Autumn in Paris

Маринетт подняла глаза от альбома и устало потерла лоб. Руку щекотала начавшая отрастать челка, и она отстраненно подумала, что на неделе нужно попасть в парикмахерскую. Обязательно. В ее двадцать шесть короткая, практически мужская, стрижка, могла бы смотреться глупо или фривольно, но Маринетт она только добавляла шарма, не отвлекая внимания от лица, слишком исхудалого за последнее время, но все такого же красивого. К изменениям во внешности добавилась еще серая юбка чуть выше колена и довольно свободная бирюзовая блузка, сшитая собственными руками. Больше никаких хвостиков и обтягивающей одежды, больше никакого красного цвета. Больше никто не посмел бы сказать, что она до боли похожа на нее. Выключив настольную лампу, Маринетт засунула альбом с набросками в сумку, чтобы завтра не убежать на встречу с заказчиком, оставив самое главное — эскизы — на столе. Пожалуй, она была слишком стара для всего этого. Конечно, двадцать шесть — совсем не конец жизни. Но как в этом возрасте начать ее сначала? Как пережить моментальную потерю интереса в глазах потенциального работодателя, когда она ненавязчиво напоминает, что разработчик коллекции — не мадам Агрест, а всего лишь мадемуазель Дюпэн-Чэн? Как не отвести взгляд от удивленных и разочарованных глаз родителей, когда она с чемоданом заваливается в родительский дом и отказывается объяснить происходящее? Как делать вид, что не слышит красной квами, как не отвечать Тикки, когда она умоляет перевоплотиться и отправиться на патруль? Теперь ее от героини отличала не только прическа или имидж. В глазах больше не было ни задора, ни сострадания. В сердце больше не горел огонь справедливости. Теперь от ЛедиБаг у нее остались только сережки, которые гирями оттягивали уши, заставляли склонить голову, покоряясь обстоятельствам, заставляли слушать совесть и маленькую квами, но ничего не делать. Заставляли ненавидеть себя в обеих ипостасях. Адриан слишком долго позволял себе плыть по течению, не пытаясь взять управление жизнью в собственные руки. Адриан слишком часто вспоминал отца, который всегда все решал за него, а потом просто оставил, разом сбросив весь груз ответственности на его хрупкие мужские плечи. Адриан слишком сильно сжимал руки своей Леди, веря, что она единственная, кто сможет спасти его. Адриан слишком долго просидел на той чертовой крыше, упиваясь жалостью к себе. У нее было достаточно времени, чтобы взять все самое необходимое и покинуть опять пропитанный одиночеством дом. Обручальное кольцо в список жизненно важных вещей не входило. Адриан со всей силы барабанил в дверь ее комнаты, рыдал и умолял просто выслушать его, сыпал ругательствами и обвинениями, из последних сил скребся в бесчувственное дерево, тихонько поскуливая от отчаяния. Кот Нуар обещался выдрать этот чертов люк вместе с петлями, или уничтожить всю крышу своим катаклизмом, бился головой о черепицу, вымаливая прощение на коленях, и выл во весь голос от страха. Это не помогало сдвинуть диван, прижавшийся теплым боком к двери. Это не срывало амбарный замок, повесившийся под люком. Это не спасало от осознания того, что он натворил. Она не ты. Я не люблю ее. Маринетт больше не смотрела по сторонам. Не поднимала по привычке взгляд на билборд с любимым лицом бывшего мужа. Не засматривалась на манекены в витринах, выряженные в одежду ненавистного дома Агрест. Запихнула поглубже свое отношение ко всему прошлому и зашила грубыми, неровными стежками забвения. Осталось лишь скучающее равнодушие, как в душе, так и на лице. Она больше никому не позволяла сокращать ее имя, называть ее прозвищами, которые когда-то считала милыми и приятными. Больше никаких Мари или моя Леди. Только Маринетт Дюпэн-Чэн. Она больше не хотела любви. Только Тикки — маленькая подруга, мудрая наставница и любящая сестра — вынуждала ее раз за разом выбираться из этого кокона отчуждения и чувствовать себя последней тварью. Она и сама прекрасно знала, что все случилось по ее вине. Не будь она так упряма, так уверена в своей правоте — они с Котом давным давно раскрылись бы друг перед другом и жили долго и счастливо, утопая во взаимной любви и нежности. Она знала — во всем виновата гордыня. Тикки простила ее, хоть Дюпэн-Чэн этого и не заслуживала. Маринетт все понимала. Адриан не мог себя заставить покинуть пустой дом. Он боялся выйти за порог и, обернувшись, обнаружить, что единственное место, в котором он когда-то был мог быть счастлив, испарилось, оставив на своем месте лишь выжженную пустоту. Только в нем он еще чувствовал присутствие своей Леди, только там он ощущал такой родной запах Маринетт. Только сюда она вернулась бы, если бы