Терпкий Ты

      В данную секундочку мой мозг атаковало две мысли: что я в полной заднице и какая же сильная рука у Грановского. Леся стремительно удалялась, а вместе с ней уходило моё душевное спокойствие и уравновешенность, уступая место неконтролируемой тревоге, страху и чувству вины. Разум застилало пеленой отчаяния. Первым желанием было броситься вслед и всё объяснить. Ладно, хотя бы попытаться. Собственно, это я и собиралась сделать, но крепкая рука на запястье удерживает весь мой порыв на месте.       — Сейчас это бессмысленно. Дай ей время остыть, — шепчет Матвей куда-то в волосы, пока я позволяю себе прильнуть к нему обратно и закрыть на секунду глаза.       — Она меня не простит. И она видела нас вместе…       — Она твоя подруга, а не враг. Выслушает и поймёт. Не раздувай проблему, малыш.       — Теперь буду накручивать себя до последнего, Матвей. Мне нужно с ней поговорить вот прямо сейчас.       — Вот прямо сейчас тебе нужно расслабиться.       — Даже если и захочу, то не смогу.       — А я тебе зачем, Темникова? — хитро улыбается он и просит официантку принести счёт.       Правда была в том, что тревожилась я знатно всегда. По поводу и без него. Это было, к моему сожалению, неотъемлемой частью меня. Иногда казалось, что всё вовсе наоборот — я являлась частью тревоги. Она просто приходит. Приходит без приглашения. Приходит, когда вздумается. Приходит без причины. Приходит и остаётся. Совладать с этим сложно, советы психологов помогают совсем не очень.       Я не знала, к чему приведёт эта ситуация с Лесей, но мозг начинает подкидывать наихудшие сценарии возможного развития событий. Если она кому-то расскажет в деканате о нас с Матвеем? Что, если об этом всём узнает его отчим? Если она меня не простит за то, что я буквально уговаривала Артёма встретиться с ней? Становлюсь рассеянной и невнимательной. Задеваю проходящего мимо официанта, пока надеваю пальто. Не уверена, что он слышал моё извинение. Даже я сама едва слышу свой голос.       Матвей ведёт меня за руку к машине, как маленькую потерянную девочку. Такой я и являлась. Он продолжает говорить, чтобы не загонялась, что преувеличивать не к чему. Жаль, Грановский, но такие ваши речи на меня должного эффекта не производят. Я загонялась и, возможно, совсем немного преувеличивала. Потерять подругу не хотелось. Потерять Матвея не хотелось. Ощущение, что процесс запущен, не покидало.       Не покидало до тех самых пор, пока на пороге квартиры об мою ногу не начала тереться Элис и мурчать. Почему-то это отвлекает меня от дурных мыслей. Это нелюдимое и стервозное создание проявляло ласку ко мне. Чувствую, как на лице растягивается улыбка, а мои нервы, наоборот, стягиваются и приходят в норму. Ты, Грановский, кажется, немного удивлён таким переменам в поведении своей кошки, но улыбку тоже не сдерживаешь. Это и было твоё «расслабительное» для напряжённой меня? В любом случае, результат на лицо.       Подходишь ближе и помогаешь мне с пальто. Настолько ближе, что ещё сантиметр, и я уткнусь носом в твою грудь. Крепкую мужскую грудь. Ты снимаешь его медленно, намеренно дотрагиваясь до плеч, спускаясь ниже к запястьям. Кровь начинает циркулировать быстрее, мозг думать медленнее. Очень многообещающее «расслабительное».       Не замечаю, как моя верхняя одежда оказывается на вешалке справа от нас, потому что твой взгляд не отрывается от меня ни на минуту. Слегка толкаешь назад и усаживаешь на темно-синий пуф. Есть что-то чарующее в том, когда мужчина стоит перед тобой на коленях, заботливо держит твою ногу и помогает снять обувь.       — Ты знаешь, что сводишь меня с ума? — голос хриплый, а руки, поднимающиеся вверх по бёдрам и задирающие юбку, обжигают.       — Не имею ни малейшего понятия, Матвей Константинович.       Притянуть Грановского ближе и коснуться его губ кажется сейчас самым правильным решением. Получается немного несдержанно и рвано, но моё «предлагаю не торопиться» после нашего первого поцелуя затянулось. Сейчас мы не в открытой аудитории. Сейчас он просто Матвей, а я просто Настя. Сейчас хотелось торопиться и не останавливаться.       Поднимаешь меня, заставляя обхватить ногами. Чувствую, как сжимаются руки на моих ягодицах. Чувствую, насколько сильно напряжён ты. С моих губ срывается стон, с твоих — рычание.       В моём сознании мелькают лишь кадры происходящего, как кладёшь на кровать и снимаешь с меня свитер, юбку и бюстгальтер; как твои губы не пропускают ни малейший участок кожи; как ты буквально рвёшь мои капроновые колготки, стягивая их вместе с последним элементом одежды. Я перед тобой совсем обнажённая. Обнажённая физически и душой.       