What dreams may come

      Эвита приоткрыла глаза. Странное ощущение: она не почувствовала, как двигаются веки. Задумываешься о том, что человек чувствует веки только тогда, когда их нет.       Эвиты не было.       Вернее, не было ее тела.       Она даже не знала, как выглядит. Что собой представляет ее душа? Серый дым? Розоватое облачко? Тень?       В загробном мире нет зеркал. Здесь нет ничего, что могло бы удовлетворить физическую оболочку: не было стульев, шкафов, деревьев или брусчатых улочек. Вопреки расхожему представлению о небесах, тут не было ни зеленых полей с овечками и львами, ни пышных кучерявых облаков, по которым можно было попрыгать, высоко взлетая в воздух, навстречу голубому небу.       Тут ничего не было.       И девушка ощущала себя донельзя непривычно: ее одновременно не было, и одновременно она существовала в этом странном калейдоскопе бытия. Будь у Эви тело, ее бы определенно затошнило.       «И это ваша хваленая загробная жизнь?» — разочарованно подумала девушка.       Хорошо, что она хотя бы могла думать. И могла испытывать эмоции.       — А что ты хотела? — раздался отовсюду и ниоткуда голос. Знакомый, но в тоже время неизвестный девушке.       — Не знаю, — Эвита попыталась пожать плечами, но попытка оказалось напрасной, — но уж точно не этого, — раздраженно добавила она. — Бродить по зеленым полям и даже жариться с чертями в котле и то заманчивее, чем… это, — она снова хотела задействовать свое тело, хотела развести руками, которых не было. — Или… я все-таки в своем личном аду, и это мое наказание? И кто, собственно, спрашивает? — миллион вопросов, на которые хотелось бы получить ответы.       — Ты можешь сама ответить на свои вопросы.       — Неужели… — едва слышно буркнула Эвита.       Ладно, ее мало интересовало небытие. С этим она разберется позже. А вот голос, действительно, казался чересчур знакомым, но далеким. Как будто она раньше слышала его очень часто. Каждый день…       — Эй? — тихонько позвала девушка. — Я знаю тебя?       — В этом мире ты знаешь все, — и снова никакой конкретики в ответе.       Эвита раздраженно повернулась. Она поймала взглядом, как ей казалось, источник звука, несмотря на то, что ее не покидало ощущение, будто голос разноситься отовсюду. И, к ее удивлению, она заметила перед собой фигуру человека. Вот только очертания были как будто не в фокусе, а на лице и вовсе был какой-то мазок кисточки.       — Кто ты? — в очередной раз поинтересовалась Эви.       — Ты не узнаешь меня? — в незримом голосе слышалось разочарование.       И на этот раз она была точно уверена, что знает его.       Она знала голос.       И знала, кому он принадлежит.       — Ньют?       Первыми она увидела глаза. Темно-карие, почти черные, они смотрели на нее с легким укором и бесконечной теплотой. В этих глазах она утопала годами. Плотно сомкнутые тонкие губы поддернула легкая усмешка, аккуратная, словно парень стеснялся улыбнуться. Пшеничные волосы взъерошил легкий ветерок, растрепав их еще сильнее. Родинка под глазом. Острые скулы. Выступающие ключицы. Одетый в холщовые штаны и белую футболку, Ньют сделал шаг навстречу. Он не хромал. А во лбу не было смертельной раны от пули.       Всего через мгновение она крепко сжимала его в своих объятиях, неожиданно обретя способность к осязанию. Она чувствовала родной запах, уткнувшись ему в шею. Ощущала тепло его прикосновений.       «Это все правда?       Или это сон?       Если это сон, я больше не хочу просыпаться.       Никогда».       — Здесь все иначе, Эва, — произнес Ньют, слегка отстраняясь от девушки и заглядывая ей в глаза. — После смерти только одна дорога — мечты.       — То есть… — она вздохнула, не решаясь заканчивать фразу, — это все нереально?       