Школа трудновоспитуемых волшебников

На него беззастенчиво уставились несколько подростков. Самый неприятный взгляд принадлежал девочке с фиолетовыми волосами. Самый опасный — плечистому и высокому громиле, который выделялся среди детей, как белая ворона. Сколько ему было лет? Четырнадцать? Пятнадцать? Фиолетовая девица фривольно закинула ноги ему на колени, не смущаясь длины своей юбки, и вернулась к подпиливанию ногтей. Да, она выглядела довольно взросло, но такая развязность неприятно поражала, как и то, что громила незаметно выбросил в горшок с пальмой сигаретный окурок. «Куда я попал? Кажется, тут собрались одни маргиналы». — Ну что, знакомьтесь, — рассеянно сказала симпатичная маленькая учительница со странным именем Зубодериха и поправила очки, глядя на бумажку в руке. — Ты будешь жить в комнате с Валялкиным. С этими словами она вручила ему в руки бумажку, достала из кармана крохотную книжечку и, уткнувшись в нее носом, посеменила к выходу из гостиной, где проводили время другие ученики. «Это мой шанс, — в который раз за день, но уже намного менее уверенно подумал он. — Шанс начать все сначала, найти друзей... Хотя бы одного друга». Он старательно гнал от себя первое впечатление. Да, эти двое выглядели неприятно и наверняка были главными хулиганами, но были же и другие дети, кроме них. — Здравствуйте. Меня зовут Александр, — сказал он, поняв, что пауза затянулась. И отругал себя. Он должен был представиться уверенно, показать себя, но голос прозвучал слишком сдавленно и сорвался на конце. Не зная, куда девать руки, он переступил с ноги на ногу и покрепче сжал бумажку. — А кто из вас Валялкин? — Александр, — прыснула в кулачок фиолетовая девчонка. — Давай уже целиком. Как там тебя? Пушкин Александр Сергеевич? — Пупкин! — громила рядом с ней загыгыкал. Кровь предательски бросилась в лицо. И зеркало не нужно было, чтобы понять, какими безобразными красными пятнами покрылись его щеки и уши. — Можете звать меня Саша... Только не Шура, — стушевался он. — Нас в гимназии учили представляться полным именем... — Шурочка-Шурасик, — принялась кривляться фиолетовая. — Эй, желтопуз, у тебя, наконец-то, появилась новая подружка. Ты рад? Не зная, куда себя девать, Саша только сжал зубы и повыше поднял подбородок. С надеждой он осмотрелся, надеясь, что кто-то еще ответит на вопрос, но безнадежно. Три подружки на диване в углу потеряли к нему интерес и принялись трещать о чем-то своем. Красивая светловолосая девочка, даже не заметившая его прихода, вязала какие-то фенечки, усердно игнорируя шутки смуглого парня с белозубой улыбкой. Еще один — в желтой майке — сидел в самом дальнем углу, окруженный каким-то вакуумом. Саша без труда узнал пустоту, которая была спутником каждого изгоя. — Я Валялкин, — сказал мальчик в желтой майке, потирая живот. Майка была вытянутой и откровенно грязной, как и протертые джинсы. Кроссовки Валялкина были покрыты песком и чем-то похожим на птичий помет, а голый руки пестрели синяками разной степени давности. — Наша местная достопримечательность, — снова влезла фиолетовая. — Почти что бомж. Устроите вместе гильдию бомжей и убогих, а, Шурасик? — И возьмем тебя председательницей, Гробыня, — с отчаянной злостью бросил Валялкин. Услышав это, громила сорвался с места и наградил мальчишку таким пинком, что тот слетел со стула. — Ты чо, ваще страх потерял? Вякнешь еще раз что-то Гробыне, и я тебе руки вырву! В гостиной воцарилась неприятная тишина. Некоторые дети молча наблюдали за этой сценой, другие сделали вид, что оглохли и ослепли. «Будто в какой-то колонии», — неприязненно подумал Саша. Его гримасу, к несчастью, заметила Гробыня и