Любимому брату

Я надеялся быть звездой — стал военных пожарищ дымом. Душит вонь обгоревших тел, а не лавровый дух венка… И заклятья летят не в тех. Это, Фредди, невыносимо: ощущать как в руке моей холодеет твоя рука… Смех под сводом ещё звенит. Но подёрнуты губы пеплом — Больше с них не сорвётся вздох… «Трупы — данность любой войны». Нет, не ты! Умоляю, Фред! Сумасшедшая смерть ослепла? Горем я искупаю грех? За родными же — нет вины. Я, когда-то предавший всех, так нелепо растратил годы: Толщину измерял котлов, дифирамбы министру пел… Осуждал я таких, как ты: бесшабашных, лихих… свободных. Я хотел быть таким, как ты. Жаль, сказать тебе не успел. Если б слышал меня сейчас, то, конечно, бы удивился. Усмехнулся, потом сострил. Если б слышал… Но ты погиб. Я не смел быть таким, как ты. Потому презирал и злился — Отвергающий солнце крот, отрицающий Силу сквиб. Ведь когда-то умел летать… Но не все сохраняют крылья. И прогнувшись в спине сто раз, трудно голову вверх держать. Я пытался устроить жизнь. Лишь пытался. Вы с братом — жили. Рыжиной затмевали свет. А мою — разъедает ржа. Разрывая огнём петард благонравную серость будней, Наплевав на Ж.А.Б.А. и С.О.В. и карьеру не ставя в грош, В унисон хохотали вы надо мной, сухарём-занудой… Я бы много сейчас отдал, чтоб слегка улыбнулся Джордж. …Оботру с восковой щеки то ли сизую пудру пыли, то ли — смерти густую тень. Потускневшую трону прядь… Пусть и не были мы близки, только братьями всё же — были. Я люблю тебя. Слышишь, Фред? Жаль, друзьями теперь не стать… Я вернулся в последний миг. И надеялся, что не поздно — Хоть смирилась уже семья, что меня с вами рядом нет. Но заклятья летят не в тех. И ярчайшие гаснут звёзды… Если б умер не ты, а я — сказка стала б счастливей, Фред.