Прилетай скорей

«Как много девушек хороших, Как много ласковых имен, Но лишь одно из них тревожит, Унося покой и сон, когда влюблен. Любовь нечаянно нагрянет, Когда ее совсем не ждешь, И каждый вечер сразу станет Удивительно хорош, и ты поешь…» Маленькую пыльную квартирку, в которой пахло старой деревянной мебелью и лекарствами, наполняли звуки духовых и аккордеона, с приятным скрипом лившиеся из видавшего виды электрофона*. – Ну вот, теперь с вашим проигрывателем все в порядке, Юрий Аркадьевич, – улыбнулась я, аккуратно собирая свои инструменты в небольшой коричневый саквояж. Передо мной в потрепанном кресле сидел мой сосед-старичок, постукивающий узловатыми пальцами по подлокотникам в такт мелодии его молодости. – О, спасибо, Люба, – встрепенулся он и встал, покачиваясь. Он протянул мне бумажную купюру. Очень щедро. – Что бы я без тебя делал? Наверное, жил бы без музыки, а в наше время сложно представить себе жизнь в тишине. Я вот уже не могу. Сдержанно поблагодарив Юрия Аркадьевича, я взглянула на свои наручные часы «Слава» и направилась к выходу. Оставалось сорок минут до тренировки моего младшего брата, куда надо было его еще успеть отвести. Задерживаться и вести так любимые пожилыми людьми беседы времени не было. – Имя у тебя очень красивое, – поймал меня в дверях тихий голос Юрия Аркадьевича. – Про него столько замечательных песен… Я только улыбнулась погрузившемуся в воспоминания под песни Утесова соседу и прикрыла за собой входную дверь. Не про имя вовсе, а про чувство, а это уж совсем другая история. В подъезде было прохладно, несмотря на летнюю погоду. Свет солнца, пробиравшийся в окна, высвечивал стайки пылинок на лестничных площадках. Я заспешила по ступенькам наверх, снова сверяясь с часами, болтающимися на запястье. Войдя в незапертую дверь своей квартиры, с порога крикнула вглубь коридора: – Леня, одевайся, через пять минут выходим! В коридор пулей вбежал мой белобрысый брат со спортивной сумкой наперевес. Я, честно, не ожидала от него такого пыла в его девять лет, когда мы только записывали его в секцию по баскетболу, но Леня занимался уже два месяца и каждый раз бежал туда как на праздник. Все время болтал про игроков, тренеров, матчи, пытался объяснить правила, перечислял мне состав сборной перед сном, когда не мог уснуть – в общем, прожужжал все уши про этот баскетбол. Мама была только рада такому увлечению, а вот я каждый раз нервничала, что было странно для моих лет. Спорт – это минное поле, где в любую минуту ты можешь лишиться здоровья. Но против Лени с его щенячьими глазками и плутовской улыбкой я пойти никак не могла. – Идем! – он буквально выволок меня за дверь, и мы побежали по лестнице на улицу, которую заполонили мамы с колясками и бабушки с авоськами. Мы всегда ходили пешком. И для здоровья полезно – никакого спорта не нужно, – и от всяких неприятностей, связанных с транспортом, спасает… Пути было на полчаса, и мы шли быстро и энергично, чтобы хватило времени переодеться в форму и впопыхах ничего не растерять. Леня был крайне активным мальчиком, и я, правда, не представляла его за занятием моделированием или, к примеру, радиотехникой, где нужны усидчивость и концентрация. Это было не про него. Зато я в этом была, без преувеличений сказать, хороша, поэтому у брата и не получалось подбить меня на беготню во дворе. Несколько дней назад я закончила третий курс факультета радиотехники МЭИ и развлекала теперь себя тем же, чем и каждое лето – починкой техники на дому. Отличная практика, и деньги платят, что никогда не бывает лишним для семьи, где работает только один человек. – Люба, представляешь, – Леня дернул меня за рукав блузки, привлекая внимание к его монологам о баскетболе, – а дядя Вова недавно обещал сводить меня посмотреть на сборную! – похвастался он, а у меня брови на лоб полезли. – Когда это? Знаешь, я уверена, что мы не настолько важные персоны, чтобы нам тренировку самой сборной СССР показывали. Леня только надулся. – А за окном то дождь, то снег, и спать пора, и никак не уснуть. Все тот же двор, все тот же смех, и лишь тебя не хватает чуть-чуть, – я самозабвенно подпевала своей любимой Майе Кристалинской, не заботясь о попадании в ноты, и ковырялась отверткой в домашнем радиоприемнике. В коридоре зазвонил