Спираль жизни: все вернется...

      Рассвет только-только занимался, раскрашивая темное небо едва различимыми пока лучиками сиренево-голубого холодного света. Мороз, сменивший обильные снегопады, в этот предрассветный час, казалось, достиг своего пика. Но в небольшой квартирке было тепло и уютно.       Яков проснулся еще до того волшебного момента, когда небо начало окрашиваться в светлые тона. И вот уже почти час лежал практически без движения, бережно обнимая свою Анну.       Минуло уже две недели с тех страшных трех дней его жизни. Память услужливо оставила в его сознании лишь самые важные, значимые фрагменты, отсеяв все лишнее. Он не помнил, как быстро после прозвучавшего выстрела рядом с Севой оказался доктор Милц, за которым, как оказалось, послали сразу же. Помнил лишь встревоженный взгляд Александра Францевича и его отрывистое: «Жив! Грузи! Реанимацию подготовят!». Помнил как после Всеволода доктор подошел к Анне, все так же удерживаемой Петром Ивановичем. Помнил как они все вместе приехали в больницу. Помнил, как спустя час после этого его, наконец, впустили в палату, в которую положили девушку. Анна мирно спала. Доктор позже сказал ему, что для нее все обошлось благополучно, и Миронова отделалась небольшим сотрясением мозга и парой ссадин да ушибов.       Помнил Штольман вновь взвившуюся в нем злость на Нежинского, посмевшего поднять руку на женщину. И чувство сожаления от того, что ему, Якову, не позволили более доходчиво вдолбить в умишко Никиты Аркадьевича, что бывает за подобное.       Помнил Яков, как спустя еще несколько часов к нему, все еще сидевшему в коридоре больницы, вышел Александр Францевич и сообщил, что Левитин жив, что операция прошла успешно, но состояние мужчины пока еще тяжелое. Но организм у него сильный, а потому все обязательно будет хорошо.       Спустя три дня Анну разрешили забрать домой, чему обрадовалась и сама девушка, и двое ее дорогих мужчин. Петр Иванович привез несколько сумок разных вкусностей, заполнив ими холодильник в съемной квартире Якова и Анны практически под завязку. Штольман же категорически запретил любимой идти самой и, подхватив ее на руки, не только отнес от больницы до машины, но и в квартиру заносил на руках. Анна смеялась и спорила, утверждая, что она вовсе не тяжело больная. Яков на уговоры не поддавался. В кармане у мужчины лежал лист бумаги с подробными предписаниями врача, основным из которых были покой и положительные эмоции.       Через неделю после операции Всеволода Левитина перевели из реанимации в простую палату. - Яшка, вот представь, у меня теперь еще и больничный. Ты как думаешь, меня из дипломатов не попрут за такое отношение к работе? – смеялся Сева, пытаясь смехом скрыть гримасу боли. - Не попрут. Ты давай не напрягай грудную клетку. Не зажило же еще, - успокаивающе улыбался брату Штольман.

***

      Дело Никиты Нежинского получило такой виток развития, о котором не мог подозревать не только Штольман, но и Разумовский с Вайнеровым вместе взятые. Что послужило толчком для Никиты Аркадьевича так и осталось загадкой, но на третьем допросе мужчина сломался и выложил следователю такое количество информации касаемо своих дел, как вполне себе законных, так и граничащих чуть ли не с государственной изменой, среди которых заказ на убийство Киры Разумовской и похищение Анны Мироновой были просто цветочками. Уже сейчас дело Никиты Нежинского вмещало в себя пять томов. И это спустя две недели после ареста и всего несколько месяцев разработки. Следователи Вайнерова «копали» и «рыли» во всех направлениях, на которые только намекнул Нежинский, а потому следствие обещало быть долгим, а количество томов уголовного дела могло перевалить не за один десяток.