взвизгнула: — Как Шурасик-то мордочку кривит! Что, тургеневская барышня, тебе тут не нравится? Раньше в институте для благородных девиц учился, что ли? — При всем уважении, я не мог учиться в девичьем институте, я же не девушка, — Саша попытался пошутить, но понял, что вышло неудачно. — Какой ты умник, гы, — сказал громила, еще раз пнув Валялкина. — А где ты учился? — Гломов, перестань задирать беднягу, — влез смуглый подросток, косясь на светловолосую девочку. В его взгляде так и читалось желание, чтобы она оценила его рыцарский порыв. — Меня, кстати, Жора зовут. — Ничего страшного, — Саша постарался придать себе как можно более уверенный вид, но это было непросто. Вдобавок ему здорово надоело стоять у всех на виду, а свободных диванов и кресел не было. — Я учился в гимназии номер двенадцать. Она с математическим уклоном. — Да ты умник, я смотрю! Гломов оставил в покое Валялкина и вразвалочку подошел к нему. — Сколько будет два плюс два? — тычок пальцем в живот оказался настолько сильным, что Саша едва не согнулся пополам. С надеждой он осмотрелся, но больше никто за него не заступался. Валялкин куда-то исчез, едва Гломов нашел себе новую жертву. — Попрошу... мы проходили такое в детском саду... Саша мысленно выругался, увидев, что очередная попытка пошутить была встречена гробовым молчанием. — А знаете, что мне Ржевский сегодня сказал? — Гробыня захихикала и скорчила очередную пакостную мину. — Шурочку сюда отправили из-за двойки. Бедняга так испереживался, что спалил журнал с оценками. — Еще учительнице на голове грибы вырастил, — губы задрожали, но он честно попытался улыбнуться. — Вот умора вышла. Ее никто не любил и знал, что она вечно всем двойки ставит, когда настроение плохое... Голос снова предательски сорвался. Лица детей были далеки не то что от веселья, от обычной доброжелательности. Саша неожиданно для самого себя разозлился. — Так ты ботаааан, — протянула Гробыня. — Думаешь, станешь тут самым умным? Небось, еще к учителям подлизываешься, стучишь на всех? Покажи ему, Гуня, что у нас делают со стукачами. От увесистого щелбана Саша едва не охнул. «А ведь они даже не используют магию, — подумал он. — Просто щелбаны и тычки... Я должен научиться защищать себя. Тогда и смогу им отвечать достойно». Комната Ваньки Валялкина ужаснула Сашу с первого взгляда. Везде была грязь, какие-то перья, воняло котлетами и курятником. — И где... моя кровать? На одной из кроватей лежало что-то смутно похожее на птичье гнездо. На другой — грязные штаны, тарелка с присохшей кашей и растрепанная тетрадь. Валялкин засуетился, перенося гнездо на единственный стул. Саша, едва сдерживая брезгливость, осмотрел покрытое пятнами одеяло. «Будто в притон попал», — подумал он, с тоской вспоминая, как не хотели его отпускать родители. Но ему настолько вскружила голову мысль о том, чтобы овладеть магией, ни с чем не сравнимым могуществом, что Саша пропускал мимо ушей все их предупреждения. «Школа для трудновоспитуемых волшебников? Это ведь не колония для несовершеннолетних, правда?» — прозвенел в ушах вопрос мамы. — Как ты сюда попал? — спросил Саша у Ваньки, стараясь отвлечься. Валялкин смутился и ответил не сразу: — Ты только не издевайся надо мной, хорошо?.. Я съел еду в супермаркете. Всю, — уточнил он. — И дубинки у охранников. — Тебя что, месяц не кормили? — кажется, хоть это шутка прозвучала удачно. — Да, — неожиданно задиристо ответил Валялкин. — Меня месяц не кормили нормально и заставляли попрошайничать. У тебя с этим какие-то проблемы, золотой мальчик?! Он в сердцах пнул дорогой чемодан Саши, который раньше доставили сюда заклинанием. «Кажется, что колония», — мысленно