телефон, когда я на всю комнату распевала «ля-ля-ля-ля». Пришлось отложить дела, поднять тонарм** с грампластинки и пойти ответить. – Алло? – сказала я немного севшим голосом и откашлялась. – Привет, Люба. Как ты? – ответил мне улыбающийся голос друга семьи Владимира Гаранжина, которым так восхищался Леня. – Здравствуйте, Владимир Петрович, все хорошо, – я сама сразу же разулыбалась. Мне нравились Гаранжины, и я знала их сколько себя помнила. Владимир Петрович был другом нашего папы со времен ленинградского студенчества. – Тут такое дело, не могла бы ты завтра прийти во дворец спорта к четырем? Я хотел обсудить с тобой кое-что. – Конечно. А что слу?.. И тут возник Леня с улыбкой до ушей. Он положил сцепленные ладони на телефонный столик и устроил на них подбородок. Не знаю, как он понял, с каким именно Владимиром Петровичем я говорю, но я тут же догадалась, что ему было нужно. И строго нахмурилась. Никаких клянчаний у главного баскетбольного тренера страны! – Это дядя Вова? – звонко спросил Леня, и, разумеется, его услышали. – Можно мне посмотреть на сборную? Пожалуйста! В одно ухо мне смеялись, а в другое тянули «Пожалуйста». Даже стало стыдно перед Владимиром Петровичем. Я уже хотела рассыпаться в извинениях и дать Лене подзатыльник, но Гаранжин разрешил. Прийти на тренировку сборной СССР! Ох. Леня с криками забегал по квартире, как только я положила трубку телефона. Ну вот, избалуют его, а мне потом с ним жить. – Что у вас тут? – из кухни выглянула мама с вафельным полотенцем в руках. – Владимир Петрович приглашает во дворец спорта, – без энтузиазма объяснила я. – О, как здорово! – мама, уставшая после работы и готовки ужина, расцвела, но ее улыбка тут же померкла, а на лицо легла знакомая мне тень. Ее пальцы сжали полотенце в комок. – Не забудь его позвать на годовщину. Она скрылась на кухне, откуда вскоре послышался звук льющейся из крана воды. Я осталась в коридоре одна, чувствуя горечь во рту. 19-го июня будет ровно год, как погиб наш с Леней папа. Мне часто приходилось проходить мимо того самого дворца спорта. Он был окружен молодыми деревьями, под его массивным козырьком красовалась красная надпись «Добро пожаловать!», а на заасфальтированной площадке перед лестницей всегда происходило какое-то движение. Владимир Петрович, с серьезным видом сжимающий в руках какую-то тетрадь, ждал нас на ступеньках. Мы поспешили к нему – Леня чуть ли на себе меня не тянул, так ему хотелось побыстрее попасть внутрь. – Здравствуйте! – бодрым хором поздоровались мы, вызывая улыбку у Владимира Петровича. – Физкульт-привет, чемпионы. Пойдемте. Следуя за Леней, я неохотно поднялась по широкой лестнице к алюминиевым дверям. Мне совершенно не хотелось идти туда – это было попросту ни к чему. Вся эта затея шла вразлад с моей позицией тихого технаря на скамейке для освобожденных. Но Владимир Петрович вел себя так спокойно, как будто мы – часть его команды, которая просто обязана присутствовать на тренировке. Шаги мягко заглушались ковром, постеленным в коридоре, когда мы нашей скромной делегацией шли к главному залу. Леня восторженно вертел головой во все стороны, я же старалась смотреть вниз. Не знаю почему, но я чувствовала себя совершенно не на своем месте. – Так вот, Люб, – поравнявшись со мной, начал Владимир Петрович, – я хотел попросить тебя помочь Шуре сегодня, если ты не занята. Он все бьется над тем приемником, уже второй месяц. Просил тебя позвать. Шура был таким милым, спокойным мальчиком-радиолюбителем, прикованным к инвалидному креслу, что у меня каждый раз сердце сжималось, когда я его видела. И, конечно, я не могла отказать. Особенно после того, как мой папа привил ему любовь к технике. – Без проблем, Владимир Петрович, – заверила я. – И Лене с Шурой интересно. Только вы же могли мне и по телефону это сказать. Хорошо, что я догадалась инструменты прихватить. Зачем нас сюда надо было звать? Леня справа от меня возмущенно засопел, мол, ну ты и темная, и так знаешь, зачем – на сборную поглядеть! Гаранжин усмехнулся, останавливаясь возле двойных глухих дверей, и подтвердил мои догадки: – Ну, я же обещал будущему чемпиону Леониду Макарову сборную. С этими словами он распахнул двери, и по ушам сразу ударили звонкие удары мяча об пол и пронзительные звуки трущихся о