Змееносцы

      Когда ведьма проснулась, то увидела, что сиделка уснула в ногах её кровати. Глаза жгло от слёз, лицо ощутимо припухло, руки дрожали — то ли ото сна, то ли от пережитого потрясения. Рухнув без сил обратно в кровать, бывшая змееловка уставилась в небольшое окно кельи. Глубокое чернильное небо осени было щедро посеребрено звездами, и эти холодные, далекие, бело-серые светила излучали покой, уверенность, вечность. Но тот, чьи глаза однажды напомнили молодой ведьме ночные светила, не мог видеть сейчас звездное небо. Где-то внизу, на много-много таких вот каменных мешков ниже, находился её наставник и, возможно, сидел и так же бездумно смотрел, только не в окно — окон в подземных кельях темницы и в помине не было — а в стену. Сырую, холодную, покрытую мхом и плесенью стену.       Стихии! Зачем, зачем он так себя подставил?! Зачем он так собой рискнул?! Как с ним поговорить?! Как вытащить его теперь отсюда?! Но прежде всего нужно придумать какой-то способ сделать возможным сам факт беседы без надсмотрщиков и подслушивающих Мерлиновых ищеек. Девушка тяжело вздохнула и рассеянно запустила пятерню в кудри. Она была почти уверена, что Мерлин и вовсе не даст поговорить ей с наставником, не то что наедине — при старике. Значит, нужно придумать достойную причину для «великого мага». Вдруг колдунья вспомнила, как перед последней беседой с Мерлином она услышала в сознании голос зельевара. Это не было воспоминанием или же галлюцинацией — по крайней мере, ей хотелось в это верить. Это был его голос. Привычное полунасмешливое замечание. А что, если и бывшая змееловка попытается так же мысленно обратиться к колдуну?       До рассвета Атхен мысленно взывала, спрашивала, умоляла ответить, но всё без толку. Раздосадованная, оставшаяся с разбитой надеждой, девушка снова провалилась в тревожный сон.

***

      Мужчина не имел возможности увидеть, что происходит вне стен его крохотной ледяной кельи, но внутреннее чувство времени подсказывало: над Англией простёрлась ночь. Он сидел в тюремной камере, привалившись спиной к стене, так, будто это не келья вовсе, а его излюбленное дерево на зачарованной поляне неподалеку от родного дома посреди Раннох-Мур: согнутые в коленях ноги опирались ступнями на согретый магией пол, руки были расслаблены, запястья покоились на коленях, голова — как и всегда, когда мужчина погружался в раздумья — опущена, и черные, как смоль, волосы обрамляли бледное худое лицо.       Иногда змееусту казалось, что он поступил нечестно по отношению к Моргане и своему старому доброму другу, предпочтя немедленному его пробуждению спасение Атхен. Но ни разу зельевар не пожалел о принятом решении. Он не мог позволить взрывной провидице и необузданному в своей решительности другу начать открытое противостояние Мерлину, пока девушка в когтистых лапах старика. Он слишком часто вырывал змееловку из холодных цепких объятий Смерти, он слишком много вложил в её голову и открыл её глазам, он слишком… слишком привязался. Старый мудрый страж был прав. И тогда, в хижине, когда наблюдал за их уроками и беседами, и тогда, когда не желал отпускать хозяина в очередной раз на поиски девчонки. Колдун задумчиво повращал запястьями. С той ночи, когда ему пришлось бежать из собственного дома и оставить на произвол Мерлина его ученицу, запястья жгло теплом. Это не были магические ожоги или же раны от огня под его котлами. Это не было результатом шального проклятия или итогом его побега. Нет. Больше всего настойчивое тепло, браслетами овившее кисти рук зельевара, напоминало нежную, ласковую мягкость. Мягкость тонких пальцев рано поседевшей девчонки, впервые в ту ночь коснувшейся незащищенной кожи колдуна. И невидимые браслеты, что еженощно, ежечасно жгли его запястья, точно повторяли рисунок пальчиков змееловки, в отчаянии обвивших руки змееуста и растопивших — раз и навсегда — лёд его змеиной крови.       Шум отворяемой двери наверху спугнул образ Атхен из воспоминаний. Змееуст весь обратился в слух. К его келье легко, почти танцуя, приблизилась чья-то лёгкая фигура. Медленно, будто осторожничая, кто-то открыл дверь, и хорошо знакомый колдуну шепот позвал его из коридора: — Скорее, пойдем, Слизерин! Пойдем, пока никто не хватился ключей!       В неверной пляске тонкого факела, пугливо озираясь по сторонам, стояла хорошо знакомая мужчине девушка. Большие карие глаза заплаканы, каштановая грива сильно спутана, трясущиеся руки тянулись к мужчине едва ли не в мольбе. Зельевар приподнял голову, но и не подумал изменить положение тела. — Умоляю, Слизерин, скорее! — голос звучал надломленно. Пленник с внимательным прищуром изучал спасительницу, не веря своим глазам. Когда она в третий раз заговорила с ним, маг холодно прервал ее: — Нет. Нет. Моя жертва никогда бы не пришла меня спасать. Не после того, что я с ней делал. Убирайся, Мерлин. И запомни: ни дневной твой маскарад, ни трюк с прохождением сквозь двери — ничто не впечатлит меня. Не пытайся обвести вокруг пальца собственного учителя. Убирайся. Я буду говорить с тобой только тогда, когда передо мной будешь ты. — Ты ставишь мне условия, Слизерин? Ты забыл, в каком ты положении сейчас? Ты обезумел, Слизерин?! — Если здесь и есть кто безумный, так это ты, Мерлин, — суровое лицо зельевара враз заострилось пуще прежнего, а серая сталь глаз полыхнула отчаянной яростью. — Убирайся.       Пленник презрительно вздернул подбородок, бросил надменный холодный взгляд на собеседника, и лже-Атхен отшвырнуло в коридор. Дверь кельи с противным скрипом захлопнулась, заглушив звук удара тела о каменную стену. Мерлин бесновался и чертыхался на чем свет стоит, перемежая и латынь, и греческий с английским, но войти снова, видимо, опасался: зельевар прекрасно понимал, что теперь старик не войдет к нему, пока не наложит на келью как можно больше ограничивающих любую магию пленника чар. Он выдал себя. Пусть. Мрачный колдун был слишком разъярен подобной низостью бывшего ученика, этим трюком с использованием облика юной змееловки. Змееуст свесил голову ниже прежнего: на короткий миг он почти поверил. И тем самым едва не обжегся насмерть.

