твои звери.

Сегодня наружу выпускаем своих зверей. И если завтра конец всего, то это будет самая жаркая ночь. И хоть кричи и посуду бей, то не стану кормить я больше твоих зверей, не буду стоять у твоих дверей, не буду вдыхать запах твоих тонких и хрупкий плеч. Ты была такая тиха и нежная, а как только приходилось отвернуться мне куда-то, то ты точила свои зубы, когти и срывала занавес, показывала своих «друзей», этих чертовых пьяных зверей, они выедали изнутри и рушили города, наши с тобой города. Помнишь, мы строили их, когда ты была не пьяна, и я чувствовал, как твое сердце бьется с моим в унисон, но это был чертов цветочный сон и лишь мое подсознание. Оно рисовало: я видел тебя и себя, и нас. Я видел, как ты собираешь цветы и твой смех и все это добро… Черт! Меня занесло. Я заболел тобой и не видел всего, что затмевало твой разум, ведь мой разум затмевал с твоим. И эти строчки весь это бред, алкоголь, говорящий во мне. Я пишу последнее письмо и сжигаю. Себя сжигаю тоже, уничтожаю, испепеляю, я медленно умираю. Ты смеешься и совсем не жалеешь, ты под властью снова и не вытащишь с тебя и слова, и звука того, что раньше поменяло меня всего. А как же любовь? Та страсть, что в этих городах зажглась? Ах, она сгорела. Точно. Точка. Я достаточно уже настрадался. Эта любовь была ядом и вакцины нет, ты была ею, но отравила сосуд. Пусть демоны твои тебя и унесут, сожгут. Ты утопилась в бутылке сомнительного счастья, променяв вечность со мной, на этот чертов пьянящий настой.