we should just kiss like real people do

Линди не благодарит Томми за то, что нашел ее. Ей и не нужно. Он знает, что она благодарна, когда ее руки обвивают его тело и задерживаются чуть дольше положенного. Ее сердцебиение, отдающееся в его груди, говорит больше, чем любое «спасибо». Взамен Томми не говорит ни слова. Она распознает облегчение не только в его глазах, но и прикосновениях. Томми выпускает ее из объятий и бережно ведет к машине. Настоящий снегопад начинает заметать дороги вскоре после того, как они выезжают на шоссе, и глубокий голос по радио объявляет о надвигающейся метели. — Вероятно, мы должны найти место для ночевки, — наконец говорит Томми, нарушая тишину между ними. — Становится темно, а снег уж точно не облегчит вождение. Линди кивает и смотрит в окно, и что-то глубоко внутри нее меняется, греет таким образом, что никакие слова это не смогут объяснить. Снег всегда напоминает ей о лучших временах, о Рождестве, которое они проводили с Сарой, строя снеговиков и бегая домой из-за замороженных розовых щек, чтобы согреть их горячим шоколадом. — Я люблю снег, — говорит Линди с мягкостью, почти рассеянно. Томми поворачивается, чтобы быстро взглянуть на нее, на ее неизменно усталое выражение лица, прежде чем обратить свое внимание снова на дорогу. Он смеется. — Давай посмотрим, будешь ли ты того же мнения, когда эта метель усилится. Примерно через пятнадцать минут они въезжают на крошечную парковку дешевого мотеля. Огонек буквы «У» погас, «А» мерцает. Линди устала проводить время вне дома, но достаточно благодарна хотя бы за то, что может наконец принять душ и хорошенько выспаться. Они, к счастью, способны снять комнату с двумя кроватями. Между ними так много недосказанного, что Линди ощущает вес этого, как будто это отдельное существо. Ощутимое присутствие этого разделяет стороны их комнаты. В некотором смысле она никогда не чувствовала себя так близко и так далеко к кому-то одновременно. — Я быстро приму душ, а потом позвоню Джорджу. Дам ему знать, что все в порядке, — объявляет Линди, потянувшись к своему телефону на прикроватном столике, хмурясь от осознания того, что ее батарея вот-вот умрет. — Дерьмо. Мой телефон мертв. У тебя есть зарядка? — Думаю, я оставил ее в машине. Я могу пойти забрать ее… — Нет, все нормально. Я схожу. Где твои ключи? — прерывает она его. — Линди, снегопад все еще довольно сильный. Не будь такой упрямой. Давай я принесу ее для тебя. — Нет, — говорит она, ее голос твердый и требовательный. Ее взгляд непоколебим, глаза призывают его перестать покровительствовать ей. — Это просто снег. Я могу пойти одна. — Я бы чувствовал себя гораздо лучше, если бы ты просто позволила мне принести его, — говорит он, уже направляясь к двери. Она останавливает его, кладя свою руку на его. — Почему это так важно для тебя? Это просто снег, — говорит она снова, тон в ее голосе все еще такой же резкий, ее взгляд по-прежнему жесткий, но было нечто мягкое, спрятанное где-то под всем этим. Томми сдается. Он протягивает руку в карман, чтобы вытащить ключ от машины, и передает его ей с неохотой. — Ладно. Но даже не думай, что душ будет свободным, когда ты вернешься. Она скрещивает руки на груди. — Я уйду примерно на сорок секунд. Я успею. Он улыбается ей, и его голос дразнит ее, когда он отвечает ей. — Посмотрим.