***

      Серые, унылые и тоскливо-однообразные дни вязко текли за окнами кельи, складываясь в недели. Некоторое время после пленения Слизерина Атхен валялась в постели, тщетно пытаясь придумать для Мерлина причину её допуска в темницу и отчаянно отбиваясь от постоянных бесед со старым параноиком. Она поначалу перестала сбегать бродить по полям и равнинам, но к концу первой недели с момента их со Слизерином встречи на вересковых пустошах девушка решила возобновить свои прогулки. Прежде всего, думалось молодой ведьме, это сможет избавить их с зельеваром от очередных подозрений Мерлина — их и так было в достатке. Во-вторых, отстраненные блуждания среди медово-горчащих зарослей в компании холодного резкого ветра помогали ей хоть немного избавиться от пораженческих мыслей и сконцентрироваться на размышлениях о спасении учителя. Но унылые дни не стали ярче благодаря таким прогулкам, лишь добавили подозрительности и жесткости Мерлину. Даже допросы стали до противного однообразны.

— Где ты была, девочка? — ласка в голосе старика отдавала тошнотворной наигранностью. — На вересковых полях. — На вересковых полях, мастер Мерлин. Атхен, милая, будь вежлива, — наседкой квохча, кружила вокруг постели Матрона, выставляя новые лекарства и осматривая девушку. — Уж Вы простите, мастер Мерлин, но девочка все еще очень слаба из-за пережитого шока от встречи с мучителем. Та лишь презрительно хмыкнула, правда мысленно. Мерлин нахмурился, но ничего не сказал, а затем и вовсе вскинул дряхлую руку, заставляя дородную Матрону умолкнуть. — Зачем ты постоянно уходишь на пустоши и поля? — Затем же, зачем и всегда. Почувствовать себя живой. — Ох, Атхен, ты же знаешь, что ты еще так слаба, так слаба, ты рискуешь… — громкое кудахтанье Матроны раздражало как Мерлина, так и его жертву. — Достаточно! — повысил голос старик и снова с лживой участливостью обратился к Атхен. — Припомни, милая, что делал Слизерин всё то время, что ты была в его власти? — Варил зелья, уходил из дому, запечатывая двери и окна, держал меня в подземелье… Ведьма не в первый раз уже пересказывала ему это на допросах, но все так же, как впервые, боялась, что вот, вот сейчас она не сможет обмануть сыворотку правды, не успеет подобрать максимально многозначное словесное облачение истине, и все пойдет прахом. Нервничая и волнуясь все сильнее, она переставала владеть голосом, и тот начинал ломаться и дрожать, что играло ей на руку — Матрона, исполненная сочувствия, поглаживала девушку по спине и еле слышно бормотала что-то успокаивающее. — Однажды он вскрыл труп мужчины и вырвал ему сердце голыми руками… — Кто это был? — Не знаю. Я не видела лица погибшего. Я испугалась и забилась в самый тёмный угол подвала, в котором он меня держал. — Он причинял тебе боль? — Да. — Он издевался над тобой? — Он насылал на меня проклятия, лишая возможности двигаться, и уходил из дома, оставляя меня обездвиженной на холодном полу. — Он бил тебя? — Заклятиями. — Шрамы на твоем теле… он нанес тебе их? — Их оставили на мне серебряные змеи Синей хвори, — глядя прямо в глаза Мерлину, ответила ведьма и увидела опасный всполох темного огня в хищных желтых глазах старика.