однажды этого захотела. Плагг после того вечера ничего не сказал хозяину. Ни одного оскорбления, ни одной язвительной шутки. Это было удивительно. И страшно. В последнее время он даже не смотрел на хозяина, почти не прикасался к сыру. Большую часть времени он зависал перед окном и бездумно пялился вдаль, не делая попыток вырваться из этого протухшего помещения (и дело вовсе не в камамбере!), не напоминал, что можно было бы перевоплотиться и немного развеять тоску. Коты не задерживаются там, где не чувствуют уюта, они просто уходят в другой дом. Такое бывает. Но он молчал. Адриан все понимал. Маринетт долго изучала возможных претенденток, следила за ними, выбирая самую добрую, самую сострадательную, и, памятуя о собственных страхах, самую красивую и уверенную в себе, а потом долго успокаивала маленькую квами, стирая прозрачные капли с ее красных щечек. Адриан оставил кольцо перед входом в колледж на лавочке, даже не поблагодарив Плагга за службу. В Париже стало больше на целых два человека, не оборачивающихся на взрыв оставленных друзей. В Париже стало больше на целых два новых героя. В Париже не стало любви. Ты говорила мне, что я обязательно буду счастлив, но я не был! Маринетт прекрасно понимала, что родители долго не смогут терпеть попеременные набеги то Адриана, то ее истерик, поэтому, как только появилась возможность, сняла маленькую квартирку в пригороде Парижа. Поступление на заочное отделение не далось ей легко, как можно было бы предположить. Зубы почти до десен скрошились во время экзамена, где принимающую комиссию ее эскизы интересовали в последнюю очередь. Ведь гораздо важнее и интереснее, что же все-таки произошло в семье Агрест, будет ли она сотрудничать с самым большим модным домом в будущем и кто является любовницей ее мужа. (Бывшего! Бывшего мужа!) Конечно, окружающих можно было понять: скандальное поведение национальных героев на празднике в их честь заняло все полосы газет и отвлекло внимание акул пера от разрыва четы Агрест, а когда они очухались — было поздно, Адриана от набегов навязчивых писак охраняла верная Натали, а Маринетт — плотный вакуум молчания. Она больше не желала быть для кого-то милой. Она больше не хотела никого понимать. Тикки могла бы гордиться тем, с каким достоинством Маринетт прошла испытание в виде так называемого экзамена. Вежливая улыбка ни разу не покинула ее лицо. Но Тикки служила новой ЛедиБаг, которая с беззаботным смехом убегала по неровным крышам Парижа от нового Кота Нуара, хвост которого с завидным упорством закручивался в форме сердечка, стоило ему только увидеть девушку в пятнистом костюме, выписывающую пируэты на фоне Эйфелевой башни. У новых героев не было страшных врагов и смертельных миссий, в отличие от Маринетт и Адриана они могли себе позволить быть молодыми, глупыми и влюбленными. Взаимно. Маринетт знала, что от одной ее работы до другой ровно двести сорок восемь шагов, двенадцать поворотов налево и три пешеходных перехода. Совсем скоро она узнает, что путь содержит тысяча шестьсот одну трещину в асфальте, а камешки ей встречаются в основном серо-бежевого цвета и почти одинакового размера. Маринетт всегда смотрела вниз, не рискуя натолкнуться на такое откровенное не ее счастье. Когда стальной обруч вокруг грудной клетки немного дал слабину, Адриан по привычке сделал неглубокий вдох, и только потом осознал, что сердце при этом не зашлось тупой болью. Вот она — работа времени. Только вот он не хотел избавляться от последнего подарка ЛедиБаг, от последнего напоминания о Маринетт — от осознания собственной никчемности. Да, он опять вернулся к работе, бездушно поблагодарив Натали самыми теплыми словами за то, что занималась все это время делами компании самостоятельно и не дала ей развалиться. Но все документы попросил впредь приносить в его кабинет, находящийся в доме, а не в главном офисе. Так ведь проще, верно? Каждое воскресное утро, настолько раннее, что даже в пекарне еще не включались плиты для разогрева, было посвящено прогулке к Маринетт. Это было единственное время, когда она еще точно была дома, эта была единственная, последняя привычка его Леди — выжимать из воскресного утра все по максимуму и оставаться в постели до тех пор, пока тело не начнет умолять о пробуждении. Конечно, подниматься на крышу и свешиваться вниз головой без помощи Плагга и силы костюма было не так уж и легко, но оно стоило того, чтобы через мутное стекло рассмотреть темную макушку и край уха, больше не прикрытого волосами. И была маленькая, крохотная надежда, что однажды он сможет забраться внутрь и поцеловать прикрытые веки, вдохнуть мучительно сладкий и теплый поток ее выдоха. Он