согласился он с мамой. Не желая вступать в конфликт с неблагополучным соседом, Саша поспешно разложил вещи (едва отыскав в шкафу свободные и относительно чистые полки) и, сев на свою кровать, раскрыл первый попавшийся под руку учебник, взял новую тетрадь и ручку. — Что ты делаешь? Валялкин уже не выглядел таким злым, как раньше. Скорее удивленным. Он развернул на коленях какую-то тряпку и принялся жевать котлету. — Я хочу ознакомиться с новыми материалами. Я так понимаю, я многое пропустил и теперь нужно нагнать... — Саша запнулся, увидев взгляд соседа. — И я люблю учиться... — Делать тебе нечего, так ботанить, — Валялкин пожал плечами. — Фу, какая гадость эти твои мальборо, — Шурасик услышал скрипучий смех Гробыни издалека. Тут бы ему и свернуть, пойти другим путем, но необходимо было вернуться в комнату за конспектом по нежитеведению. Он был уверен, что взял его с собой, но в сумке оказались только ручка, бутерброд и почему-то огромная пупырчатая жаба. Нелепое прозвище Шурасик прилипло к нему намертво. Его так называли даже, казалось бы, дружелюбные с виду девочки. Ему хотелось скрежетать зубами от злости, но едва ли отношение к нему стало бы лучше, если бы он вызверился на любимую всеми красавицу Лоткову или веселую Дусю. Шурасик попытался вспомнить навигационное заклинание, которое помогло бы найти ему путь в обход Гробыни и Гломова, но вместо этого лишь опалил пол искрами. Он учился день и ночь, прерываясь только на сон, но за две недели выучил слишком мало, чтобы сравняться с другими учениками. Все, что он получил — это неприязнь Валялкина, который даже не делал вид, что пытается учиться. Он только ел день и ночь свои котлеты, да еще и подселил в гнездо какую-то странную и вонючую тварь. При этом Ванька обладал достаточными знаниями, чтобы зачаровать его конспекты и превратить их в нечитаемые каракули. А в ответ на смех остальных учеников в классе только пожал плечами и посоветовал относиться ко всему проще. Но конспекты так и не расколдовал. Расправив плечи, Шурасик несколько раз вдохнул и выдохнул и пошел на голоса. Уже за поворотом показалось окно с широким подоконником, на котором, болтая ногами, сидела Гробыня. В пальцах она манерно держала сигарету и пыталась затягиваться. Гломов стоял рядом, глядя на нее с тошнотворным обожанием. Гробыня заметила Шурасика первым: — Шпионим, да? — спросила она, сощурившись. Ее разноглазость отчего-то вызывала у Шурасика оторопь, хотя он и понимал умом, что в гетерохромии не было ничего эдакого. — Я шел за конспектом... — А отчего выглядишь таким виноватым? Точно настучать хочешь, что мы курим, да? Гломов обернулся. С дымящейся сигаретой в зубах он выглядел еще более взрослым и угрожающим, чем обычно. — Я шел за конспектом, — сказал Шурасик тверже. — Кажется, я забыл его взять с собой... — Переучился, бедняга, — сочувствующе сказал Гуня. — Тебе надо расслабиться. Хочешь затянуться? Пылающий кончик сигареты оказался опасно близко к носу Шурасика. Он отступил на шаг. И тотчас подумал, что, возможно, смог бы хоть немного наладить контакт с ними. — Я бы с радостью, но... Я не могу. У меня, вообще, астма. Да и курить довольно вредно, особенно девушкам. Но отчего-то реакция Гуни и Гробыни оказалась противоположной. Лицо Гробыни вытянулось, а лицо Гломова побагровело. — Ты, ишь, учить меня надумал, ботан? — агрессивно прорычал он, толкая Шурасика к стене. — Говоришь, вредно? Одним рывком Гломов задрал его футболку и ткнул пылающей сигаретой в живот. Боль прострелила аж до макушки. Шурасик сдавлено вскрикнул, чувствуя, как по щекам потекли слезы. — Видишь? Я потушил сигарету, — издевательски сказал Гуня. — Забочусь