***
Моя подруга давно спит, как и две девушки, что зашли на следующей после нашей станции. А я, подхватившая где-то по дороге вдохновение, заполняю заметки в телефоне, уже предвкушая сколько всего смогу выложить, когда вернусь домой, и как будет бурчать Единорог на количество опечаток на квадратный сантиметр текста. Но, что уж тут поделаешь, буквы на экране не такие большие, чтобы я могла печатать без них, а мысль так и несет текст вперед, заставляя стучать пальцами по экрану все быстрее и быстрее, не давая и секунды на то, чтобы прерваться и хотя бы перечитать написанное, не говоря уже об исправлениях. О, интернет! Я замечаю, что поезд остановился только спустя несколько минут после этого. А остановка поезда автоматически означает наличие интернета. Медленного, раздражающего, но это определенно лучше, чем ничего. По привычке первым делом открываю вкладку с фикбуком в браузере. Медленно, но верно вырисовываются бежево-коричневые тона сайта, и машинально я почти закрываю его: последнее время в правом верхнем углу я не вижу никаких значков. Но в последний момент замечаю единицу, а через секунду прогружается и изображение конверта. Очень интересно. Нетерпеливо жду загрузки страницы с общими диалогами, попутно успокаивая себя. Наверняка это какой-то читатель, как это уже бывало. Всего пару раз, правда, но для меня это более вероятно, чем-то, чего я почему-то желаю сейчас. Сообщение от моего редактора. Но я настолько удивлена, что роняю телефон из рук на жесткий матрас подо мной. Это сообщение от него. Серьёзный.Единорог. +1. Я быстро тыкаю на наш чат и в нетерпении начинаю ерзать по полке: мне вдруг становится совсем неудобно. Замечаю, что огни за окном начинают мелькать. Сначала медленно, потом быстрее и быстрее. Это ведь не мы двинулись? Но я почти что сразу понимаю, что это именно мы и двинулись, когда чувствую все ускоряющийся ход поезда. Ну, отлично. Опускаю глаза и к своему облегчению обнаруживаю, что страница с сообщением все-таки прогрузилась, что уже не может не радовать, ведь столбики связи снова исчезают. Серьёзный.Единорог.:Даяна, извини, что так вышло. Извини, что игнорировал твои сообщения. Извини, что исчез. Но думаю, тебе и так всё понятно. Когда-то мы договорились быть друг другу поддержкой, но, кажется, пора с этим заканчивать. Не буду обманывать себя, тебя, мы бы вряд ли смогли стать хорошими друзьями. Тебе — я вижу и рад за тебя — больше не нужна видимость друга в моем лице, да и мне, знаешь, проще справляться со всем самому, и я в тебе больше не нуждаюсь. Так что, думаю, самое время сказать друг другу «Прощай». Начиная читать сообщения, я даже улыбалась. Ого. Он извинился. Ого. Он признал, что не прав. Но я совсем не понимала, к чему он вел, но почему-то была в полной уверенности, что к чему-то определенно неплохому. Да, мне было ни черта не понятно, хотя в начале сообщения Единорог был убежден в обратном, но раз он извиняется?.. Что значит не смогли бы стать? Но почему тогда я практически все время была уверена в том, что мы уже стали хорошими друзьями? Если нет, то как тогда назвать отношения между двумя людьми, которые рассказывают друг другу абсолютно все, порой даже то, о чем не знают родители. Видимость друзей, как он выражается? Что тогда для него настоящий, обычный близкий друг? Я, откладывая телефон, переворачиваюсь на спину. Теперь я даже не надеюсь на сон. Теперь я, кажется, вообще ни на что не надеюсь: ни на то, что сейчас продолжу писать, хотя бы затем, чтобы отвлечься, ни на то, что мало-мальски наладятся отношения с бетой, ведь теперь все не просто шло кувырком, а подошло к своему нелогичному для меня завершению, ни на то, что теперь мне удастся весело провести смену в лагере. Около четырех часов утра я как можно тише спускаюсь вниз и выхожу из купе в коридор, замирая у окна. Сначала хочу написать длинное сообщение Единорогу, вывалив на него все свои мысли и вопросы. Но потом понимаю, что смысла в этом абсолютно никакого. Он уже сказал «Прощай» и незачем навязываться. Теперь и я попрощаюсь с ним. И больше никому не позволю стать мне другом. Обещаю. — Не спится? — вздрагиваю от неожиданности, услышав голос Вадима. Я так ушла в свои мысли, что даже не заметила, когда он успел подойти. Отрицательно качаю головой и чуть сильнее сжимаю поручни, вглядываясь в туманное утро: из сумрака все четче проглядывают цвета и силуэты, а я с каким-то трепетом в душе, как в детстве, все жду, когда