдруг начали бить часы, отсчитывая последние мгновения года. Когда раздался бой курантов, на его плечи вдруг опустился мягкий плед, и парень с улыбкой подвинулся, давая накрывшей его девушке запрыгнуть к нему. Маринетт тут же юркнула в тепло и, чуть покопошившись, вдруг вытащила наружу подарочный пакет ошеломляющих размеров. — Я тут подумала… раз я тебе все эти годы ничего не дарила… — Адриан явно видел, что она смутилась. Это вдруг так сильно напомнило ему их прежнюю школьную дружбу, что парень еле смог сглотнуть непонятный ком в горле. Маринетт же глубоко вздохнула и вдруг затараторила: — Я собирала это весь год, думаю, тебе понравится, но если нет, то ничего страшного, так что вот, возьми, пожалуйста! После этого пакет немыслимым образом перекочевал прямиком в руки парижского героя, что сейчас вдруг растерял абсолютно все печальные мысли, ненадолго выпав из реальности. — Да… вот… А это тебе, — каким-то образом Адриан смог заставить себя неловким движением сунуть в руки Маринетт ее подарок, а после этого разум ненадолго отключился, давая ему шанс просто поглотить всю эту атмосферу и насладиться ей. Хотя бы в той мере, насколько это вообще было возможно. — Спасибо… Куранты пробили пятый раз, когда девушка вдруг крепко прижала к себе подарок и, смешно поерзав, придвинулась совсем близко к парню. Улыбнулась, толкнула в бок — и вдруг положила голову на его плечо. Адриан замер, чувствуя в этом жесте такую нежность, какой еще, пожалуй, не ощущал ни разу, а Маринетт совершенно спокойно устроилась поудобнее и закрыла глаза. — С Новым годом, котенок, — шепотом сказала она. — Не забудь загадать желание! И вроде бы самое время сказать, что вся атмосфера мигом лопнула как мыльный пузырь, но нет. И это было еще одно удивительное свойство Маринетт, о котором Адриан даже не задумывался, до этого момента воспринимая как должное. Рядом с ней он никогда не чувствовал себя потерянным. И любая, даже самая абсурдная вещь в ее исполнении звучала так, словно она была создана именно для этого момента. И именно для этой девушки. Наверное, вообще все было бы идеально, если бы не одно «но». Адриан впервые… не знал, что загадать. Куранты, кажется, уже закончили звучать, Маринетт немного задремала, а он все сидел, глядя на листок бумажки, который дала ему девушка, и гадал, какое желание появится на нем через пару минут. Однако, когда прошло уже намного больше пяти, парень вздохнул и отложил ручку, решив пока украдкой взглянуть на свой подарок. Он знал наверняка, что Маринетт выйдет из себя, когда узнает, что он рассмотрел все, пока она спала, но ничего поделать с собой не мог. Так что просто открыл пакет. И тут же еле подавил пораженное «Ох…». Маринетт явно постаралась на славу. Кажется, ей просто нечего было делать целый год. Хотя с этим всем вообще реально было управиться за триста шестьдесят пять дней? Чего тут только не было. Книги, которых он даже никогда не видел, тетради, до конца заполненные стихами — и Адриан был уверен, что она писала их все сама — куча сладостей, коллажи с вырезками из газет… вязаный свитер с узором из кошачьих лапок! Это тоже стопроцентно было ее рук дело. А еще здесь были альбомы с ее рисунками. Штук шесть, не меньше. Где-то Кот Нуар, где-то он с Ледибаг, на паре картин даже попадалась сама Маринетт… Пара дисков с фильмами — а он лишь раз, еще в начале года заикнулся, что хотел бы их посмотреть… и маленький фотоаппарат, сразу выдающий напечатанные снимки. Сколько же Маринетт на все это потратила? И речь не о деньгах. Адриан, очень подозрительно глядя на кучу запечатанных коробочек, которые открывать, пока она спит, было смерти подобно, невольно задался вопросом, сколько же сил и времени ушло на это… Да невероятно много!!! Нет, Маринетт вне всякого сомнения была чудесной