***

Как только она уходит, Томми выскальзывает из грязных джинсов и футболки и заходит в душ. Он мог почувствовать почти каждую каплю воды, согревающую кожу и расслабляющую нервы. Каллигэн слышит, как Сэмпсон возвращается мгновением позже, и почти смеется про себя, когда она выпускает тяжелый, раздраженный вздох и начинает стучать в дверь. — Томми! — кричит Линди, и он практически мог представить перед собой ее лицо: темные глаза сужены, рот чуть ли не издает рычание, угрожая укусить. Это заставляет его смеяться еще больше. — Все честно, — он говорит ей с ухмылкой на лице, которую она не может видеть, — я ведь предупредил тебя. — Не говори о справедливости! Ты собираешься использовать всю горячую воду, а я замерзаю, — кричит она. — Что я сказал о том, чтобы вернуться под снегопад? Это почти странно, с какой легкостью они могут вернуться обратно, в это привычное для них русло. Несколько часов назад он не мог быть уверен в том, что не потерял ее навсегда. Они не разговаривали друг с другом довольно длительное время с тех пор, что провели вместе. И все же он по-прежнему чувствует себя естественно, даже когда бросается словами ей в лицо, как будто между ними вообще ничего не изменилось. — Я собираюсь зайти туда и надрать твою голую задницу! — Ох, ты не сделаешь этого! — он кричит ей в ответ. — Ты так пожалеешь об этих словах! Прежде чем Томми смог сказать что-либо еще, он поворачивается лицом к двери ванной, обнаруживая Линди, стоящую перед ним, ее фигура скрыта паром и водой на стеклянной двери. Каллигэн будто примерз к месту, просто стоял и пялился на нее. Внезапно вода становится слишком горячей. Она встречает его взгляд на мгновение, и он не знает, что делать. — Убирайся отсюда, — наконец-то говорит он, его голос ломается. — El baño está ocupado. Но Линди даже не вздрагивает. На самом деле, казалось бы, не думая, она шагает вперед и проскальзывает за дверь душа, сокращая расстояние между ними настолько, чтобы можно было на цыпочках поцеловать его. Сначала он опешил, но потом поддался, как только понял, что происходит. Его мысли путались. Его руки тянут ее прямо под струю душа, пальцы блуждают по длине всего позвоночника. Одежда Линди уже полностью мокрая, и она стягивает рубашку, отбрасывая ее на пол. Почти все, что было в их жизни, привело к этому моменту. Они словно наверстывают упущенное. По крайней мере, именно это они делают, когда Томми целует ее оголенное плечо, когда он исследует каждый дюйм от ее ключицы до шеи. Его голова все еще кружится, и если бы он мог собраться с мыслями, ему было бы интересно, как он все еще может стоять на ногах, но его мысли слишком затуманены именем Линди, ее телом, ее руками, которые теперь обхватывали его бедра. Всем хорошо известно о преимуществе, которое у нее было над ним, полуголая против полностью обнаженного, его руки поспешно расстегивают джинсы Линди. Снятие штанов оказывается проблемой, учитывая то, что она носила узкие джинсы, и то, насколько они промокли, но вскоре они присоединяются к ее рубашке в углу душа. Ее нижнее белье — следующая цель Томми, и снимается оно с гораздо меньшим усилием. В этот момент вода, которая стекает по их коже, ощущается почти холодной, и Томми не знает: это из-за того, что вся горячая вода была израсходована, или из-за жара между их телами стало жарче вокруг. Неважно какая причина, это не то, на чем стоит сосредоточиться. Позже будет много времени для обдумывания. Не нужно даже приставлять пистолет к голове Томми, чтобы заставить его признать, что он думал об этом раньше. Или, по крайней мере, представлял Линди голой. Но реальность совсем непохожа на любой образ, который когда-либо создавал его разум. На самом деле, он даже не уверен, что воспоминание об этом будет иметь хоть какое-то значение. Линди прижала его к стене, обернув ноги вокруг его талии, его губы находят ее снова и снова. Ее руки приставлены к стене по обе стороны от его головы для дополнительной поддержки. Его губы теперь всего в нескольких дюймах от ее, когда они начинают двигаться вместе. Его мысли наконец-то приходят в порядок — впервые в жизни он себя так чувствует. Это то, как он представлял себе, что люди чувствуют при медитации, полностью осознающий, в полном контроле каждого атома в своем теле, но вне себя в то же время.

***

Позже Линди сидит, закинув ногу на ногу, на кровати Томми. Ее влажные волосы падают на плечи волнами, на ней его толстовка, пока ее одежда сушится на батарее. Никто из них еще не говорил о том, что только что произошло в ванной. Конечно, это неизбежно, но пока им не нужно ничего говорить. И это роскошь, которую никто из них не хочет тратить впустую. Вместо этого, они говорят обо всем остальном — краткий спор о машине Томми, удивительное соглашение о дерьмовом телевизионном наборе каналов мотеля, разговор об их любимых зимних воспоминаниях. — Я не помню, сколько нам было лет, — вспоминает Линди, почти печальная улыбка появилась на ее лице, — но однажды мы с Сарой создали снежную семью. И это превратилось в соревнование — чей снеговик лучше, и она полностью саботировала мою семейку, «случайно» падая и убивая моего снежного папу. Я поклялась никогда больше с ней не разговаривать, я была так зла. — Маленькие сестры такие. — Да, — соглашается она, кусая губу, ее сознание все еще теряется в воспоминаниях. — Через час мы были дома с горячим шоколадом, соревнуясь в нашей крепости из одеял и подушек, чья рождественская история страшнее. — Страшные Рождественские истории? Так у тебя всегда были проблемы, — говорит он, вставая с места, находящегося рядом с ней на кровати. — Я собираюсь купить кофе в автомате. Будешь? — Какая девушка может устоять перед кофе из автомата? Как только Томми выходит из комнаты, Линди перегибается через кровать, чтобы проверить свой телефон. Она должна была позвонить Джорджу раньше и, очевидно, была слишком занята, чтобы сделать это. На телефоне высвечивается несколько пропущенных звонков от него, но когда Линди ему перезванивает, ее перебрасывает на голосовую почту. Именно тогда она понимает, что уже достаточно поздно. Она оставляет ему сообщение о том, что она в порядке и что она скоро увидит его, и увеличивает громкость в конце какого-то старого фильма Кейт Хадсон. Линди отключается еще до того, как ее голова касается подушки.

***

Томми возвращается в комнату, стряхивая снег с плеч. Он ухмыляется при виде спящей Линди: ее маленькие руки, теряющиеся в рукавах его свитера, осторожно сложены у груди. Каллигэн бросает куртку на другую кровать и ложится на пустое место рядом с ней. Томми еще не думает ни о чем из случившегося. Он не думает о коже на плече, которую обнажает вырез его свитера. Он не думает о том, что ее тело сейчас прижато к его, о том, что он теперь знает, каково это — быть с ней. Он не думает о том, каково это было — чувствовать ее губы на своем теле. Он даже не задается вопросом, что это такое, начало ли это чего-то, что он не мог понять. Будет много времени для этого позже. *El baño está ocupado — ванная занята.