      Да, последняя их «беседа» была прервана после ответа бывшей змееловки. Матрона ещё кудахтала над ней что-то о проклятом Слизерине, неженской работе, загубленной по её же, Атхен, глупости жизни, но девушка не особо вслушивалась. Слишком смутил и сбил с толку хищный взгляд ястребиных глаз одержимого Слизерином старика. Колдунья тяжело вздохнула, отбросила с лица волосы характерным жестом и, поправив невесомую песчаную мантию, огляделась. За своими воспоминаниями она и не заметила, как уже вернулась в Оксфорд. Неспешно и чуть рассеянно прогуливаясь по рынку, ведьма чутким, годами натренированным слухом ловила обрывки разговоров горожан. — Говорят, службу в монастыре в это воскресенье проведет заезжий монах из самого Парижа… — Золовка моя, что служит при дворе Его Величества, слышала, будто Малькольм II опять не может утихомирить пиктов… — Скотты тоже страдают от белесых гадов… Атхен резко развернулась, спугнув порывистым движением ребятню. Увидев двоих стражников из гарнизона магических казарм, продвигающихся к караульной, она постаралась как можно незаметнее приблизиться к ним. — Я слышал, Малькольм II даже издал указ о недопуске англичан на свои земли. — Допускать не велит, а на Нортумбрию пасть разевает. — Пусть разевает, ни пикты, ни скотты — из наших, по крайней мере, — не рискнут поддерживать его, — гоготнул бородатый колдун с неразборчивым для Атхен с такого расстояния оттиском на грудной латке панциря. — Это с чего бы? — Мерлин провернул трюк с подписанием Хартии магов. — И что? — молодой собеседник бородача все никак не мог понять, к чему ведет его старший товарищ. — И то, баргестова ты печенка. Маги не вмешиваются в магловские войны внутри острова. Нам и своих хватает. — Ты о серебрушках? Бородач опасливо обернулся по сторонам, и Атхен поспешила потупить взор и сделать вид, будто пересчитывает на ладони мелочь. — Тише ты. И о них тоже. Уж сколько лет мы ловим Слизеринова наследника и повелителя гадов, а все впустую. Только люди гибнут зря. А то и вовсе пропадают. Первые два созыва змееловов выкошено подчистую, даже Финн, их начальник, и тот растворился, будто сфинкс его слизнул. — Но ведь девчонку-то какую-то нашли. — Да в том-то и дело, что нашли, — бородач говорил так тихо, что Атхен пришлось медленно, мучительно медленно сделать пару шагов в их направлении, прикидываясь, будто что-то ищет в карманах мантии, а затем внимательно изучает товар на крайнем лотке пекаря. — А толку ноль. Нашли, говорят, в самом логове наследника, а его нет, как не было. И поймать не могут. Странно всё это. — Уж больно подозрительный ты, Айзэлверд. — Будешь тут другим, как же, — бородач мрачно хмыкнул в густые пшеничные усы. — О горелых знахарках-то слышал? — О чем?       Атхен хотела уже незаметно удаляться от беседовавших, но ответ старшего мужчины заставил её остаться на месте и сделать вид, будто теперь ей очень интересен товар на соседнем лотке — причудливые травы, корешки и цветы, явно продававшиеся не для магглов. — Да уж шесть знахарок по деревням сгорело. А там, кто знает, может, что и больше-то. Может, чокнутый какой жжёт дома с женщинами без цели, может, мститель кровожадный орудует, а может, и вовсе недовольные клиенты, да только пожары похожи все, как один: хижина горит ночью, никто из соседей видом не видал да слыхом не слыхал, а домишко-то выгорает дотла в минуты. — Иди ты! — Не хочешь, не верь, да только Крауч расследует это дело со своими молодцами. Блэк — тот, что бастардом оказался — бает в кабаке по субботам, что пожары-де магические, да горят не шарлатанки, а настоящие ведьмы, наши женщины, стало быть. Да не все подряд, а те, что, вроде как с говором гаэльским были. — Драконьи причиндалы, Айзэлверд! — ругнулся молодой стражник. — Это что же, кто-то решил, что нам Слизерина с его гадами мало?! — Не знаю, не знаю… да только в казармах при начальственных не болтай. Говорят, Крауч во взысканиях суровый да решительный.       Стражники завели разговор о казарменной службе, и Атхен, наконец, медленно вышла с рынка. Мерлин умолчал о поимке Слизерина. Это странно, даже подозрительно. Это может сыграть ей на руку при попытке добиться визитов к плененному наставнику. Но не эта новость грызла сознание змееловки. Ужасное известие о сжигании женщин в их домах огорошило юную колдунью. Да еще и этот обязательный гаэльский говор… Что-то здесь нечисто. Что-то здесь очень знакомо. Казалось, бывшая змееловка вот-вот поймает догадку за хвост, нужно лишь немного сильнее сконцентрироваться на новой информации.