дерево прорезиненных подошв. Перед моими глазами раскинулось необъятное пространство, по периметру усыпанное пустыми невзрачными сидениями. Яркий электрический свет падал на площадку, по которой хаотично носились высокие фигуры спортсменов, одетых в красную, цвета флага, форму. Леня чуть ли не прыгал от счастья, а я не знала, куда себя деть, отсчитывая секунды до того момента, как на меня обратят внимание и прикуют к месту своими недовольными взглядами. Я была уверена, что наше появление не будет встречено с овациями. Владимир Петрович провел нас к первым рядам и выскочил за бортик. Как я и ожидала, на нас тут же уставились баскетболисты, степенно, словно делая одолжение, выстраивающиеся в шеренгу. После дружного приветствия посыпались первые вопросы. – Владимир Петрович, а это кто? – спросил звучный голос с едва уловимым акцентом. – Мои хорошие друзья. Я исполняю мечту вашего маленького коллеги и поклонника. – То есть это показательное выступление перед требовательной публикой? – послышался смешок, и я напряглась, покосившись на Леню, который пока все пропускал мимо ушей, улыбаясь во весь рот. – Прям критики первой величины. – А вас не должно волновать, кто сидит на трибунах, – Владимир Петрович строго стукнул свернутой тетрадкой по ладони. – Вас должны волновать товарищи по площадке и мяч – и только. Так что вперед! Мне хотелось встать и уйти подальше от этих странных взглядов в нашу сторону. Эти баскетболисты, видимо, априори считали себя важными птицами, и меня это раздражало. Но я не собиралась возмущаться – все это осталось в школе. Я понимала, что мы не должны здесь находиться, несмотря на то, что Леня так завороженно следил за игрой, переступая с ноги на ногу. Я сидела как на иголках, вздрагивая каждый раз, когда мяч летел к нам и кто-то его лихо перехватывал чуть ли не у самого носа. Вокруг было столько шума и криков, что мне стало трудно это выносить спустя полчаса тренировки. Я не заметила, как Леня подобрался еще ближе, к самому краю площадки. И не успела ничего сделать, когда шальной мяч, не пойманный усатым брюнетом, отскочил к нему и ударил в лицо. Я вскрикнула от страха и, перемахнув через нижний ряд сидений, оказалась рядом с братом раньше всех. Бухнулась перед ним на колени, пытаясь заглянуть ему в лицо. Он прижимал ладонь к носу, из которого все сильнее лилась ярко-красная кровь, капая на паркет. Леня запрокидывал голову, скорее, чтобы скрыть подступающие слезы, чем остановить кровотечение. Я, разъяренная тем, как неловко столпились эти двухметровые оболтусы вокруг моего младшего брата, наивно верящего в них, подлетела к ближайшему ко мне баскетболисту, усатому, как раз виноватому во всем этом. – Да ты что творишь? Надо смотреть, куда мяч свой бросаешь! Или у вас так принято избавляться от «требовательной публики»? Я им едва ли до плеча доставала, но все равно пыталась испепелить их взглядом. Однако вскоре меня оттеснили от усача, смотрящего молча и не очень-то дружелюбно. – Полегче, девушка. Детей не надо без присмотра оставлять. И вообще приводить их на тренировки сборной! Тут вам не цирк. Нагуляла, так следи, – еще один громила, тот самый, с акцентом и непереносимостью зрителей, навис надо мной, пахнув потным телом. Я же от его заявления готова была в драку влезть. – Модестас! – прикрикнул Владимир Петрович, отталкивая баскетболиста от меня. – Это сестра его. Следил бы ты за словами! Тот только надменно фыркнул. – Пускают всяких, – он демонстративно отвернулся и отошел подальше. Мы же с Владимиром Петровичем обратили все свое внимание на Леню, которому срочно нужна была медицинская помощь. – Так, быстро к Севе, – приказал Гаранжин. – Прости, Лень, – с искренним сожалением в голосе произнес он, выводя моего брата из зала. – И ты, Люб. Они в душе еще дети, не принимай близко к сердцу. Подождите меня снаружи лучше. Какие цацы! Права я была насчет этого баскетбола. Я никак не могла успокоиться, сопя и сжимая кулаки. В особенности брошенные мне в спину очередные шпильки, достойные разве что деревенского хулиганья, не помогали. – И где только делают таких бешеных куриц-наседок? Я даже разбираться не стала, кто это сказал. Развернулась на сто восемьдесят градусов и, не сдержавшись, крикнула: – Еще раз тебя встречу – загоню паяльник в зад!