так хотел увидеть ее лицо… Маринетт не сводила напряженного взгляда со стены, боясь шелохнуться и выдать свое бессовестное бодрствование. И никогда не открывала окна. А потом и вовсе исчезла. О, как сильно хотел Адриан найти ее! Узнать, куда она переехала, схватить и со всей силы сжать ее ребра, слить ее с собой в одно целое, только бы она никогда больше его не покинула. Если раньше он терзал себя мучительными воспоминаниями — не только о последнем вечере, когда он так по-крупному облажался, но и обо всей их совместной жизни, загонял себя нелюбимого-бедного-несчастного в вязкое болото депрессии, то сейчас он испытывал чистейшую ярость. Адриан Агрест не мог позволить себе пустить жизнь жены (любимые бывшими не бывают) на самотек. И плевать, что даже он сам в этом желании видел явное влияние ближайших родственников. Кот Нуар всегда прикрывал спину своей Леди, и не мог спокойно сидеть на месте, не зная, каким опасностям и испытаниям подвергается девушка, до боли не похожая на всеми любимую героиню. Он обязан был знать, что с этой несносной Принцессой все в порядке! Он все так же по привычке заглядывал в окна по воскресеньям до того дня, когда окно неожиданно открылось. Вернулась? Приехала погостить? Тихий скрип разорвал пелену отчаяния, окутавшую Адриана с момента ухода жены, и он задрожал то ли от предвкушения, то ли от страха. Как бы упорно он ни толкал створку окна каждый раз, он не был готов к тому, что однажды сможет войти. У него не была заготовлена речь на такой случай, а импровизации он больше не доверял. Впрочем, ему говорить и не пришлось. — Я не знаю подробностей, да они мне и не нужны... Для ненависти к тебе мне достаточно даже одной слезинки, пролитой моей маленькой девочкой из-за тебя. А ты хоть представляешь, сколько их было? Том доходчиво объяснил, что от спуска с крыши незадачливого супруга любимой дочери его отделяет только любовь этой самой дочери к этому самому супругу. Пускай и растоптанная. — Больше не приходи. Ты делаешь ее несчастной. Адриан не спорил. Уходить пришлось тем же путем, которым он попал в комнату. Он понятия не имел, что сделать, чтобы Маринетт была счастлива. Его жена всегда выглядела довольной своей жизнью, и ему не приходилось прилагать для этого усилий — просто быть рядом. Осчастливить Плагга тоже не составляло труда — источник радости квами не менялся в течение многих лет (а может, и столетий). ЛедиБаг никогда не позволяла ему стать источником ее счастья. Адриан не умел заботиться о счастье других. Но очень хотел научиться. Для начала он прекратил упорные поиски. В конце концов, именно из-за него она и сбежала, значит, его присутствие в своей жизни Мари считала неприятным. Потом — она ведь так мечтала стать дизайнером, пока не повесила на себя бирку мадам Агрест, не позволяющую Маринетт проявить себя, — во все дома мод полетели предложения внимательно присмотреться к новому талантливому дизайнеру — мадемуазель Дюпэн-Чэн — если вдруг она осчастливит их своим вниманием. Маринетт прекрасно понимала, что за работу никому неизвестной девушки никто не будет столько платить просто так. Брошенное невзначай "месье Агрест предупреждал о вас" приправленное заискивающей улыбкой убедило ее в качестве собственной интуиции. Все чаще именитые дизайнеры стали получать эскизы под разными псевдонимами. Ну и как прикажете сделать счастливой женщину, которая всеми силами пытается от вас откреститься? Когда Адриан нашел в вещах отца брошь в виде бабочки, он не плакал. Не было тяжести осознания, что Габриэль Агрест оказался самым страшным злодеем современности. Не было истеричных всхлипываний из-за того, что все это время он не на жизнь, а на смерть сражался с собственным отцом. Не было мук совести из-за того, что он все-таки победил. Было только понимание. И как он не подумал об этом раньше? Ведь Адриану нужно было только добыть камни чудес и вуаля — Маринетт, его любимая жена, снова рядом с мужем, ЛедиБаг, его любимая напарница, больше не отталкивает своего Котенка, и они вдвоем опять наслаждаются друг другом. Только теперь-то парень будет знать цену счастья и ни за что не позволит его сломать, никому, в том числе и себе. Воодушевленный, Адриан подумал об отце, который, оказалось, был не строгим и холодным тираном, не мстительным и жестоким врагом, а просто человеком, который потерял кое-что важное, кое-кого жизненно необходимого. Как же они оказались похожи. И как же просто оказалось переступить черту. О да, семейное сходство мужчин Агрест было налицо: светлые волосы, светлые глаза, высокий рост, привычка терять любимых женщин и превращаться в злодеев в попытке их вернуть. Идиллия! С одной