о своем здоровье! А теперь позабочусь о здоровье своей девушки. Он выхватил сигарету у Гробыни, которая наблюдала за происходящим с ухмылкой. — Может, эту об лицо? Или об твою бледную и прыщавую задницу? Ну же, выбирай, Шурочка! Гробыня заливалась довольным смехом, пока Гуня пытался стащить с него штаны. Шурасик взмахнул рукой, пытаясь вспомнить хоть какое-то заклинание, но вышло лишь выбросить в лицо Гуне сноп сияющих зеленых искр. Когда тот отшатнулся, Шурасик подобрал сумку, сползающие штаны и побежал в свою комнату. — Ты чего пыхтишь? — первым делом спросил Ванька, который вместо урока возился со своим питомцем. Единственные уроки, на которых Шурасик его видел, были посвящены уходу за магическими существами. — От Безглазого Ужаса удирал? Из-под гнезда с тварью подозрительно торчал уголок его тетради. Постоянная зубрежка начала приносить плоды через месяц. Шурасик с досадой понимал, что не особо силен в практической магии, но с лихвой наверстывал это доскональным знанием теории. Хуже было то, что никакая зубрежка не могла сблизить его с другими учениками. Его блестящие ответы встречали с кислыми минами или издевательским смехом. Его остроумные шутки встречали молчанием. Шурасик и сам все меньше хотел им понравиться. Не с кем ему было дружить. Более благосклонные к нему девочки (за вычетом Гробыни) вели лишь глупые разговоры о нарядах, еде, обменивались фенечками, кофточками и сплетнями... Уже через десять минут в их компании Шурасик чувствовал, как тупеет. С мальчиками было еще хуже. Жора, Демьян и Семь-Пень-Дыр — ученики темного отделения, куда ему так хотелось вначале попасть — игнорировали его. Раздражающий Валялкин то и дело устраивал мелкие пакости, вроде жука в чае, а потом виновато моргал, пока Гробыня и Гломов одобрительно смеялись. Показавшийся не самым скверным типом Баб-Ягун мог говорить только о драконболе, дурацком и непонятном Шурасику спорте. Иногда он жалел, что далек от драконбола — быть может, обладай он соответствующими талантами, к нему бы потянулся хоть кто-то. Пока же к нему тянулись лишь привидения, изводившие его занудными беседами или дурацкими шуточками, и джин Абдулла, который был и того хуже. — Тебе это... — сказал как-то Валялкин, — тебе надо быть проще. А то ходишь надутый, как индюк, а потом удивляешься, что никто не хочет дружить. — Зато ты очень простой, — отпарировал Шурасик. — И сильно тебя любят? Но взаимная неприязнь между ними росла. В глубине души Шурасик надеялся пересилить раздражение и подружиться хотя бы с этим чурбаном, но весь вид и поведение Валялкина вызывали у него лишь отвращение. Вдобавок он не мог забыть украденную тетрадь, о которой ему теперь живо напоминал круглый шрам на животе. — Эй, Шурочка, что это у нас тут? — ловкие, как у карманницы, руки Гробыни выдернули у него из кармана недавно заказанный «Самоучитель магической обороны». Повертев в руках книжицу, девчонка издевательски захихикала и спросила Гуню, награждавшего щелбаном проигравшего в карты Демьяна: — Как думаешь, много наш заучка успел заучить? Хотя дело происходило в гостиной, и помимо них троих еще были другие ученики — мрачная Рита Шито-Крыто гадала на картах Лизе Зализиной, а у окна сидел Ягун с каталогом драконбольных товаров — никто даже не посмотрел в сторону Шурасика. За прошедшие несколько недель изменилось лишь то, что его стали считать пустым местом абсолютно все. Только с Валялкиным он иногда мог привычно поспорить или поругаться — хоть что-то было лучше презрительного молчания. — Гы, — многозначительно ответил Гломов, отвешивая Демьяну последний щелбан. — А теперь гони две дырки от бублика. — Но... — Гони, я сказал! Гломов