Мой самый страшный враг

      Бой, наконец, закончился. Мир-корабль демонов приближался к своей гибели, а в полуразрушенном помещении Хроно стоял напротив лежащего Айона. У младшего близнеца не было руки, отрубленная нога старшего валялась в десяти метрах от тела… но это не имело ровным счётом никакого значения. У Хроно были рога, возвращённые ему Джошуа, а тело Айона, лишённое астрала, было на грани распада, и даже малейшее подобие борьбы было ему неподвластно.       — Почему… почему ты предал меня?       Прежде и речь, и мысль казались Айону равными ему и неотделимыми от него… но теперь и то, и другое требовало огромного напряжения… его тела и душа вот-вот должны были распасться.       — Почему… потому что любил тебя. Ты говорил нам о системе… и я верил тебе… но потом, потом в гробнице у Марии у меня были долгие десятки лет, чтобы думать об этом… там я уже ни на что не надеялся, ничего не хотел для себя… кроме смерти… наверное, поэтому мои мысли обрели ясность.       Хроно посмотрел на распростёртого перед ним Айона.       — Ты учил нас верить в систему… всесильную, всемогущую, управляющую всем миром… ты учил нас бунту против неё. Но потом я понял, что был один вопрос, на который ты не хотел отвечать… на который ты боялся ответить. А не является ли твой бунт частью системы, частью её программы? Её защитной функцией, которая должна найти и исправить её слабые места? Ты боялся этого вопроса… но это было для тебя далеко не самым страшным… ты боялся не вопроса. Ты боялся свободы.       — Я, свободы? — смог выдавить из себя Айон.       — Ты! Вспомни прошлое. Какую свободу ты давал нам, последовавшим за тобой? Свободу идти за тобой, а не за старейшинами? Свободу выбирать, в каком из людских городов покупать запчасти для оборудования Шейдер, не согласуя это с тобой? Свободу решать самому, в какой из дней недели сделать тебе доклад о проделанной работе? Всякий раз, когда между тобой и нами вставал хотя бы призрак свободы, хотя бы её тень… ты умерщвлял её. Вспомни, что ты ответил мне, когда я попросил тебя не торопиться с казнью Марии. «Ты — солдат, твоё дело — подчиняться, а не размышлять!» «Для воинов — тех, кто ошибочно считает себя твоими друзьями, должна существовать только одна правда — Твоя…» Желая разрушить систему имени Пандемониум, ты желал лишь построить систему имени себя.       — Ты спрашивал, почему я предал тебя… — тихо повторил Хроно. — Я… это я сделал, потому что был верен тебе. Потому что верил тебе.       Он устремил свой взгляд на лицо Айона.       — Ты говорил нам о системе… и я верил тебе… но потом, оказавшись на земле, я увидел то, что нельзя было разглядеть с высоты небес. Розетта… Азмария, Сателла… люди монастыря… все они каждый день и час боролись с системой, её создателем и смертью… страдая и умирая… ты видел, как страшно умирают дети в больнице для бедных?! Ты смотрел на людей, чьё тело заживо гнило?! Последний вор, последний убийца… они были свободнее нас, борцов с системой, говорящих о свободе и дрожащих перед нею, строящих систему имени себя… самых лучших из рабов. Я восстал против тебя, потому что всегда был верен тебе, брат, — в третий раз произнёс эту фразу Хроно.       Неподвижные глаза Айона вспыхнули. В них отразились невероятные ярость и злоба… но тело уже не желало повиноваться бывшему главе грешников. Оно затряслось, дёргаясь из стороны в сторону, легионы, составляющие его, желали вырваться из-под контроля и сгинуть, растворившись навсегда в бесформенной каше… Эти жуткие конвульсии продолжались секунд десять, но потом организм грешника успокоился. Айон, вновь обретший власть над своим лицом, растянул губы в презрительной ухмылке.       — Да… — протянул он. — Как же ты ненавидел меня все эти годы. Я это заслужил. Ты победил, радуйся… ты отомстил мне за Марию… и за Розетту… — Айон попытался рассмеяться, но его тело вновь начало выходить из-под контроля, и вместо смеха вышли лишь жуткие, булькающие звуки. — Убей… — наконец, смог выговорить он. — Добей меня… не хочу… так…       Когда эти слова прозвучали, Хроно подошёл к брату, чувствуя себя… чувствуя себя чужим самому себе. Проще… нет, правильнее всего было положить ясный и правильный конец всему этому ужасу.       Но значит ли правильнее - лучше? Ему вспомнились слова: Путь тех, кто борется с системой, идёт не от победы к победе, не от триумфа к триумфу, а от поражения к поражению…       Эти слова, это воспоминание подтолкнуло его к решению… нет, они были ответом на то решение, которое он принял прежде. И они осветили его. Кто же их сказал? Ремингтон? Мария? С каким-то удивлением Хроно вспомнил, что произнесла их сестра Кейт.       Подойдя к искалеченному телу брата, Хроно приподнял его. Одной уцелевшей руки для этого было вполне достаточно.       — Пойдём, — тихо сказал он. — Я дотащу тебя до выхода. А потом мы найдём Шейдер… или это она, скорее, нас найдёт… поможет…       Шейдер, самая умная, добрая и светлая из грешников, была от рождения лишена одной добродетели, без которой были половинчатыми все прочие. У неё совсем не было храбрости… и когда стало ясно, что корабль может в любой момент погибнуть, она покинула ещё сражавшихся друг с другом братьев.       — А если и не смогу… — успокаивающе пробормотал Хроно, таща на себе бесчувственное тело брата, — я всегда смогу отдать тебе свои рога. И ты будешь жить… хотя да, ты ведь очень горд… и не захочешь принимать подачку… ну, тогда можем разделить их на двоих. Что скажешь? Два рога на двух братьев — это не так уж мало, верно?       Айон не слышал его. Сведения, поставляемые органами чувств, исчезали. Распадалось на части и постепенно умирало всё то, что делало его единым существом. Но в его разуме, постепенно растворяющемся в холодном осеннем тумане, повторялась (хотя и в разных формах) одна и та же мысль:       Как же я был слеп… всю мою жизнь… и не видел тебя… мой самый страшный, мой последний, мой единственный враг…