Мечтатели

Но влюбиться не значит любить. Влюбиться можно и ненавидя. Ф.М. Достоевский

Ф.М. Достоевский Вырваться на мгновение из-под неустанного надзора сестры впервые оказалось сложной задачей. Йылдыз, как хорошо натренированная ищейка, будто чувствовала, что Хиляль направлялась вовсе не на базар уже третий день подряд за чернилами, бумагой или ещё чем-то, что первое приходило в голову. Новый ключ прожигал кармашек пальто, Хиляль уже готова была взорваться из-за насмешливого тона сестры. — Что-то ты странное замышляешь, — медленно произнесла Йылдыз, загораживая выход из комнаты. — Сестра, я не могу отвечать за твою бурную фантазию, мне нужно идти. — Фантазия, говоришь. Йылдыз нарочито медленно оглядела Хиляль: новый голубой платок, нежно оттенявший глаза девушки, аккуратно причесанные волосы, также виднелся кружевной воротник блузки. Не совсем новой, но раньше Хиляль особо не обращала внимания на свою одежду, а сегодня тщательно осмотрела свой гардероб в поисках чего-нибудь более женственного. Под настойчивым взглядом сестры щеки вспыхнули. Та, конечно же, была прекрасно осведомлена о привычках младшей сестры в отношении одежды и всем видом показывала, что и причина этих перемен ей тоже была хорошо известна. Этот внимательный взгляд, будто пытавшийся проникнуть в самые потаённые уголки ее сознания, выводил из себя. Будто на допросе. Хиляль решительно сделала шаг вперёд и серьезным тоном заявила: — Я уже опаздываю, сестра, очень важное дело. Хиляль подхватила свёрток со стола и уже у порога услышала смех сестры. — Ты пирогом будешь за чернила расплачиваться? Передай торговцу, что если отец узнает, его лавочку придётся прикрыть! Хиляль закрыла дверь и быстром шагом направилась в пункт своего назначения. Думать о таком щекотливом вопросе, как реакция отца на ее времяпрепровождение, совсем не хотелось. Она старалась не позволять нехорошему предчувствию омрачить этот чудесный день. Только не сегодня. Подойдя к заветной двери, Хиляль вытащила новый ключик из кармана и открыла замок. Ее собственный ключ от их с Леоном дома. Горячая волна поднялась к самому горлу, переполнявшие эмоции душили и лишали покоя. Можно ли быть настолько счастливой, что и умереть не страшно? Теперь Хиляль знала, что и такое возможно. Умереть от счастья. Дом встретил ее уютной тишиной, запахом отполированного дерева, свежей краски и одеколона Леона. Хиляль сама себе не смела признаться, но стоило ей только прислушаться к терпкому и свежему аромату, присущему только ее мужу, как кружилась голова и хотелось уткнуться носом в его шею и вдыхать. Она шлепнула себя по горящим щекам, стыдясь собственных мыслей: о таком можно лишь мечтать, где же найти смелость, чтобы осуществить подобное. Хиляль никогда не мечтала. Она упрямо смотрела в будущее, веря, что однажды на этой земле воцарится мир и покой. К чему пустые мечтания, когда нужно действовать? В один момент все изменилось. Как и когда, Хиляль и сама не поняла. Волны протеста, дрожь, которая охватывала ее всю, стоило только молодому врагу обратить свой взор на неё, перевернули весь мир. Каждый раз, когда девушка встречалась с ним взглядом, почва ускользала из-под ног, и из головы вылетали все гневные слова и мысли. Стоило Леону устремить взгляд в другую сторону, она мучительно сыпала колкостями, лишь бы ещё раз почувствовать на себе тёплую ласку его бархатных глаз. Хиляль ненавидела себя за это, проклинала день, когда огромный корабль привёз греческого лейтенанта в Измир специально, чтобы разрушить ее душевное равновесие и превратить каждый день в бесконечную пытку. В бушующую борьбу с самой собой. В каждом сражении она терпела сокрушительное поражение, все больше попадая под влияние его нежного взгляда, вслушиваясь в глубокий голос и восхищаясь своим заклятым врагом. Стоило хоть издали увидеть высокого статного лейтенанта, как перехватывало дыхание от волнения и сердце пускалось в бешеный пляс. Как же Хиляль презирала себя за эту слабость. Ее страна страдала от греческого захватничества, а единственное, что сводило с ума Хиляль и не давало покоя - это близость греческого военного. Хиляль повесила пальто и платок на деревянную вешалку и взглянула в небольшое зеркало. Она распустила свои волосы, позволив им спокойно спадать по плечам, расправила кружевной воротничок и критично оглядела своё отражение. Ох уж эти пылающие щеки, вечно выдававшие волнение! Хиляль уже представила довольную улыбку на лице Леона. Каждый раз он специально врывался в ее личное пространство, преследуя даже в мечтах и снах, заставляя забывать о действительности и плыть по запретным водам. Леон