***

      Черноволосый мужчина лежал на своей угольно-зеленой мантии, расстеленной на вычищенном и согретом чистой магией полу, и отрешенным взглядом блуждал по грубо вырубленному в камне потолку. Он не ел уже около недели, но пока бороться с голодом было вполне возможно благодаря запасам зелий в потайной складке мантии. Сложнее было с водой. Без чистой воды зельевар никак не мог долго существовать. Кое-как трансфигурировав нечто, что, видимо, должно было служить ему кроватью, в убогий выщербленный кубок, колдун подставил его под самую влажную, внешнюю стену кельи. За сутки едва ли набирался полный сосуд, но и за это пленник был уже благодарен. Добавив каплю очищающего настоя в драгоценную воду, он осушил кубок и снова лег. Мерлин наложил неизвестные змееусту чары на темницу, чем очень сильно ограничил, но не лишил возможности колдовать с помощью чистой магии. Сегодня Мерлин еще не приходил к узнику, и колдун был тому рад. За прошедшую неделю старый маг несколько раз появлялся в облике грузного хама с обрюзглым, покрытым драконьей оспой лицом, дважды спускался к нему в образе Атхен, но ни разу — будучи самим собою, без личины. Змееуст задумчиво погладил зачарованный медальон с изумрудной змеей. Теплый, будто хранящий в себе солнце и жизнь, тот приятно согревал ледяные пальцы мужчины, обдавал теплом его тонкую грудную клетку, успокаивал приятной тяжестью устало бьющееся сердце. Знакомый шум наверху возвестил о визитере. На этот раз к келье подошел высокий сухопарый мужчина с жесткими усами и волевым подбородком. Дверь в келью, отделяющая узника и пришедшего, повинуясь палочке последнего, стала прозрачной. — Здравствуй, Слизерин. — мужчина говорил, будто лаял, надменно кривя губы. — Надеюсь, тебе нравятся наши условия содержания такого высокого гостя, как сам наследник Основателя? Это мои нововведения, при старом наставнике змееловов здесь и не пахло тюремными кельями. Скажи мне, Слизерин, чего ты хочешь?       Змееуст промолчал, всем своим видом демонстрируя, как глубоко ему наплевать на пришедшего. Тот лишь ещё более презрительно скривился. — Брось, наследник. Я знаю, что это ты — создатель сапфировых серебрянок. И что ты и только ты можешь отозвать их. Так чего ты хочешь за это, Слизерин? Девчонку? Мы отдадим ее тебе. Свободу? Обеспечим. Признание? Тоже не сложно. Чего ты хочешь, Слизерин? Зельевар все так же игнорировал незнакомца, а тот бесновался от его молчания. Наконец, сердито сплюнув на пол и обронив пару ругательств, мужчина ушел. Пленник только самодовольно усмехнулся. Если он сказал, что будет говорить с Мерлином, значит, так и будет.