Он не спешил с ответом. Улыбнувшись, Ньют мягко взял Эвиту за руку и развернул ее спиной к себе. Эвита невольно ахнула: они неожиданно оказались на краю высокого утеса, покрытого свежей травой, а перед ними распростерлась красивейшая панорама — пики высоченных гор задевали медленно плывущие по небу белоснежные с легким розоватым отблеском облака, воздух был теплым, свежим и слегка сладковатым, откуда-то снизу доносился легкий шум водопада или горной реки.       — Люди считают невозможными все то, чего с ними раньше не случалось, — произнес Ньют на ушко девушке. — Но это лишь означает, что и нас не существует.       — Я не понимаю, — покачала головой Эви и развернулась лицом к Ньюту. — Мы ведь… нас, действительно, больше нет.       — Нас нет в том мире, где мы родились, — поправил Ньют. — Наши души покинули его, чтобы оказаться здесь. В новом мире. Где совсем другие правила.       — И что это за правила?       — То, во что ты веришь становиться твоим миром, — загадочно улыбнувшись, ответил парень. — Когда ты только оказалась здесь, ты не могла ощутить даже саму себя. Потому что не верила, что ты здесь. Не верила в существование этого мира. Ты не узнавала мой голос, потому что не верила в то, что он может оказаться им. А когда поверила, то поверила в меня. И смогла увидеть. Коснувшись меня, ты ощутила свое тело, приняла то, что ты здесь.       Эвита покачала головой:       — Все слишком запутанно.       — Я помогу тебе разобраться, — улыбнулся Ньют, делая спиной вперед шаг назад и уводя за собой девушку.       — Когда ты успел все понять тут? — удивилась Эви. — Ты ведь… ну, — она вдруг почувствовала неловкость.       — Моя смерть была незадолго до твоей, — кивнул Ньют, и для него это была совершенно обыденная фраза. — Алби встретил меня. А у него была масса времени понять, что тут к чему. Напоминает Лабиринт, не правда?       Ньют развернулся и начал по тропинке спускаться к подножию утеса, на котором они стояли. Эвита не отставала, однако за дорогой не следила, ее одолевали странные мысли. Ей казалось, что Ньют ведет себя с ней немного холодно. Как будто он злится на нее.       — Ты права, — парень так неожиданно остановился, что Эви чуть не врезалась носом в его лопатку.       — В чем? — не поняла Эви, когда Ньют посмотрел ей в глаза.       — Я слышу твои мысли, — сказал он. — Вернее, я чувствую их. Ты тоже научишься, может быть…       В ответ девушка только нахмурилась. Каждая фраза парня путала ее еще больше, и это уже начинало раздражать.       — Ты злишься на меня? — она решила решать вопросы по мере поступления. — За что?       Ньют поджал губы и покачал головой:       — Ты, правда, не понимаешь?       Она понимала. Прекрасно понимала, даже думала об этом несколько секунд перед тем, как добровольно лечь на койку. Томас недвусмысленно сказал ей: «Ньют бы хотел, чтобы ты жила».       — Да, Эва, — кивнул Ньют.       «Хватит читать мои мысли!»       — Томми прав, я бы хотел, чтобы ты жила. Я желал для тебя лучшего!       — Правда? — выгнула бровь Эвита, сложив руки на груди. — Какого «лучшего»? Как бы я жила, если бы не пошла на жертву? Лекарство бы не нашли, весь мир продолжал дохнуть, как мухи, а какие-то три десятка подростков укрылись на краю света и вели жизнь первобытных людей: в пещерах и охотясь на кабанов. Да как бы я вообще жила без тебя? Об этом ты подумал? — лучшая защита, это нападение. — Ты бросил меня!       — Я? Бросил? — Ньют в первое мгновение задохнулся от возмущения. — Я был заражен вспышкой, Эва! Да если бы я не бросил тебя, то обрек на безграничные страдания! Видеть, когда родной человек на твоих глазах сходит с ума, и ты ничего не можешь с этим поделать… врагу не пожелаешь!       — Тебе-то откуда знать, — бросила Эвита, злобно фыркнув. В глазах девушки стояли слезы.       