заставил ее мечтать. Бросив последний взгляд в зеркало, Хиляль прошла в светлую гостиную. Она поставила на небольшой столик у дивана блюдо с ещё горячим пирогом. Разве могла она только подумать, что в ее жизни все настолько изменится: ещё вчерашняя бунтарка сдалась без остатка своим чувствам, которые бурлили внутри неукротимой лавиной, неконтролируемой, обескураживавшей. Она обошла уютную комнату, провела пальцами по книжному шкафу. За окнами, обрамлёнными в нарядные шторы, сгущались сумерки. Слишком часто жизнь была жестока и беспощадна, отнимая самое дорогое и сокровенное, и в итоге Хиляль стала бояться собственного счастья. Даже в это мгновение, присаживаясь за новенький письменный столик, ей хотелось ущипнуть себя, будто все это было не по-настоящему. Словно этот уютный дом, ее Леон, их чувства – все рассеется без следа в тумане, и она останется лишь с пустотой и болью. Страх постоянно следовал за ней по пятам, не позволяя насладится действительностью, сжимая горло ледяной рукой, заставлял просыпаться со слезами и в ужасе перед неизвестностью. Она взяла в руки перо и макнула в чернильницу. С тоской она подумала, что слишком давно ничего не писала. Казалось, будто слова утратили свою силу: слишком беспощадными были действия людей вокруг, фразы терялись в этом водовороте человеческой ненависти и непримиримости. Слишком много потерь, слишком много боли и крови. Что же все ещё держало ее на ногах, давало силы смотреть в будущее и надеяться, что однажды все изменится? Перо вывело лишь одно слово: “Леон” Леон научил ее верить в невозможное. Ключ в замке повернулся, и тот, кто занимал все ее мысли, вошёл в комнату. — Добрый вечер, дорогая жена! Надеюсь, ты не скучала тут без меня? — спросил он с улыбкой. — Я сама только пришла, — ответила Хиляль и прикрыла ладонью написанное имя, стесняясь собственного порыва, а потом и вовсе накрыла этот лист другим. Этот жест не остался без внимания. — Тебя посетило вдохновение? Леон протянул ей руку, и Хиляль встала ему навстречу. — Просто искала чем себя занять. — Ты знаешь, эта квартира предлежала одному греческому поэту, и он обещал, что однажды, когда закончится война, обязательно вернётся домой и к своему творчеству. Леон обнял девушку, нежно поглаживая ее волосы. — Наверное, чудесно писать о мире, — прошептала Хиляль, наслаждаясь заветной близостью. Леон отстранился и потянул девушку к окну. — Я давно хочу кое-что попробовать, — проговорил он и, не давая девушке опомнится, сел на кресло у окна и усадил ее прямо к себе на колени. Хиляль замерла на мгновение, забыв о том, что нужно дышать, а потом, признав безоговорочную победу Леона, положила голову ему на плечо. Ей самой так часто хотелось прикоснуться к нему, поправить волосы, падающие на лоб, быть свободной в своих порывах и желаниях, но внутренние оковы будто не оставляли ее, не позволяя сделать этот шаг. — О чем мечтаешь написать ты? — спросил Леон, переплетая их пальцы. — Я не знаю, — с досадой ответила Хиляль. Ведь в самом деле, она никогда не заглядывала так далеко, не думала о будущем, которое могло ждать после войны. О чем бы Хиляль хотела написать? Пока шла война, ее голос был важен для борьбы за свободу, для того, чтобы люди знали, что происходит, видели правду и не забывали о своей совести. Но когда все закончиться, о чем же ей говорить? — Я могла бы написать роман, — осторожно начала Хиляль. — О любви? Хиляль метнула взгляд на Леона, видя, как он пытался сдержать улыбку. — Именно. О запретной. Она знала это взгляд. «Вызов принят, старший лейтенант, можете смущать сколько угодно, я не поддамся», — подумала Хиляль и кокетливо накрутила светлый локон на палец. — Главный герой будет, конечно же, смелым и привлекательным, с прекрасным чувством юмора, — невинно предложил Леон. — Скажи уже: “самодовольный хвастун”, — ответила Хиляль. Леон рассмеялся, приподняв ее лицо за подбородок. — Это не так уж важно, главное, что героиня очень красивая и делает его абсолютно счастливым. Он поцеловал её, заставив забыть и о романе, и о его главных героях. Хиляль прикрыла глаза. Она перебирала пальцами его мягкие волосы, поглаживая кожу шеи, растворяясь в поцелуях и мечтая, чтобы это мгновение никогда не заканчивалось. — А как все закончится? — прошептал Леон между поцелуями. — Что закончится? — спросила Хиляль в ожидании новой ласки. — Твой роман,— участливо подсказал Леон, проведя широкой ладонью по девичьей щеке. Хиляль открыла глаза и встретилась с его сияющим взглядом. Когда Леон так смотрел на неё, будто во всей вселенной существовала лишь она одна, самая драгоценная и единственная, девушка чувствовала