стороны, очень жаль, что Адриан отдал свой камень. Половина дела могла бы быть уже сделана. С другой же стороны... А если бы Маринетт не отдала свои камни вслед за ним? (Потому что девочка, принимающая как должное любовь своего Кота, точно не была его Леди). Было бы как-то странно сражаться против нее ради того, чтоб вернуть ее же. Так что так даже лучше. Он не знает их. Зато, в отличие от предыдущего Бражника, прекрасно знает их возможности и слабые места. А у этой пары было их котострафически много. И на первом месте стояла их осведомленность о личностях друг друга. Осознав, как легко будет заполучить камни чудес в свои руки, Адриан не без гордости подумал, что его жена — самая умная женщина на свете, ведь она такой ошибки не совершила, да и Кота в лапах удержала. Жаль, не навсегда. Первая акума была пробным камнем, или, скорее, комом. Нууру, конечно, удивился, когда совсем не впечатленный Адриан при первой же встрече спросил, чем тот питается, и совсем упал духом, когда узнал фамилию своего нового владельца. Только горестный возглас "Да что ж с вашей семейкой не так?!", прозвучавший перед самой трансформацией, довольно болезненно резанул по сердцу Адриана, напомнив на секунду черного котенка, готового продать душу за камамбер и, как оказалось, за счастливый конец. За время отсутствия Бражника обиженных и оскорбленных оказалось так много, что просто глаза разбегались, как у пятилетки в магазине игрушек. Не став в этот раз придумывать ничего нового, Адриан просто выбрал первого из очереди и отправил его на поиски камней чудес, о чем аккуманизированный оповещал каждого встречного-поперечного громогласным ревом "Камни!". Забрать их в первый же раз не получилось — немного потрепав звездный дуэт, Адриан сам отозвал бабочку, потому что увиденного было достаточно: в этой команде было сверх меры любви и самопожертвования, но не было команды. Обманчиво спокойное патрулирование придало им веры в себя, но не друг в друга. Забрать камни человеку, который побывал по обе стороны баррикад, не составит никакого труда. Это будет так просто, что даже не интересно. Просто следующую жертву акумы стоит выбирать гораздо тщательней, и первая же нормальная битва станет последней. Ничто и никто, кроме тебя, не может сделать меня счастливым. Маринетт с отвращением смотрела на тонкие женские пальчики, что розовыми пятнами яркого маникюра размазывали по шее Адриана почти незаметную ласку. И не так уж и важно было, насколько вправе это делать Хлоя, что смеющейся тянучкой прилипла к блондину, совершенно безразлично было, как к этому поглаживанию относится Адриан. Он пришел на официальное мероприятие с новой официальной спутницей. Он без стеснения прогуливался с ней в обнимку перед множеством камер. И он улыбался. Конечно, Дюпэн-Чэн и не ожидала, что Адриан Агрест станет монахом-затворником из-за разрыва с ней. Он ведь никогда толком и не любил Маринетт, так с чего бы ему убиваться? Только если из-за любви к ЛедиБаг... Но ведь она давно перестала ей быть. И все же девушка в глубине души надеялась, что все образуется, что она сможет простить и ему его (не?)любовь, и себе свою глупость... От судьбы ведь не уйти, верно же? Легкие скрутило. Не верно. И Адриан Агрест, мило воркующий со своей спутницей на благотворительном вечере в каждом телевизоре этого города, собственноручно подтверждал ошибочность такого подхода к жизни. У них уже было их "долго и счастливо", и они его проморгали. На самом деле, все было бы не так страшно, и вполовину не так болезненно, если бы Маринетт не держала в себе слишком много. Не с кем было поделиться, не кому было промочить жилетку. Это было дело не только Маринетт и Адриана, в которое девушка еще могла бы посвятить Алью, но и ЛедиБаг с Котом Нуаром, о котором не должна была прознать ни одна живая душа. Как жаль, что рядом больше не было Тикки... Но даже эти мысли приходилось держать в дальнем углу и так захламленной души. Поэтому, когда захлебывающаяся рыданиями в углу дивана Маринетт услышала в голове приятный бархатный голос, она даже вздохнула с облегчением. Наконец-то. Она так долго этого ждала. Свобода. Люди, подвергшиеся аккуманизации, не осуждались за свои действия. Маринетт уже отчаялась найти того, кто снимет с ее плеч ответственность за весь мир и позволит просто плыть по течению. Какая ирония, что этим человеком оказался Бражник. — Ну здравствуй, моя Леди! Я так долго тебя искал... Маринетт была уверена, что перед тем, как злодей получает контроль над очередным несчастным, он произносит что-то другое. Более пафосное, что ли... Вдохновляющее на преступления и разрушения. Но даже тут ее ожидания оказались далеки от