В клети

      Славомир тщетно пытался уснуть. Густой мех шкур казался колючим и холодным. Хоть бы и с Бренном перемолвиться, тоску разогнать… Но его полночи не было в горнице, и Славомир продолжал угрюмо и безысходно смотреть в темноту.       Избавительная дремота начала было обволакивать его, унося куда-то далеко, когда дверь бесшумно отворилась, и в горницу вошёл Бренн. Он знал ее до последней пяди и даже в кромешной темноте не сделал бы и лишних полшага. Славомир собрался заговорить, но что-то его остановило. Даже в полном безмолвии было ясно, что с Мстивоем что-то неладно. Оттого ли, что дыхание его походило на дыхание пытавшегося совладать с собой человека, отчётливо слышавшееся в беззвучной горнице, или выдали тяжёлые шаги, так не свойственные всегда тихо ступающему воеводе.       Славомир остался недвижим и наблюдал за смутно различимым силуэтом Бренна исподволь. Вот он подошёл к стене, протянул руку туда, где висели гремушки… Потом развернулся, медленно сел на пол, будто вся тяжесть мира лежала у него на плечах. Подобрал под себя на галатский манер ноги и замер. Прислонившись головой к деревянной стене, Бренн погрузился в свои мысли.       Уже без утайки Славомир наблюдал за едва различимой фигурой брата. Тот долго сидел не шевелясь, но вот трудно различимая тень наконец шелохнулась и тяжело подняла руку к плечу. Неужто немочь какая? — подумал Славомир, но тень воеводы не замерла, не отняла руки, но стала бережно касаться рукава рубахи. Раз за разом, снова и снова. В тишине было слышно едва различимое шуршание льна.       Бренн ласкал заплатку на рукаве.       Тот самый недлинный выпуклый шов на изношенной ткани.       Ласкал так нежно, что толковать ино было невозможно.       Недоумение мгновенно переросло в мысль, поразившую Славомира. Его сердце пропустило удар и ударилось в ребра, едва не заставив застонать: так вот, так вот почему ты сторонился потех по утру… вот почему избегал смотреть на нее, брат… вот почему сговорился со мной на Посвящении сам в лес за ней идти!.. Берег ее. Сам.       Нутро Славомиру жгло немилосердным огнем. Отчаянье и упрямая злость охватили все его существо!       Но перед ним был Бренн. Его брат. Воевода, деливший с ним одно страшное горе, снимавший вместе с ним кольчугу во всякой битве с датчанами… Мстивой, с которым они поклялись защищать простых людей, взращивать воинов.       Если бы Славомир не пролежал без сна так долго, вряд ли его глаза различили бы почти незаметные в темноте движения. Но кровь, бегущая резкими толчками по венам, заставила все нервы натянуться, как тетиву лука. Он совершенно четко различил, как Бренн склонил голову к плечу, тому самому, которое оцарапала своим мечом Зима… и нежно коснулся его щекой.        Чего стоило Славомиру остаться недвижимым и не выдать себя, ведали только боги.       Мысли обгоняли одна другую и услужливо били по самым больным местам. Он в бессильном негодовании припомнил встречу с ней близ крепости: — А поняла, так что жилы мне тянешь? Другой кто есть на уме? Скажи лучше. Боишься, голову разлюбезному оторву? — Вот уж этого не боюсь.        Вот уж не боюсь! Не боюсь…       Глас разума взял верх над гневом: нет, не могла она знать, не может быть того. Даже я не заметил, куда ей… Волчонком на него глядит, в комок сжимается.        Славомир старался припомнить глаза Зимы, когда она сталкивалась с Бренном. Нет, никогда-то она не смотрела на него ино, только со страхом, с ужасом. Или с вызовом. Но не так. Не так!..        Моя станет — запру!.. с каким-то запальным удовлетворением подумалось Славомиру. Кровь шумела в ушах, он уже не видел и не слышал ничего вокруг. И не заметил, как Бренн, даже не расстегнув пояса, вытянулся на полу и повернулся к брату спиной.        Оба не ведали сна до самого утра.