Комфорт и радость

«Предупреждала мама — не влюбляйся в идиотов», — думала про себя Харриет, пытаясь переварить новости от короля Бельгии. «Ну хоть теперь можно быть спокойной на счет облома, я все еще хороша в постели, запретный фрукт не при чем.»

***

Двое душевных — а может, скорее, душевнобольных — не могли устать миловаться после предложения руки и немного голубоватого сердца, ведь их тянули друг к другу не плотские порывы, не титулы и не сводничество знакомых, желающих «пристроить» заблудшую овечку. Двое добрейших и милых в своей простоте людей свела радость от того, что наступает Рождество, и что даже разбитые сердца понемногу оттеплевают.

***

— Твою-то мать, — не свойственно ей вырагалась Скеррет сквозь зубы, глядя на «щедрое наследство». И как прикажешь с ним теперь быть? Думала девушка, и не придумала ничего лучше, чем обратиться к мистеру Пенджу, в самом деле, не к Чарьзу же бежать? У того, как услышал сумму в десять тысяч фунтов, кажется, рассудок на несколько минут помутился — так его известие огорошило. Что ж, Нэнси не привыкать вырывать своего сладкого повара из лап сладких грез.

***

Потом камеристка королевы огялнулась на маленькую девочку, живущую во дворце с недавних пор, и решила что будет моралисткой до конца. Ну негоже прислуге самой иметь прислугу! Спасибо влиянию обанкротившегося мистера Пенджа.

***

«Принесла же нелегкая, а как все начиналось… » — внутри Виктория уже готова была похоронить и празничный вечер, и дорогого муженька, если снова заведет шарманку про юридические тонкости с фамильным колье. Но Камберленд повел себя так, как меньше всего ожидала королева. Ну, то есть как подобает джентльмену. «Видимо, в этом и состоит дух Рождества», — в заключение подумала Виктория и даже (даже!) взяла в себе силы простить maman за Кенсингтон.

***

И только африканскую принцессу Айну совершенно не затронул легкий идиотизм окружающих. Почему взрослым надо так всё усложнять?

***

Где-то в Брокет-Холле лорд Уильям Лэм, второй виконт Мельбурн с грустью посмотрел на последний подарок королевы. Никто ему больше не писал с просьбой о совете, никто не подтасовывал карты, чтоб вернуть его в правительство, и от этого лорду было грустно и одиноко. Его оставила даже Эмма — наверное, вся ушла в подготовку к празднику — так что пришлось придерживаться расписания и впасть в маразм, разговаривая с механической пташкой. И правильно, зачем ему, урожденному англичанину напоминание об знойной Африке? Только Моцарт, только хардкор!