Сквозь время и пространство

...умирали давно понемножку мы, и наверное было спасением проститься...

      Севен ненавидел свой мобильный телефон.       За последние недели, нет… Месяцы? Он сбился со счета, да и не хотел больше считать. За последнее время он отвлекался слишком часто: на чаты, на смс и звонки от своих друзей. По правде друзей ли? Он уже и не знал.              Знал только одно: с каждым днем одно чувство все сильней прорастает в нем. Чувство, которое становится одновременно ядом и благословением, которое сперва дарит ему крылья, чтобы лететь, а потом швыряет оземь так, что он готов потерять сознание. И лучше бы он его потерял: желательно, навсегда.       Он не хотел. Не хотел ощущать все это снова, не хотел путаться в показаниях, в этой бесконечной лжи всем вокруг и самому себе. Не понимал, кого он в итоге обманывает больше, – не хотел понимать. Слишком дорого оно стоило, это понимание, а ему уже совсем нечем платить.       Оставались только они: слезы, беспомощные всхлипы перед мониторами, которыми заставлен его огромный рабочий стол, которые висят на стене над столешницей. На которых – бесконечные полотнища кодов. На которых – она.              Севен взял злополучный телефон в руку. На экране в полутьме мелькнуло уведомление: “Пропущенные вызовы: МС (3)”. Зачем?..       Он горько засмеялся, поворачивая телефон экраном вниз, и ухнул им об стол. Какие к черту звонки, если уже завтра у них вечеринка, уже завтра они будут веселиться и праздновать? Все уже решилось наилучшим образом, – и не в его пользу. Ему и не надо. Не положено. Не заслужено.              Он ведь не смог ее тогда спасти, в самый первый раз. Не догадался, что за ней может быть слежка, не успел подумать наперед. И нашел ее, еле живую, в луже грязи, крови и рвоты за мусорными контейнерами в подворотне, шепчущую: “Привет, Сэён, прости меня…”. В тот момент он готов был перевернуть весь мир, лишь бы вернуть все на круги своя. Лишь бы вернуть ее.       И он перевернул, запустив этим самым шальное колесо, ушедшее с орбиты, едва повернувшись. Ушедшее из-под его пальцев, лишившее его контроля. И с тех пор он вынужден наблюдать за тем, как она пытается построить свою жизнь на обломках прошлого, их прошлого, и не может ровным счетом ничего поделать. Он не достоин. Поделом ему.              Сейчас бы напиться, да вот только Севен совсем не умеет пить. Ему достаточно понюхать пробку, – и уже в отключке. За алкоголем – это к Вандервуду и Метхи, за сигаретами – тем более. А Севену достаточно банки Доктора Пеппера и упаковки чипсов, чтобы хоть чем-то закрыть зияющую дыру внутри, забить ее ненадежно, но крепко. И со временем банки и пустые пачки горкой выстраиваются вокруг его рабочего стола, а он как будто не замечает их. Как и тщетных попыток Вандервуда прибраться. И попыток Метхи приготовить ему что-нибудь человеческое.              Это чувство жрет его, как голодный зверь, изнутри выгрызает, отпечатываясь на подкорке. Севен живет с ним долгое время, настолько долгое, что кажется, оно всегда с ним было. С самого детства, когда он пришел в агентство и потерял Сэрана. Тогда и начала образовываться эта черная дыра, готовая засосать все, что ему дорого, все, что окажется на ее орбите невзначай: чувства, мысли, вещи… Людей. Да, людей – тоже, и, пожалуй, в первую очередь.       Только вот сверхновой родиться на месте черной дыры не суждено. Не в этой жизни. И ни в одной из последующих.              Севен снова засмеялся, когда его посетила неожиданная мысль: кажется, он действительно обречен. И от этого почему-то так больно-весело, что легкие сжимает, как в приступе паники, но эндокринные железы слишком быстро вбрасывают в кровь ударную дозу адреналина, поэтому только он и не задыхается.       Рывком он спустил со кресла ноги и поднялся, зачем-то хватая телефон. Меряя шагами комнату, поглядел на дисплей: она звонит снова, телефон на беззвучном. Зачем, черт побери, она звонит? Что ей от него нужно? От него! Чем он такое заслужил, чем заслужил вообще слышать ее голос?       