***
***
Тепло ее маленькой светлой квартирки с самого порога начинает ласково греть онемевшие от холода руки, щеки и уши, своей краснотой больше напоминающие ожог Шото. Под раздражённые возгласы Бакуго о количестве купленной Ураракой еды, они оба протяжно кряхтят, ставя все четыре забитых пакета на кухонный столик. Очако стаскивает шапки с себя и все еще возмущенного парня, и ненавязчиво предлагает ему остаться на ужин, может даже глянуть какой-нибудь фильм. И, конечно же, все еще красный, но уже не от холода, Катсуки не находит в себе силы отказаться, успевая, разве что, деловито сдвинуть брови к переносице и цокнуть. В итоге, остаток вечера они растягиваются на мягком диване под пледом прямо перед телевизором. У Бакуго на коленях полупустая тарелка с печеньем и теми пирожными, которые так долго искала Очако. Она съедает уже пятое за час, довольно улыбаясь и слизывая заварной крем с губ, а ему остается только нехотя жевать печенье, то и дело, поглядывая на сияющую от счастья шатенку в мягком свитере, и уже который раз спрашивать себя, что он тут забыл. Они даже не смотрят фильм. По телевизору просто мелькают пестрые картинки, лишенные всякого смысла конкретно для этих двоих. Они лежат и едят, телевизор — это лишь прикрытие, чтобы можно было втайне друг друга рассматривать. У Урараки губы в крошках, что ужасно бесит блондина, поэтому он немного подвигается к ней и шершавым пальцем проводит по нижней губе. Оба краснеют и отворачиваются. Катсуки зол, Очако — растерянна. На самом деле, первым влюбляется Бакуго, когда в очередной раз Урарака устраивает голову у него на плече, а ее рука из-за небольшой тряски автобуса сползает с колена на сиденье, случайно касаясь мозолистой ладони. Весь его мир сужается до этого совершенно простого прикосновения, разрядом тока бешено проходящего от кончиков пальцев и к самому сердцу. И первая же мысль, мелькнувшая в мозгу парня, которая должна объяснить причину произошедшего, словно бьет ниже пояса своим очевидным правдоподобием. Отрицать смысла нет, раз уж Катсуки сам беспечно признается себе в этом, поэтому убирает свою руку в карман и тщетно пытается заглушить это чувство все последующие дни и недели своего существования. Ну и, конечно же, он злится. Безумно злится. По телевизору идет какая-то передача, за окном давно уже ночь, а Очако засыпает у парня на плече. Ему хочется грубо дернуть рукой и разбудить ее, наорать за то, что она крадет его свободное время, особенно в единственный выходной, да банально покинуть ее квартиру, в конце концов, ведь ему нужно погладить форму и собрать рюкзак на завтра, но в итоге Бакуго лишь обнимает ее со спины, сдерживая рваный вздох. По телу пробегают мурашки, и он буквально начинает ненавидеть себя за все, что делает и не делает, за свои тупые реакции и «розовые сопли», и особенно за то, что так и не успел заметить, как превратился во влюбленного мальчишку, позволяющего этой Круглолицей так много лишнего. Но, как и всегда, вопреки его мыслям, свободная рука тянется к пышным волосам каштанового цвета, вплетая пальцы в густые пряди, нарочно чуть касаясь щек Очако. Она тут же нежно обхватывает его ладонь своей, подушечками пальцев проводя по костяшкам, покрытым ссадинами и шрамами, медленно поднимает голову и боязливо смотрит на Катсуки, вся красная и почти плачущая. И он понимает, что ни черта она не уснула, а позволила себе лишь еще одну вольность по отношению к нему, и, хмуро отстраняясь, поворачивает голову в противоположную сторону, ловя себя на мысли, что Урарака — самая главная причина, по которой он зол почти постоянно. И так не особо слышимые звуки, больше похожие на бормотание старого телевизора заглушают собственные мысли Очако. Она глядит на Бакуго в упор, уже не веря в то, что тот смягчится и повернется к ней, но все еще ощущая тяжелую, теплую руку на спине. Именно она и не позволяет ей расплакаться и убежать, подобно маленькой девчонке. Урараке все-таки хочется верить, что ее чувства взаимны, что не просто так Катсуки обнимает ее и касается волос, поэтому она чуть наклоняется к нему и едва ощутимо трется носом о чужую шею, судорожно выдыхая и утыкаясь лицом в его ключицы. Ей никогда еще не было так стыдно. А Катсуки, конечно, гневается еще больше, когда от невинного прикосновения у него на мгновение замирает сердце, а затем ускоряется в несколько раз, словно готовое вот-вот взорваться. У него перекошенное от ярости и смущения лицо, он даже порывается оттолкнуть Очако, поскорее свалить из ее дома. Так хочется повернуться к ней, но он уже начинает бояться сам себя. Ему вспоминается один из немногих дней, когда автобус был напрочь забит людьми, и Урараке с Бакуго приходится жаться друг к другу так, что со стороны это скорее похоже на объятие. И именно тогда он чувствует запах, постоянно преследовавший шатенку, которого раньше не замечал. Она так трогательно пахнет карамелью и мыльными пузырями, что в его глазах еще больше становится похожей на ребенка. Возможно, влюбляется он в нее уже тогда, просто не замечает этого, прямо как когда-то не заметил милого сердцу запаха. Все же, Катсуки находит в себе силы повернуться, и Очако сразу подрывается и поднимает голову, уставившись на парня. У него как никогда хмурый вид, отчего она не удерживается и коротко хихикает, пряча лицо в ладонях. Бакуго пыхтит в ответ на такую реакцию, что-то рычит про себя и делает глубокий вдох, расслабляя мышцы лица и тут же успокаиваясь. Так его Урарака учила, правда тогда он и слушать не хотел. Наклоняясь, он чувствует, как тонет в карих глазах, и позволяет себе прижать ее к себе еще крепче, касаясь кончиком носа чужой щеки. Его тело будто прошибает насквозь яростной молнией, становится жутко больно в районе груди, но это приятная боль, — самая лучшая, которую только можно испытать. И хочется больше. Больше этой боли, больше этого по-детски сладкого запаха, больше этой девушки. Катсуки злится буквально весь день напролет, вплоть до прикосновения к ее губам, немного липким и сладким от съеденных Очако пирожных и, несомненно, самым мягким и родным.