Волк

      Сумерки. Зимой они наступают гораздо быстрее.       Только что догорело небо, разбросав на память сноп искр по верхушкам самых высоких деревьев, теперь же далеко-далеко на горизонте слабо тлели обрывки облаков.       Как сны...       На снегу лениво тянулись длинные тени, прощупывая снежные холмы когтистыми лапами, зевая зубастыми пастями. Они не пугали, они усыпляли своей томной ленью, своими фэнтезийными узорами и медленным поползновением вдаль.       Ползли как мысли...       Как облака, обнимающие темнеющее небо.       Сидя у костра, легко говорить, что зима красива. Сейчас она красива. А несколько часов назад, когда из-за пурги не было видно вытянутой руки, а дышать можно было только ледяными иглами, она такой не казалась. Она походила на стаю жестоких зверей, нашедших жертву и в диком голодном восторге терзающих ее всеми клыками...       Костер потрескивал, руки приходили в себя. Вытащи она их из рукавов, лишилась бы сразу почти по локоть несмотря на рукавицы. Сейчас их даже удалось снять, и можно было насладиться сгибанием и разгибанием окоченевших пальцев над теплым нежным пламенем.       Пальцы дрожали.       Она подняла глаза - глубокие, как два льдистых озера, в которых берегами был темно-голубой ободок. Пламя плясало в них, словно в хрустальных блюдцах, - но тревожно, беспокойно.       Что-то мешало нежиться в тепле и покое.       Взгляд на гаснущее зарево на западе. Взгляд на чернеющий восток. Порыв морозного ветра, выбивший полу-прозрачную прядь из-под шарфа.       Кто здесь?..       Пальцы опустили шарф, изо рта вырвался клубок пара.. Бледные сухие и растресканные губы слегка приоткрылись и застыли в непривычном положении, лицо казалось удивленным.       Как-то слишком быстро потемнело. Снег бы должен как-то разгонять темноту, но ее чернила клубились между стволами, щекочущими небо, капали по ветвям и затекали в дупла. Нигде ни звука, только редко-редко да скрипнет какое-нибудь многолетнее дерево - и всё вновь стыдливо затихнет. Стыдливо или.. испуганно. Горизонт казался тоненькой светлой полоской, серебром оправы наитемнейшего сапфира, какой только мог сыскаться на этом свете. Здесь небо умело дарить красоту драгоценных камней, не селя в сердцах жадность и алчность.       Шорох человеческого движения разорвал предночную тишину - робко, со страхом, сомневаясь, что имеет на это право. Блестящие глаза стрельнули в темноту и поскорее вернули внимание к огню.       Она не боялась. Ей было холодно.       Дремая с открытыми глазами, замедляя ход тяжелых, как тучи, мыслей и слабо качая головой, она увидела... следы на снегу. Те, которые не могли здесь быть. Которых здесь и не было.       Следы мягких сильных лап...       Резко проснувшись, сдергивая шарф с лица - уставилась туда, меж деревьями.       Волк. Огромный. Белый волк. Неловко замерший с приподнятой передней лапой, будто его застали за занятием, которое он бы предпочел скрывать. Казалось, он смутился. Он не собирался нападать. Его привлекли тепло и свет, и запах чего-то живого, не такого холодного..       Серые озера и зеленые огни надолго впились друг в друга. В них не было ни агрессии, ни страха, ни даже предупреждения. Между двумя живыми существами словно возникла гармония, бессловесное понимание, однако она знала: он не подойдет.       Волк походил для нее на сон.. На мягкий, как птичий пух, сон, в котором нету холода, усталости и боли, преследующих ее вот уже два месяца подряд. Внезапно она поняла, что он тоже устал: он был не слишком молодой, он, как и она, путешествовал в одиночку, его мучили морозы и угнетала тишина по ночам.       ...В диком зимнем лесу, как потерянная запуганная звездочка, горел единственный на много миль костерок. А над лесом серебром струилась мелодичная и надрывно печальная волчья песнь: песнь о зиме и холоде, об одиночестве, о бездонном звездном небе и о льдистых глазах, глядящих с усталой тоской..       Она не могла спеть с ним. Она потеряла голос.