Точка невозврата

— Я должен знать, чем могу заслужить, чтобы меня приняли обратно. Шустрый смотрит с надеждой в глазах, которой осталось совсем немного. Которой осталось ровно настолько, чтобы он решился встретиться с Пыром один на один и сказать ему это. — Я что угодно сделаю, пожалуйста. Клуб — это его семья. Шустрому больше нечего терять, ведь последнее, что осталось от его семьи, это косуха, которую он больше не имеет права носить. Не имеет права зваться Сыном Анархии. Он это понимает. И от осознания этого что-то сильно сжимается в груди. Шустрый не может быть один. Да, черт возьми, ему необходимо быть кому-то нужным. И все эти годы клуб давал ему то, в чем он нуждался. Шустрый помнит тот день. Будь он проклят, если это был не лучший день в его жалком существовании. Он помнит, как зашел в помещение насквозь пропитанное сигаретным дымом, а по среди всего — стоял большой стол. На этом деревянном столе была вырезана эмблема клуба — старуха с косой. Ее можно было увидеть на жилете каждого, кто сидел за этим столом. Кто уже заслужил. Кто доказал свою преданность этому клубу. Шустрому мало верилось, что когда-нибудь он сядет за этот стол. Что когда-нибудь любой из присутствующих будет называть его братом. Шустрый помнит, как нервничал в тот день. Он понимал, что в тот момент, как он зашел в эту комнату — пути назад не осталось. Либо его примут в клуб, вручат нашивку и он станет частью чего-то, либо байкеры посчитают его не достойным, что более вероятно. Именно тогда случилось то, о чем Шустрый мечтал — за его плечами тоже оказалась старуха с косой. Рядом были братья, за которых он был готов отдать жизнь. Жизнь, которая наконец приобрела смысл. Для него этот клуб стал всем. Шустрый поклялся самому себе, что сделает все, чтобы не подвести свою семью. Пустит пулю в лоб любого, за каждого ее члена. Сейчас он смотрит в почти черные глаза Пыра, сидящего напротив. Шустрый быстро отводит взгляд. Он не может смотреть в глаза, полные разочарования. Вот она — та точка невозврата, за которой только смерть, и Шустрый перешагнул ее. Он знает, что клуб делает с теми, кто предал его. Он и сам не раз забирал жизнь того, кого вчера называл братом. Пыр видел, как в глаза парня искрит надежда. Неужели он думает, что сможет все исправить? После всего? — Будь я на твоем месте, я бы взял этот пистолет, засунул бы его в рот и нажал бы на спуск. В следующую секунду, после того, как эти слова дошли до Шустрого, его глаза изменились. В них не осталось и капли надежды. Лишь боль и пустота. Филипп не мог смотреть на парня. Даже после всего, он все еще любил этого идиота, который из-за всякого дерьма, которое творится в его в башке, по глупости потерял все, что было ему так дорого. Даже сейчас ему хватило глупости прийти сюда. Клуб дал ему шанс, чтобы уйти и больше не возвращаться. Почему этот дурак не свалил из города пока была возможность? Видит Бог, Пыр не хочет этого делать. Не хочет воплощать в реальность тот вердикт, что они вынесли Шустрому, сидя за столом. Когда решение было единогласным, и Джекс стукнул по столу, что-то защемило в этот момент в сердце Пыра. Но так было правильно. — Если ты пойдешь за мной, я прострелю тебе колеса. Сожалею, брат. Я не хотел причинить клубу вред. Это моя единственная семья. Я люблю тебя. Пыр уже не смотрит на парня. Не может. На секунду кажется, что вот-вот из его глаз поступятся слезы. Парень, что же ты наделал? Сейчас он не в праве показать свои чувства Шустрому. Не в праве давать парню чертову надежду на то, что можно все переиграть. Не в этот раз. Даже в мыслях не может сказать ему того же. Слишком много дерьма произошло. Филипп лишь смотрит в сторону. Забрав ключи, Шустрый встает с места и уходит. На нем все еще та же косуха со старухой на спине. Но сейчас она не делает его частью семьи. Сейчас она ничего не значит. Сейчас она преследует его.