реальности. Разочарованно фыркнув, Маринетт просто расслабилась и отпустила все мысли, которые еще могли удержать ее в реальности. В принципе, она не собиралась учить Бражника, как нужно правильно заманивать в свои сети. Не маленький, разберется. Да, он таскался по залу за неугомонной Буржуа, появление с которой ему буквально навязали, жал руки знакомым, улыбался в камеры... И до дрожи в коленках боялся, что об этом узнает Маринетт. А учитывая, что та малая толика удачи, которая сопровождала невезучего черного кота (я вас умоляю, черные коты бывшими не бывают) покинула его вместе с одной Леди, Мари точно об этом узнает. И кто бы мог подумать, что это станет самой большой удачей для Адриана. Когда Нууру неуверенно подергал его за рубашку, в кармане которой находился, Адриан спешно покинул мероприятие. Он чувствовал, что сегодня случится нечто масштабное. Но когда квами посмотрел на парня с глубокой печалью и сам просочился в брошь, Адриан ясно осознал, что это действительно судьба. Насмешливая и грубая стерва судьба. Маринетт не пыталась сопротивляться. Похоже, она даже не слышала, как поприветствовал свою новую марионетку Бражник. Ее сознание моментально помахало владелице ручкой и с довольным видом уселось на первом ряду. Оттуда открывался прекрасный обзор. А он... Он просто не сдержался. По позвоночнику прокатилась дрожь облегчения, когда он осознал, чьими руками он исполнит свое главное желание. Они уже вместе. Все правильно. Холодный ветер в лицо и свист йо-йо, приятное напряжение мышц и любимый голос, нашептывающий сладкие признания. Это все было таким знакомым, таким родным и правильным. И плевать, что подсознание до хрипоты кричало о том, что чего-то не хватает, то ли где-то за спиной, то ли прямо в груди. Может, крыльев, а может и... Прыжок, еще прыжок и длительный полет. Подернутое туманом сознание опять ускользнуло в зрительный зал, не успев сформулировать мысль. Расслабься, Принцесса, я поведу. Не бывает все так идеально. Не в его чертовой жизни, не с его гребаной судьбой. Но он смотрит глазами своей Леди, чувствует рваные выдохи и захлебывающийся восторгом стук сердца. И тает. Все правильно. Они слишком сильно доверяли друг другу, слишком пристально следили друг за другом, знали полностью, понимали без остатка. Они были идеальной командой. Хотя, почему были? Они ведь есть. Словить неКота Нуара было до тошноты легко. Всего лишь стройная фигура в роли приманки на одной из перекладин Эйфелевой башни, натянутая нить йо-йо и... — Моя Леди! ...и теперь приманка — он. — Глупый, глупый Кот! — Легкой усмешкой по губам не сочувствие, не любовь. — Я не твоя Леди. Адриан дергается, но быстро берет себя в руки. Сказала сама Маринетт, неосознанно, скорее, на уровне рефлексов, и не ему. И слава богу. Такая короткая битва, такой бесславный конец для героя. Кот Нуар инстинктивно не может ударить девушку в красном. Маринетт не хочет лишать его жизни, ей нужен только камень. Адриан и не собирается, ему нужна только Маринетт. — Скажи-ка, Котик, ты боишься смерти? И такое громкое молчание в ответ, наполненной не просто страхом, но диким, первобытным ужасом. — А ее смерти? И все, мышеловка захлопнулась, прищемив кошачий хвост. Ведь это все неправильно, так не должно быть! Ведь охотник — он. И действительно — глупый. Неужели Адриан так же выглядел со стороны? — Надеюсь, ты сможешь меня понять. Ведь я — это твое будущее, твое отражение сквозь время, а ты — это я. — Уже за фиолетовыми крыльями спряталась красная маска. С вами говорит Бражник, не переключайтесь. — Представь, что ты потерял самое дорогое в своей жизни, самое важное. Ты ведь и без меня знаешь, о ком я. Ни за что не поверю, что тебе не снится это в кошмарах, что не это вызывает у тебя самый сильный, зубодробительный страх. — А вот тяжелый вздох общий, один на двоих. — На что ты был бы готов, чтобы ее вернуть? Чтобы все исправить? — У Адриана даже уголки губ дергаются — так хочется засмеяться из-за выражения лица того парня. Ну да, хранители разные. Проблема одна. И он понимает. Потому что не знает, как жить без нее. Она тоже не знает, как жить без этой наглой кошачьей морды, поэтому она здесь, уже на башне, красными всполохами мечется в драке, защищает свое. Без вариантов. Бражнику даже не нужно управлять телом Маринетт — у нее все на уровне рефлексов, посматривай только по сторонам да иногда отдергивай тело от слишком быстрых атак. И наслаждайся видом своей дамы сердца в работе. Ударить — не сильно, но так, чтобы знала, кто главный — увернуться, перекатиться. Рука автоматически тянется к левому боку каждые пару минут, и тут же отдергивается. Йо-йо нет, оно удерживает