себя красивой и желанной, и вся грусть и страхи отступали прочь. В этот момент Хиляль хотелось лишь одного: подарить ему столько же счастья, сколько переполняло ее. Она медленно коснулась его губ своими, надеясь, что Леон все поймёт. За свою недолгую жизнь Хиляль слишком много боролась, слишком много сил уходило на бесконечные сражения. За свободу, за жизнь, за родину, за справедливость. Она привыкла быть лишь песчинкой в этой огромной пустыне людей, которые готовы были отдать жизнь за свою идею. Хиляль была безлика. Как же так получилось, что в этом море лиц увидеть и понять ее боль и отчаяние смог лишь тот, кого она должна была ненавидеть? Это навсегда останется загадкой судьбы, которая подарила Хиляль самый большой и чудесный дар. — Я не хочу расставаться с тобой даже на мгновение, — прошептал Леон, зарываясь лицом в ее волосы, — хочу, чтобы ты каждый вечер ждала моего возвращения, на столе стоял тёплый пирог, и нам не нужно было прятаться. Хиляль отстранилась. — Вообще-то пирог приготовила моя бабушка, надеюсь тебе понравится, — быстро ответила Хиляль, вдруг заинтересовавшись видом из окна. — То есть, моя жена не будет баловать меня вкусными пирогами? — нарочито серьезно спросил Леон. «Дались ему эти пироги», — подумала Хиляль, высвобождаясь из объятий Леона. Она быстро поднялась на ноги. — Мне пора уже идти домой. Надо успеть, пока отец не вернулся, — заторопилась Хиляль. Леон неохотно поднялся с кресла и своими следующими словами лишил суетливую женушку дара речи. — Генерал Джевдет знает о наших отношениях. Хиляль с ужасом посмотрела на Леона. — Как знает? Правда знает? Ты в этом уверен? Леон медленно кивнул и взял Хиляль за руку. Она лихорадочно пыталась хоть что-то придумать. Ясно было, что однажды он узнает, но что делать в таком случае, об этом Хиляль ещё не думала. — Я уверен. Он сам поставил меня в известность об этом. — Откуда он узнал? Что он сказал? Молодой человек нежно прикоснулся ладонями к ее щекам и серьезно сказал: — Он благословил нашу любовь и сказал, что нам нужно скорее отплыть на первом корабле, забыть о войне и быть счастливыми. Хиляль обомлела от таких слов. — Правда? — с надеждой спросила она. — Нет, — с сожалением ответил Леон. Хиляль шлепнула его по руке, не понимая, как можно быть в таком игривом настроении, когда поднимался столь важный вопрос. — Леон! — с упреком одернула его девушка. — Что за шутки? Я уж испугалась, что он и правда все знает. — Вообще-то, об этом я не шутил, лишь вторая часть оказалась далекой от правды, к сожалению. Хиляль упрямо сжала губы. Чего же она ожидала? Она всегда знала, что однажды отец узнает об их отношениях. И, без сомнений, никогда их не примет. Видя, как омрачилось лицо девушки, Леон привлёк ее к себе. — Мы всегда знали, что так и будет, разве есть что-то новое в его предубеждении против наших отношений, Хиляль? — сказал Леон. —Мы сами приняли решение соединить наши жизни, и кто бы что ни говорил, это не имеет никакого значения. Хиляль посмотрела на Леона и поняла, что это и было ответом на все их вопросы. Свой выбор она уже сделала. — Я очень люблю свою жену и хочу, чтобы она никогда не забывала об этом. Леон коснулся ее губ легким поцелуем. — Я тоже люблю тебя. Хиляль обняла его, чувствуя как поцелуи становились все настойчивее. Она терялась в своих чувствах, мечтая всегда быть в его объятиях, теряться в горячих поцелуях. Когда он так обнимал ее, девушке казалось, что она растворилась, ее больше нет, есть лишь чувство безграничного счастья. — Леон, — прошептала Хиляль, — ты когда-нибудь думал о том, что можно быть настолько счастливым, что и умереть не страшно? Он обхватил ее лицо ладонями и ответил: — Любимая, самое большое счастье — это жить. Проживать каждый день, заново открывая для себя все, что готовит нам судьба. Засыпать в объятиях любимого человека, видеть как растут твои дети, седеют волосы на висках и быть благодарным за каждый вдох. — Дети? — переспросила Хиляль, прикусив нижнюю губу. Лицо обдало жаром и щеки запылали. Леон засмеялся. — Да, такие же очаровательные и упрямые, как ты. Я согласен на двух девочек и одного мальчика. Хиляль засмеялась в ответ. Ее воображение уже рисовало картину, будто из другого мира, где их дом был полон голосов, на столе стоял горячий пирог ее собственного приготовления, а на сердце царил покой. Часы своим боем возвестили, что ещё один вечер подошёл к концу. — Мне пора идти, — с сожалением сказала Хиляль. — Так скоро. Останься ещё немного, — попросил Леон. — Леон. — Ещё хотя бы мгновение! — Если только мгновение... Однажды научившись мечтать, она уже не сможет остановиться.