Миг

— Знаешь, Грейнджер, глупо в Рождественскую ночь торчать одной на балконе. Можно замёрзнуть или, ещё хуже, загрустить. Губ шатенки коснулась едва заметная ухмылка. — Мне кажется, с твоими приоритетами что-то не так, Фред. Рыжий хохотнул. — Боюсь, это передалось мне от тебя, Гермиона, — её имя Фред выделил какой-то странной, интригующей интонацией. Он облокотился на перила маленького балкончика дома номер двенадцать на площади Гриммо, глядя прямо на гриффиндорку. — Глупости. С моими приоритетами всё в порядке. Они по крайней мере разумней твоих, — девушка прилагала все усилия, чтобы говорить серьёзно, но рядом с Фредом ей это всегда тяжело давалось. Рядом с ним вся её разумность улетучивалась, хотелось быть весёлой и абсолютно неразумной. Но Фреду об этом лучше не знать, самоуверенности ему и без этого хватает. — И как проявляется твоя разумность, когда ты стоишь в десятиградусный мороз на балконе, в то время как все празднуют в гостиной, в тепле? — Она проявляется в том, что я накинула плед на плечи, чтобы не замерзнуть, — ответила шатенка, вздёрнув подбородок. Фред ухмыльнулся. — Умно. И как, помогло? Гермиона поджала губы. — Нет, поэтому пришлось наложить на него согревающие чары. Уизли рассмеялся. Гермиона, глядя на него, улыбнулась. — И как я мог сомневаться в тебе? — Грейнджер пожала плечами. — Поделишься теплом? Я до костей продрог, болтая с тобой. — Конечно, — кивнула Гермиона, раскрывая плед, чтобы накрыть Фреда. — Спасибо. Расскажешь? Девушка нахмурилась. — Расскажу что? Фред закатил глаза. — Что ты здесь делаешь? Устала от общества шумного семейства Уизли, беглого преступника и мальчика-который-винит-себя-во-всех-грехах? — Нет! Конечно, нет, — Гермиона помедлила, подбирая слова. — Просто захотелось подышать свежим воздухом, а тут звёзды. Такие яркие и такие прекрасные! — глаза шатенки сияли восторгом. — Представляешь, такая красота в Лондоне, городе вечного тумана! — На губах Фреда играла улыбка, он разглядывал счастливое лицо Гермионы. — Представляю, — ответил он рассеянно. — Настоящее Рождественское чудо. Тихая морозная ночь, яркие звёзды, отражающиеся в белых сугробах и приятная свежесть. Спокойствие, оно такое мимолётное в нашей жизни. Я уже и забыла, каково это быть спокойной. Когда дружишь с Гарри Поттером жизнь становится сумбурной, ни минуты покоя. Не подумай, я ценю нашу дружбу с Гарри и Роном, но иногда, если остановиться, замереть всего на секунду и вдохнуть полной грудью эту тишину, тогда понимаешь — вот оно счастье, в одном крохотном моменте, — под конец Гермиона говорила почти шёпотом, но очень воодушевлённо. — Значит для счастья тебе нужна лишь тишина и звёздная ночь? — так же шёпотом спросил Фред. — Не знаю, — Гермиона пожала плечами и, оторвав взгляд от неба, повернула голову к Фреду. — Иногда тишина сводит с ума, иногда моё сердце так и рвётся к шуму и веселью, просит приключений. — Неужели? Тогда вы, мисс Грейнджер, превосходная актриса. Чаще всего ты ведёшь себя так, будто веселье — ужасный грех и абсолютно бесполезное занятие. Гермиона нахмурилась. — Неправда, просто я считаю, что у веселья должен быть предел. У всего он есть. — Только не у твоей тяги к занудным книгам, — голубые глаза лукаво сверкнули. — Без моих «занудных» книг, мистер Уизли, я бы никогда не смогла помочь вам с Джорджем с этим ужасно сложным зельем невидимости для вашего очередного изобретения. — Я признаю пользу от твоих книг только тогда, когда ты признаешь, что наши с Джорджем разработки восхищают тебя! Гермиона фыркнула. — Фред, я признала это, согласившись помочь вам с зельем, может даже раньше. — Раньше? Например, когда я убедил тебя встречаться со мной? — Да, Фред. Я начала встречаться с тобой, потому что влюбилась в ваши с братом изобретения, — Гермиона закатила глаза. — Говорил я Джорджу, что дело не в разработках! А он, бедняга, всё пытается клеить девчонок, хвастаясь нашими товарами. Может подкинешь ему пару идей для флирта? Почему ты стала со мной встречаться? Он хитро прищурился, закусив губу. — Твоя безбашенная храбрость и самоуверенность меня дико раздражали, пока однажды ты не улыбнулся мне. По-настоящему и открыто, в Кабаньей голове. В твоих глазах были восхищение и одобрение. Второе пугало, первое льстило. Но твоя улыбка… Она открыла мне то, что я раньше не замечала. Что ты нечто большее, чем просто старший брат Рона, больше, чем просто шут. Ты умеешь восхищаться, значит обращаешь внимание на людей вокруг. Тебе не всё равно на окружающих, и все ваши с Джорджем розыгрыши — это не попытка привлечь внимание, а способ отвлечь, рассмешить людей, подарить им радость. После этого глобального открытия я начала присматриваться к тебе и всё чаще и чаще стала открывать новые факты о тебе. Ты умный, добрый и светлый. Ты делишься этим светом с людьми. Твой свет и меня задел, глубже, чем я когда-либо могла представить, — Гермиона закончила говорить и только тогда заметила, как Фред смотрит на нее: удивлённо и влюблённо. — Романтичная Грейнджер… Ты не перестаёшь меня удивлять, Гермиона. Блестящий ум и огромная тяга к приключениям… Я сначала и не заметил, но потом начались все эти ваши приключения с Роном и Гарри, а в этому году ты и вовсе возглавила бунт против Генерального Инспектора! И распался образ заучки Грейнджер, появилась новая Гермиона, непредсказуемая и прекрасная. Не банальная бунтарка, но вольная душа. И меня к тебе притянуло с неимоверной силой, — Фред говорил с чувством, возбуждённо, а щёки Гермионы покрыл лёгкий румянец. — Говорила же — Рождественское чудо. Романтичная Грейнджер заразила шутника Уизли, — гриффиндорка улыбалась. Парень усмехнулся. — Не заразила. Въелась под кожу и стала частью меня. — Боюсь, эта способность передалась мне от тебя, Фред. Их звонкий смех оглушил тихую лондонскую ночь. Это было Рождество. Они были вместе и знали, что их близкие в безопасности этой ночью. Они поймали этот миг спокойствия, миг редкого счастья, который, они знали, разрушится с первыми лучами солнца, и реальность вернётся в их жизнь.       Но это уже совсем другая история.