сунул под нос Демьяну кулак и не успокоился, пока не забрал дырки от бублика. Лишь после этого повернулся к Шурасику и Гробыне. — Гы, — повторил он. — А ну, покажи, че ты там назубрил, зубрилка. Демьян, потирая ушибленный лоб, ушел. Следом, наградив Шурасика сочувственным взглядом, сбежал Ягун. — Это просто для ознакомления, — пробормотал Шурасик. — Там есть неплохие защитные заклинания. «Все равно нас учат только им. Хоть бы пару проклятий и сглазов показали. Чертово белое отделение», — подумал он. С каждым днем он все больше жалел, что Сарданапал отказывался перевести его на темное. Уже два письма вернулись к нему с печатью «отклонено». — Так покажи. Защитись. Или слабо? Гуня ткнул ему под нос свой здоровенный кулак. Шурасик разглядел длинные черные волоски на тыльной стороне, совсем как у взрослого парня. — Я только начал читать, — он отступил и едва не запнулся о ковер. — Я выучил из него только одно заклинание, но оно не очень хорошее... От него растут свиные копытца и пятачок. Краем глаза он увидел, как Рита и Лиза закончили с гаданием и тоже тихо выскользнули из комнаты. Шурасик остался совсем один. — Тупое заклинание, как раз для беленьких, — фыркнула Гробыня. — Нас недавно научили заклинанию, от которого изо рта лезут черви. И отменить его можно только в дни летнего и зимнего солнцестояния. Вот это я понимаю сглаз, не то что ваш детский сад с пятачками. — Я и не хотел быть светлым, — запальчиво сказал Шурасик. — Меня не спрашивали... — Это потому, что у тебя кишка тонка, Шурочка. Не всякий может быть темным. Ты даже боишься на Гуню примитивный сглаз наложить, а все туда же, на темное хочешь. Презрение в голосе Гробыни вывело Шурасика из себя. Он взмахнул перстнем и шепнул заклинание. В тот же момент оба его обидчика рухнули на пол, отчаянно ругаясь и стуча копытцами. Что было дальше, он не видел, потому что со всех ног пустился прочь из гостиной. — Черт, куда оно запропастилось? Шурасик перевернул вверх дном всю комнату, но перстень мага будто испарился. Подозрительно покосился на пустое гнездо — устав от постоянной вони и перьев, Шурасик недавно нажаловался Медузии, и питомца Валялкина выпустили в лес. С тех пор Ванька затаил на Шурасика сильную обиду и совсем перестал с ним разговаривать. Стрелки на часах близились к девяти утра. Через десять минут должен был начаться урок у профессора Клоппа. Шурасик застонал, представив себе, как разозлится профессор, если тот не придет, однако выйти из комнаты без перстня?.. Это могло быть очень опасно. Он не сможет даже болотного хмыря испугать, не говоря уж о большем. Потратив еще пару минут и покопавшись в пустом гнезде, Шурасик нашел только несколько блестящих бляшек, засохший мышиный трупик и оставленное Ванькой на память вонючее серое перо. Поколебавшись, Шурасик собрал сумку с конспектами и, опасливо озираясь, вышел из комнаты. На уроке профессора Клоппа можно обойтись без заклинаний. А уж на обратном пути он смешается с учениками и спокойно вернется в комнату. Главное только безопасно дойти до аудитории. Озираясь и отчаянно потея, он все же добрался до класса. Профессор Клопп отчитал его за пятиминутное опоздание и продолжил диктовку рецепта магических благовоний. Шурасик отстраненно подумал, что их с Валялкиным комнате не помешали бы благовония, и взялся за лекцию. Урок прошел на удивление тихо и спокойно. Никто даже не кинул в его котел лишний цветок амброзии. А Ванька, последние два дня заговаривавший бумажные шарики, чтобы они летали вокруг Шурасика, сидел, уткнувшись в тетрадь. Когда прозвенел трескучий звонок, Шурасик подошел к Валялкину. — Ты случайно не видел, куда я положил вечером