поезд, вильнув, окажется на побережье. Чувствую себя неуютно под пристальным взглядом парня и собираюсь вернуться в купе. Возможно, мне все-таки удастся поспать. — Подожди, — просит парень. Мне этого совершенно не хочется, но я почему-то замираю. Не спешу вновь поворачиваться к нему лицом, но тот молчит, пока я этого не делаю. — Почему ты меня избегаешь? — он говорит немного тише, но его вопрос все равно будто разносится оглушающим эхом вокруг. И я словно испытываю дежавю, когда вспоминаю: тот же вопрос задала и Маруся. Но какая к черту разница, о чем мы договорились с ней, если несколько минут назад я дала совершенно другое обещание себе. — Не нужно, — прошу я неожиданно жалостливым шепотом. Я никак не ждала, что в горле стоит ком, мешающий говорить уверенно. — Чего? — Вадим переступает с ноги на ногу, становясь ближе на несколько сантиметров, но я тут же выставляю руку вперед, увеличивая нашу дистанцию на три шага: сильно больше, чем было между нами пару секунд назад. — Не нужно говорить о дружбе, о чувствах, — я прокашливаюсь и выпрямляюсь. Мне нужна уверенность. Пусть хотя бы и видимая. — Сделай вид, что я просто учусь с тобой в одной школе, — Вадим смотрит на меня со странной усмешкой на губах. Я бы восприняла это за высокомерие, если бы не то, каким взглядом он на меня смотрел. — Даяна, если я тебя чем-то обидел, просто скажи, — он снова сокращает расстояние между нами, а я тем временем не глядя нащупываю ладонью дверную ручку за своей спиной. «Обидел, но не ты», — но вслух я этого не говорю. В конце концов, какая разница почему, он уже закончил школу, и после смены в лагере мы больше никогда не увидимся. — Не бери в голову, — дверь, наконец, поддается. — Просто прекрати проявлять ко мне так много внимания, — и я возвращаюсь в купе. — Пока я не привязалась к тебе еще сильнее, — добавляю тихим шепотом так, чтобы Вадим, оставшийся за дверью, ничего не услышал.***
В тесной комнате с четырьмя кроватями, диванчиком в углу, одним огромным шкафом и небольшим окошком я лежу в полном одиночестве. Жизнь лагеря по расписанию начнется завтра после обеда, две девушки, они, кажется, обе вожатые, приедут только утром. Маруся ушла на первый этаж, в общую гостиную, знакомиться с теми, кто так же, как и мы, приехал сегодня. Мне не захотелось. Я решила, что лучше уж полежу в кровати и пожалею себя до ее прихода. Именно этим, жалостью к себе, я занята, когда дверь, скрипнув, пропускает полоску света из коридора. Заходит Вадим, — о боги, что он здесь забыл?! — и так, словно ничего сверхстранного не происходит, устраивается на диванчике практически напротив меня. — Комнатой ошибся? — интересуюсь я, даже не пошевелившись. Парень вздрагивает и, мне кажется, даже чуть не сбрасывает с себя ноутбук, будто его застукали в комнате за просмотром «Пятидесяти оттенков» или чего похлеще. Ага, испугался! — Ваша, на сколько я помню, чуть дальше по коридору, — мне хочется сказать это, парадируя его занудный тон в те моменты, когда он слишком вживается в роль главного в драмкружке, но по итогу выходит не очень. Я слишком долго плакала, и под конец фразы мой голос, давно хриплый, срывается на какой-то смешной жалостливый вой. Надеюсь, он не станет меня расспрашивать, потому что, честное слово, я, ни на секунду не задумавшись, выложу ему все. За последние несколько часов, в который раз за всю жизнь, я снова прихожу к выводу, что не стоит воплощать в жизнь решения, принятые в плохом настроении и в моменты секундной злости. Из-за одного человека ведь нельзя ставить крест на всех? Всегда будет что-то причиняющее боль. Или кто-то. Да, наверное, все-таки чаще кто-то, чем что-то, но если закрыться от всех, будет еще хуже. Конечно, не будет обид, разочарований и прочего, однако вместе с тем и моментов счастья, из которых и складываются хорошие воспоминания. — А Маруся сказала, что ты спишь, — Вадим поправляет ноутбук на своих коленях и, уставившись туда, продолжает. — Их недовечеринка переместилась в нашу комнату, а мне надо кое-что закончить. Твоя подруга сказала, что я могу это сделать здесь, — он лишь на секунду отрывается от экрана, единственного источника света в этой комнате, смотрит на меня и возвращается к тому, чем был занят. Больше ничего. Ни удивленного взгляда, ни тем более каких-либо вопросов. Он что, первый раз за полгода решает все-таки последовать моей просьбе и не уделять мне так много внимания? Даже как-то не по себе становится. Сначала сажусь на