звуки скрипки

Кейси Кук в последнее время так муторно, что и хочется — а не плачется; лишь брови ломает, уголки губ конфузит, словно душу рвут изнутри, дергая за напряженные жилы. Дядя Джон в привычно-медвежьей своей манере спрашивает, все ли у нее хорошо; касается маслянистой рукой плеч — Кейси вздрагивает. В миг каждый шрам на теле загорается и шипит-шипит-шипит. Я в порядке. Практически. Нисколечко. Не. У девушки дефицит — такой острый, режущий, бурлящий в крови — дефицит то ли свободы, то ли защиты, то ли потрескавшихся стен грязных от пыли и крови. Дядя не поймет, нет, он только посмотрит фальшиво-грустно, словно его любимая игрушка сломалась, отложит ее в сторону и, скорее всего, найдет себе новую, более молодую и невинную. Кейси же теперь прекрасно понимает, что Зверь не был чудовищем, практически не был если честно. Настоящие монстры ведь не скрываются в тени, не ходят по темным туннелям — они живут среди света; солнце часто согревает таких подлецов, греет змей, а те травят своим ядом, калечат, убивают. Монстр брюнетки каждый вечер ждет ее после школы дома. Кейси однажды «домой» не возвращается. Идет, пиная камушки, вздрагивает от любого громкого звука, оборачивается, шарахается. Ей кажется, что люди сами оглядываются, едва сдерживая себя, дабы не ткнуть, не показать на нее пальцем. Почему выжила ты, а не они? Кук не выжила, вы, идиоты, она так же сгнивает постепенно изнутри. Здание филармонии всегда было чем-то особенным; чем-то по-детски радостным и счастливым. Светлым. Чистым. Отец раньше каждую среду водил сюда Кейси, разодетую в платья и бантики, только вдвоем они слушали проезжих артистов и улыбались друг другу, что есть силы. Сегодня, кажется, тоже среда, правда Кук не в розовой пачке, а в эдакой константе худи-майка-джинсы-кеды — чувствуешь, будто растворяешься. Девушке этого и хочется. Глаза мечутся, ищут что-то знакомое, но из «знакомого» лишь арки, колонны, даже гардеробщица не та — не старинная дряхлая миссис Энвардс в очках-бабочках — кто-то другой, нездешний. И внезапно, как удар по голове, как углекислый газ, Кейси видит его возле белой колонны посреди чёрного концертного зала в таком же черном костюме цветом в ночь. Он смахивает с пиджака шерстинки и ясно видит ее в ответ, держа голову высоко и совсем /не/ виновато. Деннис. Явно Деннис, оглядывающий Кук с макушки до пят, а потом качающий недовольно головой; после как бы говорящий «какие кеды, девочка? надень туфли». А это точно Патриция. Прямая, плавная в движениях, грациозная Патриция, отрицающая красные кеды и свои брюки. У девушки дыхание от взгляда жестких светлых глаз перехватывает; она назад пятится, как одна из маленьких серых мышек перед хищником — знают же, что загипнотизирует и съест, даже косточкой не подавившись. А на /его/ лице за толстыми стеклами очков секундно детское счастье мелькает, когда Кук носки с губкой бобом замечает — желтые такие на белом застиранном фоне. Видимо, инстинкт материнский или женский, не важно, играет — ей, маленькой девочке Кейси, хочется прижать к себе такого же маленького потерянного мальчика в обличье взрослого мужчины и не отпускать, пока он по-настоящему не улыбнется. И он улыбается, поднимая губу верхнюю домиком, и краснеет ненароком; пальцы неловко перебирает. «Можно я тебя поцелую?» «Можно» хочется сказать Кук, но только с приставкой такой громкой, саднящей под левой стороной хрупких ребер; девушка иногда даже просто боится произнести это вслух — вдруг кто-то чужой услышит. А потом внезапно проходит толпа людей, поцокивая каблучками, спешит поскорее занять свои чертовы места; Кейси теряет взгляд колючих глаз, ищет, не находит. Тишина. Аплодисменты — на сцену вышла девушка, поклонилась и без улыбки заиграла на скрипке. У Кук нервный вздох вырывается натяжно; ощущение возникает, будто в миг позабыл что-то неимоверно важное. Кейси головой крутит, ищет-ищет-ищет. Холодные ладони ложатся на плечи, как успокоение, покоение, как усталая спокойная ноша чего-то чересчур сильно спрятанного внутри. Девушка на мгновение забывает, как дышать. — Тебе говорили, что опасно маленьким девочкам гулять одним? — чеканно говорит Деннис, глаз от скрипачки не отнимая. Она ведь, по правде, играет так, что все забывается и стирается; музыкой своей путешествие к Луне открывает. — Кажется, у меня все-таки есть защитник. — мужчина лишь хмыкает, плечо женское по-крепче сжимая. — Это Хедвиг хотел тебя увидеть. Позволь ему поговорить с тобой, и мы уйдём. Кейси оборачивается мгновенно, потому что «как это уйдём?». В ней шестеренки крутятся быстро-быстро, будто до разгадки тайны осталась самая малость. Сердце ее ходуном ходит, не унимаясь. Зверь — не монстр. Деннис — не мучитель. Патриция — хочет тепла. Хедвиг — хочет быть нужным. Кевин… — Я хочу поговорить с Кевином. — выдает брюнетка, пальцами за пиджак Крамба цепляясь. А у того внутри видно, как Орда переговаривается, как они по одному боязливо заглядывают за зрачки оленьих темных-темных глаз, шепчутся, ругаются, с остальными советуются. Кейси не знает, кто притягивает ее вплотную к себе, но под тканью рубашки — тепло. Руки смыкаются под хруст черных ниток на пояснице, а нос утыкается в ее макушку. Кук жмурится, втягивая мужской запах — она знает, что это Кевин; она знает, что только ради нее остальные личности разрешили ему выйти. Если подумать хорошенько, то окажется, что и у Кейси внутри сидит зверь. Он скулит в особенно хреновые ночи и тянет куда-то вдаль — он к другому зверю хочет, чтоб найти их общее прошлое под углями. — Мне кажется, я по тебе скучал. А звуки скрипки еще долго будут звучать в голове.