Кота на весу. Зато есть его шест, и маленькая Леди тоже толком не знает, как сражаться против такого оружия. Слишком уж непривычно видеть завораживающий, такой родной блеск у своего лица, почти в касании, почти причиняя боль. — Леди. Ни одна из девушек в красном не реагирует на возглас, пропитанный тоской, слишком тихий, чтобы в голос, но слишком громкий, чтобы шепотом. — ЛедиБаг! И две правые руки, затянутые в красные перчатки, тянут нить йо-йо на себя, не уступая. Это уже личное, каждая — за свое. — Мэрион!!! Тяжелое дыхание последней ЛедиБаг на секунду замирает, глаза смотрят в упор на орущего Кота. А Маринетт закатывает глаза, от всей души надеясь на то, что имя текущего Кота начинается не на "А". — Мы должны отдать им камни. Просто... поверь мне. Ведь он понимает, чертовски хорошо понимает, о чем говорит этот псих. Потому что и сам такой. Рука Маринетт немного дрожит, не от тяжести камней чудес, зажатых в ладошку, но от тяжелой ноши понимания. Так тщательно подбирала — и все равно ошиблась. Подростки жмутся друг другу, не то в попытке согреться, не то в попытке поверить, что живы, оба, и даже почти целы. Адриан уже готов восстановить полный контроль и отправить свою Леди в путь по крышам к конечной точке — к нему — но не может отказать ей в маленькой просьбе еще немного побыть главной. Это не слезы жалости или сочувствия скапливаются в уголках глаз, когда успешно доставленные на землю дети прощаются с квами. Нет, это, скорее, слезы разочарования. Не в них — в себе. Но ничего уже не изменить — фиолетовая бабочка ведет ее за собой, не предлагая альтернативы при выборе маршрута. — Маринетт!.. Адриан стремительно протягивает руки к любимой, но обнять не решается, и уже гораздо медленнее их опускает плетями вдоль тела. Да, именно сейчас она бы не сопротивлялась, не влепила бы ему пощечину, не смерила бы презрительным взглядом. Только потому, что она — это он. А ему нужна ее естественная реакция, живая радость от долгожданной встречи. — Ведь ты тоже ее ждала, ведь правда, Маринетт? Чуть теплеет в голубых глазах, но это не повод для радости. Разговаривать с самим собой — дурная привычка. Поддаваться своей паранойе — еще хуже. — Пацан, ты совсем рехнулся? — Плагг яростно наматывает круги вокруг безвольной руки, отдающей камни Бражнику. Пальцы — слишком холодные — на секунду соприкасаются, передавая тайное послание: — Да, я ждала... — Я так люблю тебя. Красная квами зависла перед лицом Маринетт, до рези в глазах вглядываясь в глубины льдинок. Не Пустые. Ее милая девочка все понимает. Но так устала... — Плагг... Не истери. Две пары одинаково удивленных зеленых глаз впились в мудрую квами, у которой тоже усталость сквозит в каждом слоге. И оба удивлены тем, что реплика слабого-глупого-слепого-временно-не-уравновешенного Адриана прозвучала из ее уст. — Адриан, зачем тебе камни чудес? Чего ты хочешь? — Теперь Тикки обращается только к парню, потому что на самом деле боится посмотреть на Плагга, боится увидеть в его глазах жалость и понимание. Слишком мягкотелый, как и все выбранные им подопечные. Она и сама в глубине души понимает, что не будет долго сопротивляться своей судьбе, своей роли в фарсе под названием "Битва Добра и Зла", она сама ради этой пары готова на многое, даже на забвение... Конечно, стоит ради приличия сделать вид, что она против, что это не правильно, и она готова отстаивать свои принципы... Но на самом деле все принципы будут посланы лесом ради счастливого конца. Или счастливого продолжения? — Я хочу... хочу, чтобы Маринетт простила меня. Хочу, чтоб вернулась ко мне. Хочу, чтоб опять полюбила... И знаю, что объединившись, камни смогут исполнить одно мое желание. Самое-самое. И камни в подтверждение его слов греют руку. — А ты не хочешь узнать, чем придется ради этого пожертвовать? Кому, как не тебе, должно быть известно, что ничто не дается просто так, за все придется платить. — Недоуменный взгляд парня заставил Тикки так привычно закатить глаза. Ох уж ей эти Бражники... Каждый раз одно и то же. — Ты готов за исполнение своей хотелки пожертвовать душой? Готов стать и в своих, и в ее глазах, — Тикки кивнула на застывшую в стороне девушку, невидящий взгляд которой блуждал по стене и намекал на то, что она безвольная марионетка, и вообще, так, мимо проходила. Но Тикки знала, Маринетт слушает. И пытается думать самостоятельно, — убийцей? С мстительным наслаждением квами наблюдала, как меняется выражение лица Адриана, как бледнеет кожа, а на лбу выступают мелкие капельки пота. Конечно, она знала, какой итог будет у этого разговора — в конце концов, не впервые, — но не могла себе отказать в небольшом спектакле