Со смертью к отлетевшей душе возвратилась память. Эви, а ведь на самом деле ее звали совсем по-другому, вспомнила все, что с ней произошло. Вспомнила, как ее с братом забрал ПОРОК, как они жили на его базе до «стерки» для Лабиринта, как ее родители заболели…       Хрустальная слезинка, быстро скатившаяся по щеке девушки, оставила тлеющую дорожку на сердце юноши. Душу защемило. Больше всего на свете он боялся причинить боль Эвите. Он был на нее зол, но это не давало ему повода намекать на тот ужас, что она пережила, когда была совсем маленькой девочкой.       — Я не хотел напоминать тебе о родителях, прости, — тихо произнес он, обнимая девушку и прижимая ее к себе. — Пойми, Эва… Я люблю тебя… с детства. Ты же помнишь нашу первую встречу?       Эвита улыбнулась, чувствуя на губе соленую капельку.       — Нелепее придумать нельзя, — Ньют чувствовал ее настроение. — С тех пор ты навсегда осталась в моем сердце. Я так сильно полюбил тебя, что больше всего на свете боялся потерять. Мы с тобой… Помнишь наши клятвы перед тем, как тебя забрали в Лабиринт?       Девушка кивнула. Конечно, она их помнила. Детские и наивные, но до глубины каждого слова серьезные.       — Мы ведь все равно продолжали любить, — Ньют облизал губы. — Даже не помня самих себя, не помня ничего. Чувства не сотрешь. Мы родственные души, мы всегда будем любить друг друга, и нас всегда будет тянуть друг к другу.       — Знаешь, какой минус у родственных душ? — Эвита смахнула тыльной стороной ладони последнюю слезинку. — Одна душа не может без другой. Никак, понимаешь? Если бы я умерла, сколько бы ты прожил без меня? Даже точно зная, что я хотела бы, чтобы ты жил?       Ньют закусил нижнюю губу, не зная, что ответить. Но его ответ не был ей нужен, она и так его знала.       — Ты злишься на меня, — она посмотрела ему в глаза. — Лучше злись на ПОРОК. На Вспышку, что они выпустили. На смерть. На любовь. Но не смей злиться на меня, ведь ты поступил бы так же. Мне плевать… — Эвита глубоко вздохнула, понимая, что ее слова сейчас прозвучат верхом эгоизма. — Плевать на то, что моя жертва помогла сотням людей. Помогла таким же влюбленным обрести счастье. Помогла детям вернуть родителей. Да, это все выглядит так благородно, так доблестно, но это все лишь предлог. Это мой предлог умереть, Ньют. Я лучше буду мертвой, буду заблудшей душой в этом чертовом непонятном мире без правил, но с тобой, чем живой, с друзьями и «лучшем мире», но без тебя. Ты — мой мир.       Слушая ее пламенную речь, ее искреннее признание, которое вовсе не было для него открытием, Ньют чувствовал тепло, которое медленно обволакивало его до кончиков пальцев. Она не просто признавалась ему в любви, она только что сказала намного больше. Любить, любить до потери сознания, до бабочек в животе — не подвиг. Идти за своей любовью на смерть, следовать за ставшей родной душой за край мира — вот то седьмое небо, которое достигли они оба. У каждого свой ад и свой рай. И для них раем было просто общество друг друга, не важно, где и при каких обстоятельствах.       — Я до безумия люблю тебя, — прошептал Ньют, крепче прижимая девушку к себе. — Ты была моим маяком, когда я заразился. Я держался за твою любовь. А когда я ушел… все случилось слишком быстро. Свет погас, и зараза быстро поглощала меня… Я толком и не заметил, как сошел с ума. Томми очень кстати оказался на том шоссе. Я не знал, что ты была с ним… Прости, что я… что ты видела, как я…       Эвита ласково провела подушечкой большого пальца по губам парня, останавливая его речь. Затем дорожка прикосновения поднялась к скулам парня, к его мягким волосам, и, наконец, ладошка Эви опустилась на шею юноши. Девушка привстала на цыпочки и поцеловала Ньюта.       Поцелуй должен был быть чувственным, медленным и легким, передающим всю ее нежность к этому светловолосому юноше, но между их крайними встречами прошло слишком много времени. Они слишком сильно соскучились друг по другу. Терпения не хватало, желание раствориться друг в друге разгоралось с каждой секундой жаркого слияния губ.       