Отстраняешься и остаёшься довольным видом. Кусаешь шею, а потом проводишь языком. После того, как мне удаётся стянуть с тебя толстовку, мои руки оказываются в плену над головой. Всё, что остаётся, это задыхаться от ритмичных движений бёдрами. Если это не прекратиться, то кончу я раньше, чем нужно. Проводишь рукой по внутренней стороне бедра и прикасаешься к комочку нервов между ног. Гладишь пальцами нежные складочки, посылая мурашки по всему телу. Всё это понемногу толкает меня в пропасть, горло начинает першить от стонов, а руки, которые ты держишь над моей головой, уже затекли.       — Пожалуйста, Матвей, — произношу практически хныча.       — Что — пожалуйста? — отвечаешь ты, опуская голову к груди, вбирая в рот сосок, слегка покусывая. Разве непонятно, что? Мне нужно больше. Но ты мучаешь, доводишь до истомы.       — Хочу тебя внутри, пожалуйста.       Мои слова заставляют тебя победно улыбнуться. Кажется, только этого ты и ждал. Своеобразный сигнал, что нужно приступать к самому основному.       Джинсы отправляются восвояси, нижнее бельё туда же. Многие люди не любят вид обнажённых тел, и сейчас я искренне этого не понимаю, потому что твои грудные мышцы, жилистые руки, подкаченные ноги и мужское достоинство кажутся самым прекрасным творением на Земле.       Ногти, впивающиеся в твою спину. Стоны, срывающиеся с губ. Выступающая на лбу испарина. Наши переплетные руки. Всё кажется идеальным, правильным. Я чувствую тебя внутри. Внутри себя не только физически. Ты заполняешь меня от пальчиков ног, до кончиков волос на голове. Вот это и называется любовью.       «Не раздувай проблему, малыш». Ладно, Грановский смог меня убедить на некоторое время успокоить свою фантазию и перестать придумывать наихудшие сценарии. Смог и норму перевыполнил — я перестала думать на ближайшие пару дней абсолютно. В животе роились бабочки, глаза искрились от счастья, руки подрагивали, улыбка не сходила с лица.       Мыслить рационально я начала не сразу, но благо, это произошло. Как я не пробовала связаться с Лесей — безрезультатно. Абонент вне зоны доступа, дома отсутствует, в социальной сети «оффлайн». Верным казалось решение рассказать всё Заряне. Сомнений в том, что меня не осудят, не было. Сомнений в том, что она взболтнёт какую-то бессмыслицу, было много.       Квартира Егора встречает меня пряным запахом. Подруга совсем «одомашнилась». Потрепанный пучок, растянутая футболка, спортивные штаны и ни грамма макияжа. Но вот она, довольная, как слон после бани. Узнаю это выражение лица — немного глуповатое, счастливое. У меня было такое же, пока не нажала на дверной звонок соседа. Тема разговора предстоит не самая лучшая.       Пока меня кормят курицей со всякими индийскими приправами, я выкладываю все карты на стол. С того самого первого сообщения с Грановским, заканчивая сценой в кафе. Егор только и успевает, что вставлять свои пять копеек о том, что с этим самым «мужиком» он меня уже видел. Повторяет это раза три, пока рассказываю. Я повторяю себе, что отсутствующий взгляд Заряны — не такой уж и плохой знак.       — Наша местная Анджелина Джоли с четвёртого курса не смогла, а ты смогла, — наконец-то произносит подруга и смотрит так, будто перед ней сидит сам Джеймс МакЭвой и упрашивает нашу будущую журналистку взять у него интервью. — Ну и как он преподаёт в постели? Такой же властный?       Вот и бессмыслица от Заряны подоспела. Щёки вспыхивают моментально. Ладошки становятся потными. Воспоминания начинают заполнять мои мысли, но приходится их прогнать. Не время, не место, не Грановский.       — Эту тему мы обсуждать не будем, — заламываю пальцы и жду, когда ситуация начнёт рассматриваться под другим углом. Углом «сейчас дадим тебе дельный совет, подруга, и всё образуется».       — Горжусь тобой, мать, — продолжала свою шарманку Заряна. — Я тебе ещё на твоём Дне рождения говорила о том, какой жрицей ты станешь, но чтобы такого самца в оборот взять.       Хотелось закричать во всю Ивановскую. Получалось только внутри себя.       — Не преувеличивай. Слушай, я правда не знаю, как прояснить всё это с Лесей. — Либо мой отчаянный вид на неё действует, либо Егор, который пихает её в бок, но подруга начинает говорить по делу.       — Дерьмово, что ты скрывала эти отношения, но я бы поступила так же, будь там какие-то серьёзные чувства. Зла не держу. А вот что касается Артёма, то стоило сделать всё не так коряво. Не знаю, по-моему, вы обе переигрываете свои роли. Леся у нас — супер обиженная жертва, а ты слишком убиваешься чувством вины. Раздуваете проблему. В конце концов, ты хотела только хорошего ей.       — Да, мелкая, перетрёте всё с ней, и будет заебись. — Твоими молитвам, Егор.       «Раздуваете проблему». Уже второй человек говорит мне о том, что преувеличиваю. Начинаю в это верить. Верить в это, и в то, что сегодняшний солнечный день не зря такой солнечный. Мне нужно пролить свет на ситуацию с Лесей. Мне нужно быть сегодня настойчивой и заставить её выслушать меня.       Университет цветёт, пахнет и искрит. Тёплая весенняя погода буквально шепчет девушкам о том, что пришло время надевать пёстрые платья, летящие юбки и каблуки. Меня волна стороной не обходит. Меня волна сметает во всю эту пучину женственности. Грановский на первой паре таким положением дел доволен. Но как только в аудиторию заходит Леся с минутным опозданием, вся эйфория от этих опаляющих взглядов проходит.       Она садится, конечно же, не со мной, а на соседний ряд. Я не удостаиваюсь вниманием вовсе. Задача ни на йоту не упрощается.       Лекцию не слушаю, единожды отвечаю на вопрос Матвея, и то невпопад. Дело не идёт. Идут лишь минуты в час по чайной ложке. Мокрое и то быстрее горит.       — Леся, задержись ненадолго, пожалуйста. — Удивляюсь не только я, но и вышеупомянутая. После звонка все неторопливо выплывают из аудитории. Подруга заметно колеблется. Ставлю весь шоколад в мире на то, что она этого делать не хочет. Но Грановский всё-таки преподаватель, как не крути. Меня выйти не просят, когда мы остаёмся втроём. Это знак, что нужно действовать.       — Лесь, пожалуйста, выслушай меня, а потом делай выводы.       Подхожу ближе к преподавательскому столу, где она стоит. Матвей наоборот отходит к окну и раскрывает его нараспашку. Видимо, сдавливает напряжение не только меня.       — Поздно, Темникова, выводы я уже сделала, — голос стальной, неживой и не родной. Неужели настолько сильно накосячила? Понимаю, что в своём глазу бревна не видно, но все ошибаются.       С улицы доносится пение птиц, смех детворы, голоса студентов и звук сигнализации машины. Там жизнь кипит, идёт полным ходом. Здесь кипят только мои нервы и идёт процесс распада дружбы.       — Зря так категорично, — подаёт голос Грановский, но взгляд его направлен на то, что происходит во дворе университета.       — А с вами мне вообще говорить не о чем, — огрызается Леся, заставляя обратить на себя внимание Матвея. Он поворачивает голову в нашу сторону и картинно поднимает бровь, мол, «тебе ещё аукнется такая фривольность». Я могла бы возмутиться, что он мог быть поучастливей, но эта «битва» моя. Во мне и так безмерное количество благодарности, что он сделал эту возможность поговорить с ней.       — Лесь, послушай... — начинаю я, но меня перебивает, причем очень грубо.       — Да нет, это ты послушай. Думаешь, раз трахаешься с Грановским, то это делает тебя до чёртиков мудрой? Ты решила, что мне будет здорово с по уши влюблённым в тебя Артёмом? Тебе он не нужен, так ты решила его мне сплавить, как самой нуждающейся. Ты ему заплатила за это свидание?       Меня как холодной водой окатывают. Не узнаю я в этой злой, нахмуренной, плюющейся ядом девушке свою подругу. Мне становится обидно и жалко саму себя лишь на секундочку. Заслужила ли я это? Ну вот не уверена.       — Слушай, прекрати нести этот бред, — вклинивается Грановский и подходит ближе ко мне.       — А с вами она ради оценок спит, не так ли?       Долгожданного «заебись» не случилось, Егор. Солнечный день зря такой солнечный. Наверное, это становится последней каплей. Последней каплей перед тем, как к разговору добавляется ещё один голос.       — Смотрю, сын, ты прямо-таки держишь своё слово. Очень безуспешно держишь, — произносит мужчина, опираясь об косяк двери в аудиторию. Всё тот же седоватый невоспитанный мужчина, привыкший входить без стука. Всё так же прерывающий, мешающий, накаляющий обстановку.       Случайности. Я в них верю. Ещё я верю в фатум. Второе творит первое. Сейчас мне хочется изрядно дать под дых этой судьбе. Выбить всю дурь, чтобы так не издевались.       В прошлый раз, когда этот человек ворвался в аудиторию, Грановский отстранился от меня и закрылся на десять замков. Тогда я посчитала это предательством.       Сейчас я чувствую, как он подходит ко мне ещё ближе, кладёт руку на талию и прижимает к себе. Он, тот, кто зависел долгое время от слов, денег, статуса отчима, буквально готов бросить вызов, дать отпор. Его такой собственический жест делает меня самой защищённой на белом свете.       Если это не любовь, то я не знаю, что это.       «Не раздувай проблему, малыш».       «Не преувеличивай».       А теперь можно?