напоследок. Главное, не переиграть. — Я... я не знаю... — Адриан мучительно сглотнул и опустил голову. Готов ли он кем-то пожертвовать ради своей любимой? Да, тысячу раз да. Готов ли он к тому, что об этом будет знать Маринетт? Что она будет с ним мало того, что не по своей воле, так еще и зная, на что Адриан пошел? Она никогда не простит того, что он сделал это ради нее, с ее именем на губах, ведомый за край любовью к звезде ЛедиБаг. Отчаяние накрыло, затопило по макушку, так, что не видно просвета, нет выхода. — Я просто... хочу сделать ее... счастливой. И кажется, что камни уже не обжигают, а отмораживают ладонь, до сих пор их сжимающую. Так естественно — рядом. Так непривычно — вместе. Захотелось опять закатить глаза, но два раза подряд — это уже слишком, даже для нее. Каждый раз одно и то же, никакой фантазии. А жаль. Ох уж эти ей люди. Ох уж эти их благие намерения. Да, Адриан сейчас - представитель зла, а Мастер всегда учил квами, что они должны с ним бороться... Но за столько тысячелетий все волшебные существа поняли главное: шоу должно продолжаться. Сейчас так просто было бы отговорить Бражника от его коварного плана, забрать камни и вернуться к героям... Но что делать добру, когда оно победит? Как долго оно продолжит быть добром, когда не с кем будет сражаться? И как скоро кому-то из них придется опять переходить на темную сторону, чтобы вернуть в этот мир равновесие, как это пришлось сделать экс-Нуару после победы над предыдущим Бражником? Но она не может, не имеет права все это рассказать Адриану. Он должен понять сам. — Подумай хорошенько, Адриан. — Эх, все таки, похоже, переиграла. Ну и кто ее за язык дергал? Вон, уже глаза на мокром месте, колеблется, кажется, готов врубить заднюю. Значит, живой еще, значит, точно заслужил, достоин исполнить свое заветное. Главное, чтобы он все сделал правильно. Мастер за такие мысли, конечно, по голове не погладил бы, но кто ж ему расскажет? — Ведь это любовь всей твоей жизни. Это твоя судьба. — Тикки очень постаралась, чтобы последние слова прозвучали с легким налетом романтики, а не как нравоучение. — А кто... — Агрест прокашлялся, прочищая внезапно сухое горло. — Кого я должен убить, чтобы мое желание исполнилось, чтобы магия сработала? Зря он спросил. Как только Тикки назовет имя, укажет на конкретного человека — все, он сдастся. Он не сможет. И яркие вспышки света, пробивающиеся между сжатыми пальцами, его не заставят. — Нас. Меня и Плагга. Спокойно так, без страха, без надрыва. С вежливой, почти даже милой улыбкой. Посмотреть на Плагга — выше его сил. И он бы завыл от отчаяния, да вот незадача — он кот, а не волк. Готов ли он пожертвовать другом, пускай и отказался от него раньше, готов ли он убить того, без которого его счастье в принципе не было бы возможным? Не в этой жизни. — Хватит, Тикки! — Плагг, до этого времени молчавший, указал глазами на руку Адриана, которая бессильно разжалась. И, кажется, за этим должен был последовать звон упавших безделушек на пол, но гудящая тишина поднималась все выше, на уровень воспаривших камней, что уже начинали не просто мерцать, но сиять и сливаться. — Пацан, слушай меня! — Пришлось ударить по щеке мягкой лапкой, чтоб оторвать Агреста от созерцания своих мрачных мыслей. — Это не совсем смерть. Мы просто... исчезнем. На время. — На время? Т-то есть вы потом вернетесь? Когда понадобятся герои? Вы не умрете? — А вот и надежда пожаловала, здрасьте. — Возможно, — Квами не мог говорить прямо, но и оставить все, как есть, он не мог. Каждый раз одна и та же проблема, и каждый раз люди вели себя по разному. Индивидуум, мать их. — Мы не совсем как бы умрем. Скорее вернемся к истокам. Есть легенда о месте, в котором находятся квами... Там всегда спокойно и солнечно... И много-много сыра... И печенья, конечно, — Плагг виновато посмотрел на Тикки. — Такое место и правда существует? С вами все будет в порядке? — Ох уж эта надежда, затопившая зелень глаз. Ну нельзя же быть таким наивным, парень! — А кто его знает. — Плагг беспечно отмахнулся от вопроса лапкой, но от капельки иронии удержаться не смог. — Это место похоже на ваш человеческий рай — все в него верят, но никто не вернулся, чтобы рассказать поподробнее. Наверное, там слишком хорошо. Недовольно цикнув и посетовав на собственную несдержанность, черный квами подтолкнул подругу к сиянию, в котором уже невозможно было различить ни контуры сережек, ни очертания кольца. — Короче, забудь все, что мы тут наговорили, и давай уже, загадывай свое желание, да мы пойдем. — Плагг кивнул на разростающуюся яркую трещину. — Только будь добр, сформулируй, как надо, а то желание одно, а ты у нас любишь