перстень? Нигде не могу его найти. — Нет, — тот сделал вид, что занят тем, чтобы отнести на место котел. — Послушай, прости меня за эту твою гарпию, — повысил голос Шурасик. — Но согласись, ей там было не место. Она постоянно гадила, кричала и разбрасывала мусор. Дикому животному лучше на природе... Ванька, уже не притворяясь, молча ушел. Шурасик понял, что опять остался один, потому что другие ученики ушли еще раньше. Вздохнув, он сложил свои тетради. За время урока ему порядочно захотелось в туалет. Решив не идти до общего туалета возле гостиной, Шурасик зашел в небольшую уборную возле кабинета профессора Клоппа. Заржавевший кран подавался плохо, как и смыв в туалете, поэтому пришлось долго повозиться, прежде чем в облезлую раковину полилась вода. Брезгливо отряхнув руки, Шурасик пошел к выходу, но дорогу ему преградил Гуня. — Гы, успешно поссал, умник? Он уже давно избавился от копытцев и пятачка. Нехитрое заклинание Гробыня смогла снять меньше чем за полчаса в тот же день. После этого они не трогали Шурасика, но тот чувствовал, что это лишь затишье перед бурей. Что им этот простенький сглаз? Он будто отхлестал медведя веником. — Ребята, — тонким голоском начал Шурасик. — Вы меня извините за то заклинание. Я серьезно, даже не думал, что получится. От собственного голоса и жалобных интонаций его едва не вырвало. Как же он никчемен. Стоит в этом грязном туалете, голос дрожит, колени подгибаются. — Слышь, ты уже задолбал меня, умник, — Гуня толкнул его грудью. За плечом у него маячила довольная Гробыня. — Ты возомнил себе больно много. Ходишь с задранным носом, умничаешь, преподам стучишь. Хрена ли ты на желтопуза настучал? Мешала тебе его курица? — Но она была опасна... Смачная оплеуха сбила Шурасика с ног. В ушах неприятно зазвенело. На грязную плитку упали очки. — Ты как неродной, слышь. Или те мало объясняли, что стучать нельзя? Так, мож, тебе язык вырвать с корнем, если по-хорошему не понимаешь Пинок под ребра выбил из легких воздух. Шурасик почувствовал, как перехватило дыхание и как сжалось горло. Он захрипел, хватаясь за шею. В живот прилетел еще пинок, а затем еще один. — Ребята, пожалуйста... — попытался выдавить он, но лишь беззвучно зашлепал разбитыми губами. — Ты, чмошник, ты понял меня. Еще раз услышу, что ты преподам стучишь, убью нахрен! Удары прекратились. Шурасик перевел дыхание, боясь, что снова начнется приступ. Над головой что-то вжикнуло. По волосам потекла горячая, дурно пахнущая жидкость. С трудом отмыв голову в раковине и уняв бегущую из носа кровь, Шурасик поплелся в свою спальню. Раздавленные Гробыней очки треснули, но все же с ними было хоть что-то видно. В груди поднималась глухая ненависть невероятной силы. Как назло, по коридорам и Залу Двух Стихий шастал и перешептывался кто-то из учеников. Шурасик не отрывал взгляд от пола, но и без того было ясно, что шепчутся и смеются над ним. С наслаждением он представлял себе, как превращает Гуню в жабу и долго топчет и давит его каблуком. Как душит Гробыню, медленно сдавливая ее длинную шею. Как скармливает живьем Валялкина его ненаглядным гарпиям... Только бы найти перстень, а там... почему бы и нет? Словно издеваясь, перстень ждал его на тумбочке у кровати. — Ты зачем это сделал? — спросил Шурасик у Валялкина, который сделал, что усердно читает конспект Клоппа. — Что сделал? — тот привычно прикинулся валенком и пожал плечами. — Ты какой-то мокрый... В ту же ночь Шурасик отправился в библиотеку и, терпеливо выслушав заунывную поэму Абдуллы, засел в разделе запретных книг. Всего три ночи отделяли его от книги, где он отыщет ритуал возвращения из мертвых и принесет первую жертву Чуме.