***

- Ты чего не спишь? – тихо спросила проснувшаяся Анна Якова. - Не спится. Задумался немного. Ты как себя чувствуешь? – улыбнулся краешком губ Штольман, ласково целуя любимую. - Хорошо. Вот совсем-совсем хорошо, - улыбнулась та в ответ. - Отлично. Что хочешь на завтрак? - А давай лучше я сама что-нибудь быстро приготовлю, а ты пока сходишь в магазин? Хочется сегодня Севу навестить. И заодно к доктору зайдем, пусть он тебя убедит, что со мной все в полном порядке. - А что купить нужно? - Купи фруктов Севе. И еще у нас закончился кофе. Принесешь? - Конечно.       Спустя пару часов Анна и Яков уже входили в палату к Всеволоду Левитину. - Ариночка, после ваших уколов я готов летать, бегать и прыгать. Что такое вы мне вкалываете? – входя услышали Штольман и Анна веселый голос Севы. - Всеволод Иванович, перестаньте говорить всякую ерунду. Это всего лишь лекарство, что доктор прописал, - отвечал ему нарочито строгий голос молоденькой медсестры, убирающей капельницу. - Ариночка, а пойдемте на свидание? – не унимался Левитин. - Все-то вам шутки шутить, Всеволод Иванович, - вспыхнула румянцем девушка и быстро выскочила из палаты, прихватив с собой капельницу. - Сева, а ты, как я погляжу, уже полностью оправился, раз девушек на свидания приглашать начал? – смеясь спросил Яков. - О, Аня, Яша! Привет! Как хорошо, что вы зашли. А мне доктор сказал, что через недельку меня можно выписывать. - Как хорошо! – радостно воскликнула Анна и поцеловала Севу в щеку. - Мне уже начинать ревновать? – притворно нахмурил брови Штольман. - Ревновать нужно было раньше. А теперь смирись с тем, что твоя Анна навеки полюбила меня чистой сестринской любовью. А если серьезно, ребята, я, кажется, влюбился, - проговорил Левитин, чуть растерянно смотря на Якова. - В кого? – опешил подполковник. - В Арину. - В эту девочку, что тебе капельницу ставила? - Да. - Ты серьезно? - Более чем. И я не знаю, что мне делать. - Сева, если то, что ты говоришь, правда, то тебе стоит поговорить с девушкой серьезно. А то ведь она думает, что твои приглашения всего лишь шутка, - серьезно сказал Яков, а Анна согласно кивнула.       Всеволод не успел ничего ответить, как открылась дверь, пропуская доктора Милца. - О, Яков Платоныч, Анна Викторовна, доброго дня. Рад вас видеть. Надеюсь, у вас все хорошо? - Здравствуйте, доктор. Все хорошо. А мы вот к Севе зашли, а заодно я еще к вам забежать хотела. А то Яша не верит, что я уже совсем здорова, - поприветствовала Александра Францевича Анна. - Что ж, сейчас мы с вами и пройдем ко мне, дабы я сам убедился в том, что вы говорите. А пока я, собственно, к вам, Всеволод Иванович. - Ко мне? Так ведь утром осмотр был. - А я не из-за этого. Всеволод Иванович, я прекрасно все понимаю. Вы мужчина видный, молодой. Но может быть уже хватит шутить над Аришей? Девочка совсем молоденькая. К тому же, сирота. Никого кроме дядьки двоюродного у нее нет. Зачем над ней подсмеиваетесь? - Я? Подсмеиваюсь? Пожаловалась? - Нет, не жаловалась. Мне Люба сказала, что опять видела, как Арина слезы утирает. И не первый раз. И не второй даже. И все после того, как к вам в палату зайдет, - укоризненно покачал головой доктор. - Александр Францевич, я не очень понимаю, почему вы мне это говорите. Ваше доброе отношение к девушке вполне понятно, но все же как-то не по чину, вам не кажется? – решив, что лучшая защита – это нападение, задал вопрос Всеволод. - Так кому ж еще за нее вступиться? - Да хоть дяде, если у нее больше никого нет. - Так я и вступаюсь. - Не понял. Вы – дядя Арины? - Да. Двоюродный. Точнее, она дочь моей двоюродной сестры. Они с мужем погибли, когда девочка школу еще не закончила. Мы с женой и присматриваем за ней. А после школы она решила в мед поступать. И вот у меня на практике. Только вы, Всеволод Иванович, не увиливайте. Не переводите разговор. Девочке всего двадцать один, ей и так горя много выпало. А тут вы еще. Полежите, полечитесь, шутки пошутите и поминай как звали. А ей что делать прикажете, если она уже сейчас из-за вас слезы льет? – вновь посуровел доктор Милц. - Вот я идиот! – воскликнул Сева и выскочил за дверь. - Ну, и куда он умчался? Ему покой нужен. Поплохеет еще. Вот что за больные пошли? У него пуля чудом мимо сердца прошла, а он спустя всего две недели уже чуть ли не бегает, - проворчал вслед дипломату Александр Францевич. - А знаете, доктор. Кажется, у нас с вами есть все шансы породниться, - задумчиво потер подбородок Яков. - Вы думаете? – уже более мирно спросил доктор, глянув на подполковника. - Убежден. Может, пока Сева там дела сердечные решает, вы Анну быстро посмотрите? - Конечно-конечно. Пройдемте ко мне, Анна Викторовна.