В этом мире все было по-другому. Когда они были живы, они любили друг друга всей душой, но могли доставлять физическое удовольствие своим телам, оболочке. Здесь же они целовали друг друга, но это не было поцелуем: они просто в прямом смысле сливались душами в единое целое, являясь единым счастьем, которое их души испытывали в тот момент. Это было до нереальности странно, но вместе с этим противоречивым чувством, им никогда еще не было так до безумия хорошо друг с другом.       И все же, обоим было этого мало…       — Что теперь, Ньют? — поинтересовалась Эвита.       Они сидели в тени дерева с огромной кроной зеленых листочков, перемешанных с лиловыми цветочками. Периодически с веток слетали пушинки, которые сразу же подхватывал ветер, унося прочь.       После горестной разлуки при жизни они долго наслаждались друг другом в их новом мире. Эви быстро научилась принимать свое душевное состояние как должное, научилась мечтать и эти мечты мгновенно воплощались в их мире — будь то океанский берег с белым песком или тихие посиделки у костра, чрезвычайно напоминающие Глэйд. У каждой души был свой мир, и были пересечения миров, где Эвита и Ньют встретили Чака, Алби и Эрни. Каролина казалась счастливее всех: она излучала такую радость, что, казалось, ее тепла хватит, чтобы растопить Аляску. Они встретили даже Терезу. Душа черноволосой девушки не сразу обрела покой, но, в конце концов, узнав о жертве Эви и о том, что все получилось с лекарством, Тереза успокоилась. После этого ребята не видели ее.       Времени здесь не было. День не сменялся ночью: миром руководила фантазия и желания. И сначала это было так по нраву девушке и юноше, они были вдвоем, у них было всё. Всё, кроме оставшихся за чертой ребят, продолжавших жить. Ньют с Эвитой навещали их. Мысли друзей о покинувших их глэйдерах были маяком для отлетевших душ: с помощью воспоминаний Эви с Ньютом могли призрачными тенями на короткое время посещать тех, по ком так скучали. И радоваться тому, что они жили и получали удовольствие от новой жизни.       Самым тяжелым было первое посещение мира живых. В какой-то момент и Ньют и Эвита почувствовали жжение, распространяющееся по всему их существованию.       — Что это? — испуганно спросила Эви, которой казалось, что она горит, хотя боли не было.       — Воспоминания. Горечь… С нами… прощаются, — отрывисто ответил Ньют и взял Эви за руку. — Идем.       Следуя маяку, две отлетевшие души устремились туда, где в новом обретенном мире в сумерках ночи шанки стояли на зеленой лужайке перед несколькими плитами, на которых были вырезаны имена. Имена всех, кто погиб во время чудовищной войны с ПОРОКом. Крайний ряд занимали те шанки, которые погибли за все три года существования Лабиринта, далее шли имена тех, кто погиб во время штурма выхода, в борьбе с гриверами, кто стал жертвой проводов, кто погиб во время побега из базы и во время захвата лагеря Правых. Но первый ряд занимали могильные плиты Алби, Чака, Терезы, Ньюта и Эвиты. Рядом с вытесанными именами Памэлла, периодически шмыгая носом, раскладывала красные полевые цветы.       Эви поежилась. Снова накатило ощущение нереальности происходящего. Стоять рядом со своей могилой, призраком… Голова закружилась, но девушка нашла в себе силы.       Ньют стоял возле своей плиты. Его глаза, опущенные под ноги, выражали глубочайшую печаль. И Эви понимала, почему: к плите подошла Соня и, присев на корточки, вытерла несуществующую пыль с имени брата.       — Я ведь так и не поговорил с ней, — огорченно произнес Ньют. — Она попросила найти ее, а я не нашел. Даже не попытался. Чертова вспышка…       — Сейчас самое время, — мягко посоветовала Эви.       Ньют задумчиво посмотрел на возлюбленную, а затем, коротко кивнув, присел рядом с сестрой.       — Лиззи… — тихонько позвал он, но девушка, естественно, не отозвалась. — Лиззи, малышка, прости меня. Я должен был найти тебя. И спасти. Вспышка стала предлогом, ведь я все равно мог… должен был вместе со всеми прорваться на базу и спасти тебя…       — Ты бы не спас меня, — покачала головой Соня.       