потупить. — Квами ехидно улыбнулся из последних сил. Он не может ничего сказать, никак подтолкнуть, но он верит — нелогично, необоснованно — как всегда, верит в своего подопечного. — И давай побыстрее, камни уже готовы, а ты все тянешь резину. Как маленький, честное слово. — Плагг попытался за ворчанием спрятать страх — он все никак не мог от него избавиться, хотя уже должен был привыкнуть, и Тикки частенько потешалась над ним из-за этого. Скосив глаза на верную подругу, Плагг с облегчением выдохнул — она четко выполняла свою роль, поэтому смотрела не на него, а на Адриана — так пронзительно, воодушевляюще... Пауза затягивалась, тишина поглощала, свет разрастался. Еще несколько секунд — и не станет ничего, все проглотит ненасытное абсолютное добро. Адриан молчал, и неизвестно, собирался ли что-нибудь говорить, и в этот — самый последний момент — Плаггу хотелось бы сказать ему что-нибудь хорошее, приятное, обнадеживающее... Из транса Нуара вывел горький всхлип девушки, о которой все уже успели забыть. — Тикки... И протянутая рука, и океан боли в глазах, и первый неуверенный шаг — все не вписывалось в ровные строчки плана. Эх, парень, парень, отвлекся, забылся, не удержал контроль — вот и освободилась Маринетт сама от твоей бабочки. Плагг мысленно застонал: "Вот дура, сейчас же испортит все! Могла бы уже и потерпеть немного!" Ничего не оставалось, как схватить Тикки за лапку и потащить ее к центру сияния. Быстрее, лишь бы не дотянулась, лишь бы не добежала. — Пацан, время! — Так, спокойно, никакой паники в голосе — ты же старый, мудрый квами, столько тысячелетий за плечами. — Плагг, что ты... ты сам? — Кажется, Агрест уже начинал жалеть, что все это затеял, никак, от своей Леди заразился. — Зачем? Я не хочу... Я не могу принять такую жертву. — И столько решительности, которой на самом деле нет. — Не ной. — Тихий шепот вздоха и сильнее сжатая лапка той, что рядом. Что всегда рядом — и в начале, и в конце. — Ради нее. — Черный котенок успел на лету сурово кивнуть в сторону стремительно приближающейся девушки и немного ускорился. — Только ради нее. — Нечего ему знать, а то еще возгордится мелкий. — Давай, напортачил — исправляй. Загадывай! — В последний момент Плагг вдруг подумал, что в этот раз может и не получиться. Слишком уж Адриан эмоционален. А ведь тогда они с Тикки и правда исчезнут... Навсегда, конечно — ну кто верит во все эти сказки? — Я желаю, чтобы... — Адриан изо всех сил старался собраться с мыслями. Он должен загадать все правильно. — Мое желание... — Как, как исправить все? — Я хочу...

***

— Ты точно не сможешь? — в сотый раз спросила она, заглянув в рабочий кабинет Адриана. — Прости, солнышко, — он извинительно улыбнулся, мимолётом подняв на неё глаза, и снова погрузился в бумаги, — мне очень надо уехать по работе на этот день. Маринетт покачала головой, включая верхний свет, и тихонько прошла до заваленного листами стола. — Адриан, ты слишком много работаешь, — зайдя за кресло, она положила аккуратные ладошки на плечи мужа. — Может, отменишь? Мы давно не выбирались никуда вместе. — М-м-м, — Адриан негромко застонал и откинулся назад, когда Маринетт сжала пальцы, начав массировать затёкшую спину. — Ты же знаешь, как много сложностей сейчас со всеми этими новыми инвесторами. Я бы с радостью, малыш, честно... — он перехватил руки жены и потянул на себя — Маринетт, поддавшись, опустилась на его колени, обнимая за шею. — ...но, — совсем неожиданно он замолчал и отстранился от спинки, будто выпав из реальности. — Что за?.. Маринетт вскочила с колен любимого и хотела принести стакан воды, когда теплая мужская рука схватила ее ладонь, твердо удерживая на месте. — Хотя, к черту инвесторов! — Адриан тоже поднялся и положил обе руки на плечи жены. Самой любимой, самой необходимой женщины. — Я хочу провести этот вечер с тобой. И проведу. Начальник я или не начальник, в конце-то концов? Маринетт рассмеялась, увидев его наигранное возмущение и благодарно прижалась к мужу. — Спасибо за такую жертву, любимый. — Кокетливый взгляд из-под ресниц — Мари приняла игру. — Теперь я люблю тебя еще сильнее! Плагг, взмывший на уровень глаз парня за спиной Маринетт, выразительно закатил глаза и сделал вид, что его тошнит, за что получил ощутимый подзатыльник от Тикки. Захихикав над удивленным напарником, красная квами указала ему лапкой на Адриана, а сама юркнула в карман своей девочки. — Сильнее, чем я тебя? — Адриан недоверчиво отодвинулся от Маринетт, но не сдержал улыбки, когда она подалась следом. Подчиняясь желанию жены, Агрест невесомо провел рукой по ее лицу и прошептал в самые губы: — Это невозможно... "...Моя Леди..."