***

- Теперь ты убедился, что со мной все в порядке? – улыбнулась Анна Якову, когда они уже покидали стены больницы. - Убедился. А потому я приглашаю вас, Анна Викторовна, в ЗАГС! - В смысле? – ошарашенно посмотрела девушка на мужчину. - Ань, ты же ведь уже согласилась за меня замуж выйти, так? - Так. - Вот я и говорю. Пойдем заявление подадим? - Ты серьезно? - Конечно. Я вообще раньше хотел. Но мы немного заняты были. - А у меня паспорт дома, - растерянно отозвалась Миронова. - Я взял. - Паспорт? Мой? - И твой и свой. - Ты что, заранее это продумал? - Скажем так, я подумал, что это будет очень неплохо, если мы с тобой сегодня побываем не только в больнице, но еще в парочке мест. - Какой же ты у меня, - засмеялась Анна, обнимая любимого своего подполковника. - Какой? – смеясь в ответ спросил тот. - Предусмотрительный!       После ЗАГСа молодые люди поехали на кладбище. Яков искренне надеялся, что его Аннушка с пониманием отнесется к такому маршруту. - Вот, Анечка. Тут похоронена моя любимая Пра, - стоя напротив могилы Александры Яковлевны Штольман тихо произнес мужчина.       Анна молча положила купленные цветы и прижалась к любимому мужчине, позволяя ему обнять себя. - Знакомься, Пра. Это моя Анна. Помнишь, ты говорила, что я непременно ее найду? И что тогда двое снова станут единым? Я нашел. Я нашел ее, Пра. И больше никуда не отпущу. Я тебе обещаю. А еще сегодня мы подали заявление. У нас свадьба будет в начале лета. Я не знаю, слышишь ты меня или нет, но если слышишь, ты передай там всем нашим Штольманам, что скоро в Затонске снова будет жить семейная чета Штольман – Анна и Яков. И, я очень на это надеюсь, фамилия наша не угаснет, будут рождаться Штольманы, будут жить, как завещали когда-то Анна и Яков из 19 века. - Яш, я думаю, она слышит. И она рада за тебя. За нас, - тихо произнесла Анна, провожая вгзлядом призрачный силуэт старенькой сухонькой женщины, что радостно улыбался во время проникновенной речи Штольмана, стоя чуть в стороне от них.       Силуэт словно бы светился изнутри. Как только Анна шепнула Якову те слова, силуэт этот слился с тонким солнечным лучиком, пробравшимся сквозь набежавшие еще с обеда облака, и исчез. О том, что она видела, как ей подумалось, образ прабабушки Якова, девушка любимому говорить не стала.       Они стояли возле могилки прабабушки Штольмана еще около часа, ничего не говоря друг другу, а просто держась за руки. Единение двух душ, соединенных небесами давным-давно, невозможно передать словами. Но каждый из них знал в ту минуту, что они двое действительно едины.