God Eater Log

      Ей нечасто звонят. Эми работает за терминалом только по вечерам, а терпеть разницу в филиалах не каждый может. Сколько это? Пять? Восемь часов? И тем не менее терминал надрывается, пиликая знакомой мелодией, а на экране высвечивается: «Амамия».       Эми бегает по комнате, судорожно приглаживая волосы, оправляя одежду, заламывая руки.       Братец так редко звонит.       Точнее она, конечно, кривит душой: Линдо о ней справляется чаще некоторых, но ей все равно кажется, что этого недостаточно. Поэтому она звонит сама, рассказывает о своих успехах, ведь больше, по сути, похвастаться некому. Казу, Мари и Акира теперь уже работают в филиалах: их жизнь закручивается на других концах света, вдалеке от нее, и их не хватает. Их всех не хватает, а в такие минуты подбородок предательски дергается, да слезы просятся сами, и она плачет, тихо и по чуть-чуть. Даже Линдо в последнее время где-то пропадает, поэтому в свободные минуты Эми рассматривает мертвую серую иконку в терминале. Стены ее комнаты начинают давить.       А тут он вдруг звонит сам. Эми задумчиво закусывает губу, глядя в пол, мотает головой. Выдыхает.       Прием.       «Эми?»- после недолгого шума негромкий приятно низкий женский голос надломлено трещит в динамиках терминала, - «Это ты?»       А потом появляется картинка.       Первое, что Эми видит - волосы: темные, спутанные, закрывающие половину экрана, кусок темной куртки и красного браслета пожирателей. Изображение дергается вниз, открыв часть пола с пустыми пивными банками.       «Сейчас, погоди», – ворчит на том конце провода Линдо, борясь с камерой, а потом, наконец, треск пропадает. Помехи тоже.       «Все никак не починю», - он виновато чешет шею, глядя то на экран, то куда-то за плечо, но изображение слишком темное, и Эми подслеповато щурится, пытаясь заглянуть вдаль.       Кто-то за ним недовольно вздыхает. «Эй, Эми, привет», - Линдо поворачивается обратно к камере и вдруг весело подмигивает, - «у тебя сегодня гости». «Л-линдо?» - та мешкает, заикается, нашаривая очки. Все это вечером пятницы кажется ей немного сумбурным, впрочем как и сам братец, но за это она его и любит. Он как ворвался в их жизнь – сумбурно и как-то нескладно, так и продолжал там пребывать, с неуклюжей теплотой.       «А ну подвинься», - командуют сзади, и у Эми сердце подпрыгивает. Эти интонации она бы не спутала ни с чем и никогда, и к горлу вдруг подкатывает ком. Эми жмурится, стараясь дышать. Получается с трудом.       «Эми?» - голос Аой, это ведь ее голос, с хмурой неопределенностью и едва различимым волнением раздается из динамика, и Эми распахивает глаза, широко и ясно, жадно вглядываясь в экран.       Она выхватывает лицо: неуловимо знакомое, похожее на то, что она помнит, острое, но не болезненно осунувшееся, скорее наоборот. Изгибы кажутся чужими и родными одновременно, она знает и не знает их, но она точно помнит глаза, теплые, едва сощуренные, внимательные, цепкие. То есть глаз. Один.       Эми моргает.       Половину лица у сестры закрывают волосы: неровная несимметричная стрижка ей идет, но Эми помнит ее другой – с тугой небольшой косой под платком, с неровной длинной челкой. Она свои волосы отрастила ниже плеч, подражая, а теперь Аой смотрит на нее с другой стороны терминала, без всего того, что она привыкла в ней видеть, и Эми замирает, закрыв рот руками. Замирает настолько, что Аой на другой стороне хмурится и со строгим сомнением трогает камеру. Эми безошибочно узнает браслет: красный блестящий круг на правом запястье, промелькнувший в камере.       «Эта штука точно работает?» - с сомнением спрашивает она у Линдо, устроившегося где-то сзади с банкой пива – Эми видно только кусок руки.       «Ты же мне голову свернешь, если нет».       «Сверну», - серьезно обещает Аой, поворачиваясь обратно, и тут Эми, наконец, снова может говорить.       «А-аой», - зовет она, чувствуя, как дрожит подбородок, а в носу закладывает, и сестра тут же подается вперед, встрепенувшись обеспокоенно и чуточку растеряно. Они всматриваются друг в дружку, пока Эми старается собраться: ей столько всего хочется сказать!       Перед глазами, словно из болотной тины на свет, всплывает фигура, превращающаяся в точку, пока они уезжают, рев мотора и визг педали газа, которую Линдо выдавливает посреди ночи. Она помнит, как сестра подняла их тогда, тихо, воровато, как одевала, натягивала впопыхах дырявые теплые носки и сапоги, как прикладывала палец к губам и несла ее сонную на руках, как кричала, прогоняя их и поторапливая, когда их заметили.       Эми тогда плакала, и остальные плакали, заглатывали слезы и текшие из носу сопли, терли глаза, в которые задувал ветер. Рядом топот ног. Крики. Страшно.       «Езжайте, сейчас же, вашу мать!»       «Забирайся!»       «Чтоб мы все здесь подохли?! Ну уж нет! Вперед, я сказала, вон!» - ее злой испуганный крик застревает в голове пронзительно, словно молния, и Эми трясет, мелко и беспощадно, скрутив воспоминаниями где-то в животе.       В череде спокойных дней и недель, заменивших промозглую неказистую базу за стенами, забыть и забыться было проще простого, но только не ей.       Перед глазами мелькают ее первые дни в Фенрире: неизвестность, спина Линдо, заменившая ей спину сестры, пустота и горечь, пришедшая, когда она пропала из ее жизни.       Пропала до сего момента.       Как она? Все с ней хорошо? Как она очутилась в Логове? Ее спас братец? У нее браслет, она Пожиратель Богов? Где остальные ребята? Что с лицом? Куда делась ее коса? Как они нашлись? Знают ли остальные? Она скучала?       «А-ао-ой», - всхлипывает она громче, закрывая лицо ладонями, не в силах справиться с собой, жмурясь, чувствуя, как слезы сами катятся крупно по щекам, по носу, по подбородку, а плечи дергаются, ходят ходуном следом за ее рыданиями, да так сильно и громко, что даже Линдо отрывается от банки с пивом.       Эми видит его лицо размазано, в слезливой дымке.       «Эй», - успокаивающе говорит он, ласково, качая головой, - «Все в порядке».       Аой косится на него, хмурится, но выдыхает и поворачивается с ней, протягивает руку, словно хочет погладить по голове. Обнять. Успокоить.       «Я здесь» - надломленная улыбка пересекает ее лицо, - «Теперь здесь».