кровати, но, поняв, что это не привлекает его внимания, встаю с нее и сажусь на свободное место рядом с Вадимом, внаглую заглядывая в его ноутбук. Какой-от вордовский файл, в котором он меняет местами некоторые абзацы. Ничего интересного, на самом деле. — Чем занят? — я чуть отодвигаюсь, делая вид, что только что вовсе не пыталась выяснить это самостоятельно. — Завтра у детишек вечеринка. Ну, знаешь, вечер знакомств, все дела, — он снова даже не отвлекается, отчего его объяснения прерываются недлительными паузами. — Каждый должен придумать что-то интересное для своего отряда. Да чтоб тебя! Еще и это, — он злостно щелкает на энтер, а после полностью погружается в свое дело. Я поджимаю губы, пытаясь снова не заплакать. Возможно, я обидела его сильнее, чем мне кажется. — А ты как, довольна? — спрашивает он, а я замираю. — Чем? — Я целых пять минут делал так, как ты просила: не проявлял к тебе внимания. Можно больше не притворяться? — я выдыхаю и даже улыбаюсь. — Извини, мне не стоило так поступать, — складываю руки замком, пряча их между коленями, и отрываюсь от спинки дивана, выпрямляя спину. — Просто, если особо не вдаваться в подробности, — начинаю я, хотя парень, вроде, все еще не спрашивает, что у меня случилась. Интересно ему вообще? — Один человек просто… — замолкаю, подбирая слово, бросая взгляд на Вадима, он внимательно на меня смотрит, а после возвращаюсь глазами к помятой кровати: покрывало очень забавно легло и теперь похоже на свернувшуюся кошечку, — оборвал со мной все ниточки? Хотя, знаешь, их не то чтобы прям так много оставалось, последнее время все было очень натянуто, так что было очевидно, что все скоро кончится. Но даже несмотря на то, что я была уверена в своем приобретенном безразличии к этой ситуации, мне было очень больно, когда это случилось. И мне показалось, что будет проще поступить так же со всеми своими друзьями. Я имею в виду оттолкнуть всех. Но вот, лежа тут в одиночестве, я подумала, что это, пожалуй, даже для меня глупо, — я усмехнулась и потерла глаза. — Да я всю жизнь жила по принципу обидь раньше, чем обидят тебя, но появился ты, — я всплеснула руками куда-то в сторону Вадима, — привел меня в этот драмкружок, и все стало… хорошо? А сейчас я вроде на несколько часов вернулась к прежней себе, и, казалось бы, мне должно быть комфортно в своем прежнем состоянии, но что мы имеем? Лежала в комнате одна, плакала, хотя могла бы веселиться вместе с лучшей подругой, заводить новые знакомства. В общем, спасибо и извини, — заставляю себя прервать этот монолог, хотя слова льются почти что неконтролируемо, и я говорю все, что всплывает в голове, совсем не думая. — В конечном итоге никто нам не делает больнее, чем мы сами собственными мыслями, — парень смотрит на меня и ободряюще улыбается. — Обнимашку? — спрашивает он, откидывая левую руку в сторону. Без слов и лишних мыслей устраиваюсь на его плече, позволяя обнять себя за талию. — Колючка, — тянет парень, тихонько смеясь, и в сотый раз это уже звучит как милое дружеское прозвище. Он возвращается к ноутбуку, но руку с моей талии не убирает, и я наслаждаюсь этими минутами: я как-то неожиданно успокаиваюсь, и странные беспорядочные мысли больше не лезут в голову. На минуту я даже начинаю волноваться, что умиротворенной усну прямо так, на плече Вадима под мерное стучание клавиш ноутбука, но быстро понимаю, что сон, даже несмотря на то, что глаза уже закрываются сами собой, никак не идет. — Ты уже засыпаешь, Даяна, ложись, — парень закрывает ноутбук и перемещает руку с моей талии к волосам, чуть прочесывая по ним вниз. От его шепота все внутри сжимается. Он нравится мне. Невыносимо. — Я не смогу уснуть. — Могу спеть колыбельную в стиле рок, — я смеюсь и отрицательно качаю головой. Тогда я точно не усну, и мне придется провести наедине со своими мыслями всю ночь и сойти с ума к утру. — Зря, зря. Частушки? Матерные стишки Есенина? Вот ты смеешься, а это серьезно помогает. Сказку собственного сочинения? — Сказку, — останавливаю поток идей из его сознания, который льется без контроля разума, очевидно. Нехотя встаю с дивана и устраиваюсь на оставленной с полчаса назад кровати. — Ты будешь слушать? — спрашивает Вадим. Проходит не меньше пяти минут. Я успеваю повернуться с боку на бок, закутаться тонким покрывалом, перевернуть подушку на холодную сторону, а после просто по часовой стрелке так, чтобы стало помягче. Парень все сидит и смотрит на меня, будто ожидая