Если бы что-то случилось, он бы увидел это: на сервере RFA, в чате, в программном коде, по камерам, наконец. Но нет, МС спокойно сидела в квартире Рики, камеры не показывали ровным счетом ничего подозрительного, в сети тоже было тихо. Так что же, мать ее, происходит? Севен кусал губы в попытках себя успокоить: сейчас ему совсем не до работы. Работа вообще волновала его меньше всего, и плевать что скажут Вандервуд и Метхи. В конце концов, доделают за него, потому что от него сейчас абсолютно никакого толка.              Казалось, он может жалеть себя бесконечно. Презирать, ненавидеть – сколько угодно, утопая в жалости, в собственной жалкости, царапая свои запястья подстриженными под ноль ногтями в немой попытке содрать с себя кожу, лишь бы только не испытывать этой боли.       Наконец остановившись, он сел на самый краешек кровати и разблокировал телефон, про себя молясь Богу, чтобы она не позвонила снова. Открыл сообщения и набрал короткое: “Я люблю тебя”.       “Я люблю тебя”.       Эти слова глубоко проросли в нем, выжжены навсегда в его сердце: татуировкой, клеймом – да как угодно. Он уже столько раз пытался, но так и не смог убежать от него, от этого чувства, – да, это было оно! Оно самое! – что раздирало изнутри, становилось его самой большой на свете жаждой, ядом и благословением, дарило ему крылья и швыряло оземь, топча его сердце в осколки всякий раз, пока рот не наполнится железистым привкусом, а на зубах не заскрипит. И он набрал это еще раз. А потом еще, еще, еще, еще и еще! Тысячу раз готов он сказать ей это, на тысяче языков, включая язык жестов и мертвые языки – спасибо Метхи за ценные знания. Он готов напечатать, написать на стене, на асфальте перед ее окнами, на доске мелом и маркером, вырезать на своей коже, он на все готов, лишь бы она услышала. Лишь бы пробиться сквозь глухую стену из пуленепробиваемого стекла, которая разделяет их с того самого момента, как он повернул время вспять.       – Останься!.. – готов закричать он.       Закричать на пределе своих легких, срывая голос, обрывая провода, кричать, пока не охрипнет, пока не оглохнет, лишь бы она поняла, лишь бы узнала, лишь бы почувствовала хоть на секунду то, что красной нитью тянется из прошлого, что связало их навсегда через пространство и время…       Но Севен молчал. Молчал и его телефон. И смс он, конечно, не отправил. Стер все до последней буквы. И вернулся к мониторам, позабыв телефон на кровати.              МС о чем-то весело щебечет по телефону – не с ним, ясное дело. С ним бы она так не стала. Она и над его шутками смеется наверняка из вежливости, шутит с ним вместе – тем более. Не в силах побороть искушение, Севен нажал на кнопку записи звука.       “Да, большое тебе спасибо за платье, оно очень красивое. Конечно, нравится!.. Да, я все организовала, на вечеринку придет множество людей, и мы сможем раскрыть правду перед всеми. Да. Спасибо, Джумин. Люблю, пока”.       “Люблю, пока”.       “Люблю”.       Сердце Севена забилось где-то у самого горла, когда он понял, что смотрит в монитор невидящими глазами. Он снял очки и потер лоб.       “Люблю”. Не его. Джумина.       В глазах стояли слезы, они, словно чернила, подергивали окружающее темнотой, дымкой, не давая вглядываться в изображение, мигом ставшее нечетким: без очков он ведь ничерта не видит. Да и не нужно: он и так все понял. Давно понял.       Сейчас бы напиться, да Севен ведь пить не умеет.              Словно в воду погрузившись в свое отчаяние, Севен совсем позабыл о включенной кнопке записи звука. И когда услышал первый громкий всхлип на той стороне, подпрыгнул на стуле. “Показалось?.. Нет, точно показалось. Надо вернуться к работе”.       Оставив на наблюдении верхний монитор, он переключился на свое задание, но вдруг услышал новый всхлип. И еще один. Это заставило поднять голову и оглянуться, а потом, не найдя в комнате источника звука, обратить взгляд на монитор. И в испуге подскочить: прямо перед камерой Севен увидел клочок бумаги, на котором нетвердым почерком значилось: “Ублюдок, позвони мне, твою мать!..”       Он подскочил с кресла, как ошпаренный, и метнулся к кровати, к телефону. Устроился снова на самом краю и набрал номер.              – МС?.. – нетвердым голосом начал он.       – Подойди к монитору, – ее голос звучал хрипло и надсадно, словно после крика. Или истерики. – Я хочу, чтобы мы разговаривали лицом к лицу.       – Х-хорошо, – Севен заморгал и нетвердой походкой двинулся обратно к столу. – Ты хотела…       – Я хотела… поговорить, кажется.       