девушкой. Нежной, сладкой и согревающей. А Ледибаг — и снова он о ней вспомнил — была кружащей голову, горячей и способной обжечь. Вот оно. И Адриан вновь поморщился, найдя очередную аналогию. Ледибаг была дорогим опьяняющим алкоголем. Маринетт — чашкой теплого какао. И парень впервые всерьез задался вопросом, что же ему в этот миг было нужнее… Эх… Адриан все же устал. Он осознавал, что ему хочется послать в самое пекло всю свою жизнь, сохранив пару значимых для истории кусочков. Хочется забрать отсюда Маринетт, запереть ее где-нибудь в высокой башне и оставить себе навсегда. Даже хочется никогда не встречать Ледибаг и не знать, каково это: чувствовать себя так странно, разрываясь между двумя девушками. Хочется, в конце концов, взять баллончик краски и цветные линзы и сотворить со своей Принцессой хоть что-нибудь, чтобы она перестала так дико напоминать его леди… Хочется найти посреди этой новогодней суматохи героиню Парижа, высказать ей все, что он о ней думает. А еще неплохо было бы для начала понять, а что именно он думает о ней. И о Маринетт тоже. Давайте взглянем правде в глаза: прямо сейчас Адриан хочет спать. Хочет вернуться в то время, когда ему было тринадцать. И ужасно хочет макнуть себя в речку, надеясь, что это поможет перестать испытывать такие… непонятные эмоции. Потому что сходить с ума по своей напарнице при встречах с ней и пытаться тщетно подавить бурю чувств, возникающих при взгляде на Маринетт Дюпен-Чен, — это не нормально! В голове снова раздаются куранты, а возможно, это просто начинают медленно сходить с ума его мысли — Адриан не знает. Но это, в принципе, служит неплохим напоминанием о том, что ему надо сделать в первую очередь. Итак, желание… Адриан смотрит на свои руки, затем на дремлющую у него на плече синеволосую девушку. Смотрит в небо, гадая, в какой части Парижа сейчас весело пирует Ледибаг, смотрит на их с Маринетт накрытый стол, на ее подарок и снова на нее. И наконец определяется. Да, точно. Он определенно обязан пожелать им обеим счастья. Потому что это единственная мечта, исполнение которой не пустит по нему резонанс мощностью с атомный взрыв. А еще потому, что он понятия не имеет, что еще может загадать. Вернее, есть еще, конечно, одна странная мысль, но… Бумажка и ручка в его ладонях готовы ждать. Но Кот Нуар внутри него — нет. Ни минуты больше. Пальцы сами выводят завиток за завитком, и Адриан, к своему изумлению, пишет на бумажке совсем другое желание. Не то, на которое собирался поставить. Не мирное и спокойное «Пусть они обе будут счастливы», не-ет. Написанное при прочтении заставляет дико удивиться даже его самого. «Пусть Маринетт окажется Ледибаг…» А ведь… и правда! Смешной, конечно, очень смешной и нелепый, но идеальный вариант, способный разрешить все проблемы и все вопросы разом. И пусть это всего лишь глупое начерканное на листке желание, но парень, привычно прижимая его к сердцу, шепчет это как мантру, сам недоумевая, почему это вдруг становится для него так важно. Но в конце концов, не все же желания в мире остаются без внимания, верно? И если есть хоть один шанс на сотню, что из всех желаний, загаданных человеком, исполнится одно, то и Адриан имеет право на эту привилегию. А если из всех них должно исполниться лишь одно, то почему бы не это? Хотя… И парень с усмешкой ловит на язык снежинку, вдруг понимая, что последняя фраза звучит слишком пессимистично для всегда веселого Нуара, и мысленно исправляет ее, будучи невероятно довольным этим изменением. Если желания сбываются, то почему бы не сбыться им всем? Маринетт украдкой открывает один глаз, смотрит на листочек, читая написанное там, и еле уловимо загадочно улыбается. Несмотря на обжигающий холод вокруг, по всему миру потихоньку начинают таять ртутные термометры…