Докажи

      Кларк безгласно курит, медленно выпуская дым, сидя на подоконнике в квартире своей лучшей подруги Октавии, и, прищурив глаза, осторожно наблюдает за полоской мягкого света, сочившегося из щелки приоткрытой двери в окутанную тьмой комнату. Ей кажется, она слышит шум его тяжелого дыхания, вместе с бешеным биением своего сердца где-то под ребрами. Вопрос был лишь в том, хватит ли ему смелости войти.       — Кларк, — шепотом зовёт Беллами, делая несколько неуверенных шагов в комнату. Она настороженно смотрит на него, неохотно поворачивая голову. Кларк не думала, что его возвращение заденет её так сильно, и обида, глупая, необоснованная, иррациональная и уж точно абсолютно неуместная обида, будет так сильно душить её. — Всё в порядке.       Она не понимает, было ли это вопросом или утверждением, но, в конце концов, сейчас это не так уж и важно.       Я устала быть сильной, — хочет сказать ему, зная, что он поймёт её. — Я устала терять любимых, — хочет вопить во всю глотку, до сдавленного хрипа в продрогшем голосе.       Но потом она вспоминает, как больно было потерять его, и в голову приходит только сдавленное: Я не могу потерять тебя. Только не снова. Вот только этого Беллами Блейк понять не сможет. Это единственное, чего Кларк не сможет объяснить ему. Отчасти потому, что это будет слишком больно.       Она невольно, по старой привычке, протягивает ему тот окурок, что остается от её сигареты, и он умудряется принять его из её тонких, озябших пальцев, и даже сделать последнюю затяжку, прежде чем выкинуть окурок в приоткрытую форточку, прямо в холодную свежесть ночного воздуха. Кларк со странной тоской наблюдает за огоньком, недолго мигающим в темноте, и невольно задумывается о том, как так же легко может сотлеть, если Беллами того захочет.       — Иди спать, — говорит он, потирая её плечо. Мягко и родственно. Так же как для Октавии. И за это ей хочется кричать на него. Она не его сестра. Никогда ею не была и никогда не будет. Так, может, ему уже пора перестать относиться к ней так покровительственно. Потому что его настолько искренние беспокойство и забота расщепляют её на мелкие кусочки.       — Я не могу уснуть, — отвечает Кларк хрипло, заламывая тонкие пальцы, и почему-то чувствует на своих плечах всю тяжесть потолка. И это, вне сомнений, вся тяжесть его обеспокоенного взгляда.       Она забыла, а может, просто не заметила, как их отношения из абсолютной, безжалостной ненависти перешли в… Как ей назвать это? Беллами заботится о ней точно так же как о своей сестре. Он беспокоится и хочет защитить её. И у Кларк почти нет сомнений в том, что он её любит. Просто любит не так, как ей бы того хотелось.       Беллами осторожно пододвигает её ноги и садится на противоположную сторону широкого подоконника, неловко глядя на неё.       — О чём задумалась, принцесса? — спрашивает он, по обыкновению весело, но почему-то Кларк видит в его глазах грусть. Он должен быть счастлив, он вернулся домой, к сестре.       Она горько усмехнулась.       — Ты уже сто лет меня так не называл, — ей почти не больно смотреть на него, и изнутри её почти не съедает, и даже мысли в голове почти не путаются, только сердце стучит так громко, что Кларк их почти не слышит.       — Ага, — кивает Беллами, немного выдвинув вперед правую ногу, и их тела соприкасаются. У неё дыхание в глотке застревает, у неё воздуха осталась на пару секунд, а новый глоток она сделать не может, а его глаза блестят озорством. Как и всегда. — Ты уже давно не напоминала мне принцессу.       — А сейчас? — она опускает голову на холодное стекло, чтобы хоть немного прочистить то, что осталось от её холодной рассудительности.       — Да, почти в башне и почти под охраной дракона, — Беллами отлично играет равнодушие и веселость, ведёт себя так, словно ничего не случилось, словно он не уезжал, и всё по-прежнему, но всё необратимо изменилось.       — Не хватает только прекрасного принца, — тянет Кларк задумчиво, наблюдая, как потеет окно под её горячим дыханием, отказываясь смотреть на него. Беллами смотрит на неё так, словно боится пропустить любую мелочь, слетевшую с её губ, любой её небрежный жест. Словно для него всё это важно, а у Кларк сердце надвое разрывается.       — А он тебе нужен, принцесса? — продолжает Беллами легко и небрежно.       Она вновь горько усмехается, почти ощущая во рту вкус обиды. Мне нужен ты.       — Полагаю, драконом ты называешь Октавию? Господи, она убьет тебя за такое нелестное сравнение, — уходит от ответа Кларк.       Беллами смеется, и у неё всё внутри мечется от этого звука.       — Ей понравится, не сомневайся, — отвечает он со смешком. Иногда Кларк забывает, как изменилась Октавия, как и о том, что Беллами знает сестру лучше, чем она сама себя.       Только вот, наверное, Беллами не понимал, что задумала О в этот раз, ведь, знай он, улетел первым же рейсом. Октавия до последнего не признавалась Кларк в том, что Беллами возвращается домой. Она-то знала, в каком мрачном настроении пребывает Гриффин и, главное, кто был тому причиной. И как только она могла пригласить её на ночевку, когда её брат вернулся? Октавия, наверное, хотела, чтобы всё было как в старые-добрые времена, но Кларк не могла не злиться на неё. Злиться на Беллами, да и вообще ненавидеть весь чертов мир.       Это было несправедливо, потому что он был её сердцем. Чем-то, у чего нет разумного объяснения, и она, несомненно, была лишь ещё одной неразумной, младшей сестрой для него, за которой нужно приглядывать.       У них было что обсудить. Тысяча тем для пустых разговоров, но молчать сейчас было гораздо приятнее. Кларк видела, как блестят его глаза в темноте и невольно улыбнулась уголками губ. Она делала вид, что смотрит в окно, а он — что не смотрит на неё.       Глупо, но она не хотела, чтобы Беллами уезжал, но жизнь шла вперед, а он любил жить быстро. У него не было ни времени, ни желания ждать, пока она окончит учёбу, ради непонятного изменчивого будущего с ней. Стоит ли напоминать, что он видел в ней лишь объект, который нужно оберегать?       — Я скучал по тебе, — произносит Беллами, зажигая новую сигарету.       — Правда? Судя по рассказам Октавии у тебя не было на это времени, — отвечает Кларк с недоверием и обидой, впервые за долгое время чувствуя себя маленькой, глупой девочкой.       Он не соглашается:       — Вообще-то на тебя я всегда готов найти время.       Кларк хочет злиться на Беллами, хочет ударить его и обнять. Она поднимает глаза, медленно падая вниз, как тот слабый огонёк. Он наклоняется к ней и передаёт сигарету, Кларк делает быструю затяжку, чувствуя, как глотку сжимает то ли от сильного табака, которому Белл отдавал предпочтение, то ли от боли и обиды.       — Ты не позвонил мне ни разу за все это время, — Кларк вполсилы ударяет его ногой.       — Я не хотел слышать твой голос, — признается Беллами, и она жадно втягивает воздух через ноздри. Его слова уязвили её. Это было пощёчиной, это было слишком больно, и, хотя Кларк ни за что бы не расплакалась, она сжалась под весом этого заявления, собираясь уйти, но Беллами продолжил: — Я знал, что, если услышу твой голос, не смогу сдержаться, брошу всё и вернусь домой. К тебе.       Он тянется к её лицу, и ласково заправляет ей за ушко несколько непослушных прядок, как делал уже, наверное, полсотни раз. Кларк замирает, не зная, можно ли ему верить. Беллами никогда не обманывал её, и всё же это звучало слишком… нереалистично. Она всегда была для него лишь ещё одной младшей сестрой, у неё никогда не было не единого шанса. Наверное, О он сказал то же самое… Наверное, это не с ним Октавия вечно болтала, рассказывая обо всех переменах в их жизнях.       — Тебе стоило позвонить мне, — полушепотом говорит она, глядя в его тёмные, искрящиеся глаза.       — Да, наверное. Знаешь, это были потрясающие полтора года, но я не могу сказать, что был счастлив, когда тебя не было рядом, — признаёт он, всё ещё находясь слишком близко. И Гриффин на девяносто девять и девять десятых процента может сказать, что простила Блейку всё.       Кларк с недоверием смотрит, не зная, чего ожидать. Но в тот момент она точно знает, чего хочет, и склонившись к Беллами, она шепчет лишь одно слово:       — Докажи.