На экране он увидел ее: растрепанную, зареванную, с покрасневшим от слез лицом и распухшими глазами. В горле образовался удушливый ком, который Севен попытался сглотнуть, но не смог.              Она плакала? Но она же буквально пятнадцать минут назад разговаривала с Джумином, рассказывала про платье и вечеринку, говорила, что любит его… И все было хорошо? Было ли?..              – МС, почему ты…       – Севен, я не знаю, какое у тебя сейчас лицо, – она перебила, – но мне кажется, что ты не хочешь завтра никуда идти. Я права?       – ...пожалуй, – с неохотой выдавил он.       – Вот и я не хочу.              А этого ответа он не ожидал. Почему она не хочет на вечеринку, которую с таким невероятным трудом организовала? Куда пригласила такое количество гостей, жертвуя собственным временем? Слишком много вопросов и ни одного ответа.              – Почему? Там же Джумин…       – Вот именно. Там Джумин.       – Но ты же любишь…       – Я люблю...              МС не закончила предложение и вместо этого почему-то засмеялась. Севену показалось, что немного нервно. Он попытался улыбнуться, но не смог.       – Это я должен перед тобой извиняться, – невпопад ответил он.       – Что?..       Она посмотрела в камеру с явным непониманием. И Севен даже подавился воздухом, закашлявшись.       – Я виноват перед тобой, – начал он срывающимся голосом. – МС… Я кругом виноват. Только я один. Это я все это начал. Это я не смог тебя спасти, я не уследил, не предвидел, и вот ты уже лежала там, а я пришел слишком поздно. Я не сумел… И мне пришлось…       Голос сорвался во всхлип, и он уже не сдерживал слезы, градом покатившиеся по щекам. Словно все это время он запрещал себе плакать, а сейчас сорвало последние предохранители.       – ...что пришлось? – донеслось до него как из бункера. – Что пришлось, Севен?       В ее голосе – тоже слезы. Непонимание. Досада. Она наверняка разочарована в нем – в слабом и беспомощном, оказавшимся вовсе не тем Богом Севеном, которого она знала все это время.       – Это все я, МС, – повторил он, – из-за меня ты тут… Застряла. И я застрял. Все мы…       – Я не очень понимаю, Севен… – она всхлипнула, – как ты можешь быть с этим связан? Если это я…       – Ни слова не говори, – оборвал он, – я не хочу, чтобы ты себя корила, чтобы приписывала себе мои ошибки.       – Я не это хотела…       – Нет, МС. Я прошу тебя.       – Но Севен…       – Я прошу! – крикнул он в трубку почти истерично.       Всхлипнул. И сорвался в слезы, неконтролируемые и сбивчивые, как дыхание на той стороне провода. Здорово они, наверное, смотрелись сейчас, ревя друг другу в трубку, с красными и распухшими лицами. А завтра ведь вечеринка…       – К черту все.       Севен вытер слезы и надел очки. Улыбнулся.       – МС, – прерывисто вдохнув, начал он, – хочешь, я закончу это?       Она сняла очки и улыбнулась в камеру.       – Ты не сможешь, – ласково начала она, – не сумеешь просто. И не нужно этого делать. Я знаю, что и как нужно. Можно я тебе кое-что пообещаю, Севен? Пожалуйста.       – ...можно, – слова слетели с языка быстрее мысли.       И Севен зажал рот рукой, чтобы не закричать. Ведь в ее голосе он услышал сейчас что-то такое… Такое похожее на то самое чувство, что стало ядом и благословением, что дарило ему крылья и швыряло оземь. То самое чувство. И его сердце забилось очень-очень быстро, не в горле уже, а в груди, живое и настоящее, по-настоящему живое, живое как никогда.       – Я клянусь тебе, – она зажала трубку плечом у уха и поднесла к камере перекрещенные пальцы, – я клянусь, что вернусь. Правда вернусь. К тебе вернусь. Ведь я…       – ...люблю тебя.       Они закончили фразу в унисон.       И слезы снова покатились у Севена по щекам.       Солоноватый привкус на языке показался ему самым сладким, слаще Доктора Пеппера и любимых чипсов, слаще самого желанного поцелуя. Потому что она услышала. Она поняла. Она просто знала это. И знала всегда.       Они положили трубку одновременно и еще какое-то время смотрели друг на друга: она – в камеру, не видя его, он – в монитор, наблюдая за ее совершенно искренней, счастливой улыбкой. Такой настоящей, какой он ее ни разу за это время еще не видел.       Обнаженную. Без очков и без маски. И его собственная маска разлетелась вдребезги.       А потом… началась новая последовательность.