Ньют оторопел. Не может быть, чтобы девушка слышала его. Но она не слышала. Она просто знала, что он будет сожалеть. И считала своим долгом в этот вечер прощания сказать о том, что ее брат ни в чем не виноват.       — Если бы Минхо чудесным образом не очнулся, Правые не спасли бы нас, — Соня продолжала разговаривать с именем на могильной плите. — Если бы Тереза не помогла ему. И всем тем, кто смог удрать с этого помещения с проводами. Ты бы не успел. Не вини себя, пожалуйста. Милый брат, я не помню тебя, но знаю, что ты горячо любил меня. Так же, как и я тебя все эти годы. Ты прошел через ад на земле, я надеюсь, что ты обретешь покой на небесах, — с этими словами Соня наклонилась и оставила на заглавной букве имени поцелуй.       Ньют поднялся на ноги вместе с сестрой. Как бы он хотел иметь возможность обнять ее. В карих глазах парня стояли слезы. Но от слов сестренки ему стало легче.       Эвита не слышала речь Сони. Оставив их наедине, она обошла плиту со своим именем и, не удивившись этому, обнаружила с другой стороны Томаса, сидевшего на траве и оперевшегося спиной на плиту Эвиты.       — Ах, Том… — она присела рядом.       Томас сидел, слегка запрокинув голову. На щеках парня блестели соленые дорожки, но он даже не пытался их вытереть. Эвита чувствовала его состояние, чувствовала, как сильно он винит себя в том, что произошло.       — Ты все правильно сделал, — произнесла девушка. И больше слов не нашлось.       Когда ее призрачная ладошка опустилась на руку брата, Томас удивленно опустил голову и сквозь пелену слез посмотрел на свои пальцы. Их словно обожгло огнем. Они горели приятным теплом, которое одновременно разливалось по его груди. Она была здесь, он точно это знал.       — Эв… Эви… — парень взволнованно поменял положение, выпрямившись и безуспешно пытаясь найти глазами сестру. — Эви…       — Я здесь, — она улыбнулась, хотя голос ее дрожал от слез. — Со мной все хорошо. Ньют со мной. Я в безопасности, Том…       Томас нервно пожевал нижнюю губу. Он на уровне подсознания ощущал присутствие сестры, но не слышал ее, не видел. Чувствовал. Тепло в груди говорило о том, что все хорошо. Все будет хорошо. Она простила его. Она обрела покой. Она теперь с Ньютом.       Навсегда.       Уголок губы Томаса дернулся в нерешительной улыбке. Он поднялся на ноги и вернулся туда, где стояли остальные шанки. Минхо одобряюще хлопнул его по плечу.       — Она простила меня, — поделился Томас. — Простила. Я знаю.       — Конечно, простила, — Памэлла обняла Томаса. — Это было ее решение. Она благодарна тебе за него.       — Да, — кивнул Томас, сделав такой глубокий вдох, на который только был способен.       — В этих кланковских цветах нет никакого толка, — буркнул Минхо. Он злился. Все эти похороны, прощание, театральная показуха раздражала азиата. Он не смирился со смертью тех, кто был ему ближе, чем родные. Ему было невероятно трудно принять смерти тех, с кем он не успел попрощаться.       Ему никто не ответил, чтобы не задирать сильнее. Памэлла обняла Минхо, и они остались стоять так, приобняв друг друга. Обычно говорливый азиат, не сказал ни слова на этой небольшой церемонии. Он только хмурился и тихо цокал: только время могло помочь ему смириться.       Эвита с Ньютом стояли поодаль и с тяжелым сердцем смотрели на церемонию прощания. Хорхе произнес очень душевную речь, Томас тоже сказал свое слово. Потихоньку все сказали то, что хотели. Отдав дань уважения и памяти, шанки разбрелись по своему недавно обретенному поселению. Памэлла, спрятав мокрое лицо в платочек, ушла вслед за Томасом, замыкающим расходившуюся толпу. И только Минхо остался стоять посреди зеленой лужайки с могилами.       — Что ж я за гад такой, что не сказал ни слова… — пробубнил он. — Потому что я не знаю, что сказать, понятно? — он вскинул голову и посмотрел на мерцающие звезды. — Где вас там носит, а? Вы стали звездами? Или как? — он тяжело опустился на землю и уселся по-турецки между плитами Эвиты и Ньюта. — Гребанные шанки, — обозвался он и сплюнул на траву. — Как теперь без вас-то жить, вы об этом не подумали, когда помирали? Кто будет мельтешить каждое стебанутое утро перед глазами, тыкая в бок, чтобы я просыпался и завтракал? Кто будет прожигать своим охмуртительным, мать твою, взглядом, пытаясь вызвать из недр ада мою совесть? Кто будет застебывать нравоучениями, как правильно поступать? Кто, да чтоб вас… кто будет всегда прав, как бы это не бесило? Гребанные ублюдки ПОРОКа, — Минхо в сердцах стукнул кулаком по земле. — Слышь там, на небе! — он поднял голову. — Где эта вонючая типа справедливость-то? За что им это все? Почему они-то? Стебаный крот, как же мне вас не хватает, шанки, — Минхо вновь опустил глаза. Слез не было, ярость выжигала их. Он был одновременно зол, и одновременно его одолевала тяжелая горечь. — Вот что, — он поднялся и сунул руки в карманы штанов, — если они не встретились там… не знаю, где это все происходит… если они не счастливы в данную секунду, то все это, — он кивнул на поселение, находившееся чуть ниже кургана, где было решено возвести могильник, — к чертовой матери напрасно, понятно?       Минхо последний раз оглянулся на имена плит. Кивнув им, он хмуро побрел туда, где Галли с Хорхе разжигали традиционный вечерний костер.       Ньют поежился от воспоминаний. Они еще не раз навещали шанков, с облегчением видя, что они продолжают жить. Что время им помогает. Нет, они не забыли своих погибших друзей, но смогли отпустить их. Сегодня они в последний раз навестили поселение. Убедились в том, что Минхо с Пэм ждут мальчика, Соня влюблена до кончиков пальцев, и все остальные спасенные живут в спокойствии и дружбе, они попрощались с Томасом.       — Ты готова? — спросил Ньют, после того, как поднялся на ноги и помог встать Эви.       — На все, что угодно, — кивнула она, — лишь бы с тобой.       Парень улыбнулся и поцеловал девушку.       — Ты точно найдешь меня? — в последний раз поинтересовалась Эвита.       — Иначе быть не может, — Ньют взял девушку за руку и обернулся через плечо.       Ветер взъерошил непослушные волосы.

***

      Ветер взъерошил непослушные волосы. Маленький светловолосый мальчик, высунув кончик языка, сидел на берегу моря и лепил из мокрого песка замок. Парнишка тщательно корпел над своей постройкой, весь его хмурый вид выражал серьезную сосредоточенность.       Он и не заметил, как к нему подошла босая девочка в легком красном сарафанчике. Она хитро улыбнулась, продемонстрировав россыпь веснушек на щеках и носу.       — Ты строишь замок слишком близко к берегу, — заявила она.       Мальчик вскинул голову, укоризненно пронзив ее карим взглядом:       — Тут больше мокрого песка.       — Зато его может смыть волной, — девочка обошла недостроенный замок. — Вон той, — указала она на довольно высокий гребень соленого моря.       Мальчик успел только испуганно посмотреть в сторону воды, как гребень зашумел и белой пеленой обрушился на берег, сбив с ног девочку и напрочь смыв постройку.       — Черт! — в сердцах воскликнул мальчик, смотря на разрушения. — Ты в порядке? — поинтересовался он у сбитой с ног девчушки.       В ответ девочка лишь звонко засмеялась. Она убрала с лица мокрые пряди каштановых волос и плюхнулась на песок рядом с мальчиком.       — Ты накаркала, — буркнул он, поджав тонкие губы.       — Я не специально, — ничуть не расстроившись, ответила девочка. — Давай я помогу тебе восстановить замок?       Он обернулся на нее и посмотрел в каре-зеленые глазки. Девочка улыбнулась. И эта улыбка заставила его улыбнуться в ответ.       — Ньют.       — Что?       — Меня так зовут. Ньют.       — А я Эви. Вообще Эвита, но все зовут меня просто Эви.