***
— Знаешь, — я поворошил ветки в костре железякой, которую Лилит захватила из института, — у этих людей были дома… Конечно, у нас в них нет нужды: мы не спим, не готовим пищу, не принимаем душ… Но всё же я осознал в себе потребность иметь личное пространство и вещи. Хотя бы каморку в институте, собственный терминал и зарядное устройство. — Никакой приватности. Пока ты служишь великому делу, ты себе не принадлежишь, — серьёзно ответил Дог, отложив книгу, которую пролистывал, но, почувствовав мою растерянность, рассмеялся и хлопнул меня по плечу: — Расслабься, брат! Я тоже подумываю о том, чтобы по возвращении оборудовать себе гнёздышко и повесить на него табличку «Не входить без стука». Я кивнул, глядя сквозь огонь. Во всяком случае, у меня есть пещера с запасами на чёрный день. Пока о ней никто не знает, я вполне могу считать её своим настоящим домом. Возможно даже, я бы стал защищать это место, если потребуется. Как ни крути, собственная комната в институте больше смахивает на свой уголок в общежитии. На секунду я представил себя уютно устроившимся на выстеленном чем-то мягким полу пещеры. Я увлекся книгой или паял что-то в свете небольшого фонарика. «И это то, чем занимается венец эволюции искусственного интеллекта, когда в его распоряжении целая планета?» — услышал я голос воображаемого Милтона. Я поднял голову, встретился взглядом с перламутровыми глазами, горящими из разрезов в чёрной маске, и подумал, что дизайнеру следовало бы запечатлеть на этом лице вечную усмешку. «А ты сам что здесь делаешь?» «Ты мне скажи, это же твоя фантазия». Вдалеке завыл волк. — Где носит этих двоих? — Подошёл к костру раздражённый Админ и опустился рядом. — Что? — Переспросил я, всё ещё находясь в воображаемой пещере. — Лилит и этого любителя фолк-музыки, — уточнил он, не скрывая своей неприязни к мистеру Мальсиберу. — Документы какие-то пошли посмотреть, не знаю. — Пожал плечами Дог и, повернувшись ко мне, спросил: — Поищем их? — Да, конечно, — согласился я и поднялся, отряхиваясь. Мы двинулись в сторону цехов по заросшим асфальтовым дорожкам. На самом деле оба больше хотели насладиться прогулкой, чем найти кого-то. Дог пару раз лениво позвал андроидов по имени, но только спугнул какую-то птицу, притаившуюся в тёмных кустах. Костёр был уже далеко, когда мы услышали голоса. Не сговариваясь, мы приостановились. — …получается сорок пять градусов северной широты, — констатировала Лилит. — Значит, мы в Хорватии. Язык, на котором написаны книги, — пояснил её собеседник, — очень походил на хорватский, но я до последнего сомневался. На какое-то время наступила пауза. Я замер на месте. Чутьё подсказывало, что я стал свидетелем чего-то важного, но ноги так и приросли к земле, и я боялся издать даже малейший шорох. Дог тоже затаился. Наконец, Лилит прервала молчание. — Когда всё это будет поставлено на рельсы, я обязательно отправлюсь в путешествие. Увидеть своими глазами полярное сияние, гейзеры, океан… Уверена, что люди чувствовали перед величием природы абсолютно то же самое, что и я сейчас — трепет и восхищение. Иногда мне кажется, что я от них совсем не отличаюсь. Я замечаю за собой такие вещи, которые не могу объяснить практическим назначением моего алгоритма. Мне знакомо переживание красоты, нежности и, кажется …влюблённости. Мне показалось, что я теряю равновесие. Возможно, Милтон в этот момент экспериментировал с разделением ресурсов и это вызывало помехи… Мистер Мальсибер размышлял некоторое время перед тем, как ответить на её внезапное признание. — Думаю, ты не права в том, что эти переживания не имеют прикладного значения. Создание крепких союзов, основанных на привязанности, важно не только для продолжения рода, но и для выживания, и для развития. — То, что я чувствую, больше похоже именно на гормональную бурю, но у меня даже нет соответствующих механизмов… — Что именно ты чувствуешь? — В данный момент — смущение. Снова тишина. — Лилит? — М? — Я чувствую это тоже. В свете луны я увидел, как Дог знаками показывает мне, что нужно аккуратно уходить, и мы, изо всех сил стараясь быть бесшумными, направились к ближайшему зданию.***
— Это тяжело — не иметь собственного прошлого. Я имею в виду, у людей к тому моменту, как они эволюционировали в тех, какими мы их знаем и по чьему подобию мы были созданы, накопился тысячелетний культурный и научный багаж. Они более-менее представляли, кто они есть и как они к этому пришли. Мы же можем сравнивать себя лишь с предыдущими поколениями андроидов в симуляции. А в реальном мире у нас нет истории. Мы родились потерянными. — У нас есть архив конференций Геенны, — возразил мне Дог. Мы сидели на полу в темноте пустого цеха уже минут двадцать. — За всю историю Геенны хоть кто-нибудь создал тему «Помогите, кажется, я влюбился»? В человеческой литературе есть масса историй о романтических чувствах. И я уже не знаю, что и думать. У нас нет механизмов для того, чтобы влюбляться. — Харт, друг, у тебя голова ещё не перегрелась? — серьёзно сказал Дог. — Просто отключи разум и переживай все чувства, которые в тебе есть. Помимо научного и философского способа познания мира существуют и другие. — Ты отрицаешь научный способ познания? Даже Милтон так далеко не заходил, — пошутил я. — А вот Милтон, кстати, тоже слишком много думал и наверняка закончил бы самоотключением, не справившись с реальностью. — Ты не оставляешь ему шанса? — На что? Ему ничего не нужно было. Вот уж кто родился потерянным, — Дог поднялся и протянул мне руку. — Пойдём, а то нас будут искать. Я схватился за его ладонь и встал на ноги. — Спасибо. — Да не за что, брат.