чего-то. — Не я зависла, — замечаю я, в упор глядя на него. — Кто вообще слушает сказки на ночь с открытыми глазами? Закрой их и пытайся уснуть, — добавляет он после непродолжительного молчания и вопросительного взгляда, который парень вряд ли увидел: света уличных фонарей для этого недостаточно. — Ну, хорошо, — не лежи я сейчас в кровати слишком удобно, я бы передернула плечами, но вместо этого я без лишних слов закрываю глаза и расслабляюсь всем телом, не желая затевать новый, пусть и несерьезный спор. — Итак, — он прокашливается, а я издаю тихий смешок. — Жил паренек в одном царстве. Жил при дворе, где он оказался исключительно из жалости. Имя у него было Женя. Евгений, — я бы закатила глаза, но они закрыты. И я могу лишь догадываться по голосу Вадима, что это не глупое совпадение с какой-то старой знакомой сказкой, а что-то не особо веселящий меня, зато доставляющий удовольствие ему стеб. — Работал он там свинопасом, — заключил парень, вынуждая меня открыть глаза и все-таки метнуть в него свирепый взгляд. — Все, вали отсюда, я сплю, — шепчу я, хотя в комнате, кроме нас двоих, никого, и снова закрываю глаза. — Ладно, слушай, есть еще одна сказка, — Вадим трясет мое плечо, и я, готовая вывихнуть его собственное, приоткрываю один глаз. — Имена всех героев? — требую я, готовая выставить его за дверь в случае чего. Как бы я не относилась к парню, но Женя был моим другом. — Допустим, Даяна. Вадим, — говорит он, и я, соглашаясь, киваю. — Конечно, Евгению нельзя быть свинопасом, а мне?.. — недовольно высвобождаю ладонь из-под своей щеки и тычу на дверь. Честное слово, быстрее сама бы уснула. — Понял, принял, начинаю, — парень снова откашливается, а я вновь устраиваюсь поудобнее. Недолго вдыхаю, чуть задерживаю воздух в легких и медленно выдыхаю. А после повторяю это несколько раз. Это позволяет мне унять слишком быстро и, как мне кажется, громко бьющееся сердце и действительно расслабиться. — Даяна была принцессой. Очень доброй. Умной. И, вопреки тому, что принцессам особо не положено что-либо делать, она писала книги, — я, уже заинтересованная сюжетом, теперь пытаюсь зацепиться за реальность всеми клеточками разума, но, кажется, в ту же секунду засыпаю. — Еще у нее был друг. Вадим, — очень довольно, не без улыбки тянет парень и, словно читает лекцию по философии, задумчиво смотрит в сторону окна, продолжая рассказывать. — Она утверждала, будто он странный тип, но на самом деле паренек он был классный. Этого же мнения придерживался еще один ее друг. Друг по переписке, если быть точным. Разумеется, по переписке бумажными письмами, у нас же волшебный мир, голубиная почта, все дела. Он называл себя, — парень задумывается. Как же он себя называл? Вадим легким движением приводит волосы в беспорядок и продолжает с первым, что приходит в голову. — Магический Пегас. Вот идиот, да? — спрашивает он, но ответа не ждет, потому сразу продолжает. — Даяна все жаловалась ему, что Вадим ведет себя странно, называла его занудой и спрашивала разные советы про то, как его отвадить, иногда маскируя свои вопросы под помощь по сюжету новой книги. Но на самом деле они все — и Даяна, и Вадим, и, разумеется, лучший герой истории Пегас — знали, что он ей очень нравился, — парень прерывается, глубоко вдыхает, собираясь с духом. Вот сейчас. — А потом оказалось, что Вадим и есть тот идиот, что называл себя все это время Пегасом, а точнее… Единорогом, — в комнате повисает тишина. Никакого привычного тиканья часов, потому что их там нет, никаких криков за окном, потому что оно закрыто, никакого топота соседей сверху, потому что они сейчас на верхнем этаже. — Все совпадения с реальными людьми и событиями не случайны. Так уж вышло. Девушка все молчит, и Вадим решается взглянуть на нее. Неужели настолько зла, что молча прожигает его взглядом? Или настолько ошарашена, что не в силах сказать и слова? Нет. Она просто спит. Парень чуть подается вперед, но замирает у ее лица. Кольцов хочет поцеловать ее щеку, но большим усилием сдерживается. Еще проснется и, испугавшись, треснет ему. Парень улыбается своим мыслям и медленно поднимается на ноги. Он в жизни больше не поверит ни в одно ее «держись от меня подальше» после того, как сильно она прижималась к нему десять минут назад. Вадим, бросив последний взгляд на Даяну (вдруг та проснулась и хочет дослушать историю), забирает ноутбук, оставленный на диване, и выходит из комнаты. Что же. Видимо, не сейчас. И не так.