Академия "Sampo-yliopisto" и Великий Обман

      Во время завтрака всё произошло ровно так, как предсказывала Гермиона, словно она и не думала игнорировать уроки прорицания профессора Трелони. Свидетели вчерашнего безмолвного фейерверка над небом Хогвартса наперебой делились впечатлениями с теми, кто поспешил разойтись по спальням и пропустил зрелище, необычное даже для привыкших к всевозможным чудесам глаз. Парвати Патил и Лаванда Браун были в восторге от увиденного и заранее были готовы признать в пришельце сильнейшего мага, в то время как Симус Финнеган, Дин Томас и Рон Уизли отпускали по адресу девичьих восторгов полные ядовитого сарказма комментарии. Дескать, это всё был рассчитанный на младшекурсников спектакль в стиле незабвенного Златопуста Локонса, разумеется, отрежиссированный вместе с Дамблдором, который не допустил бы разрушения защитных чар над вверенной ему школой…       — Понимаешь, Гарри, — было видно, что Гермиона определённо хочет выговориться, но то, что она имела сказать, никому, кроме него, не была готова доверить, — в этой книге говорится о том, что наш с тобой мир не один… Миров могут быть десятки, сотни, тысячи… Не возражай мне! — грозно шепнула она, заметив, что Гарри хочет что-то сказать ей наперекор. — Ещё несколько лет тому назад для нас обоих была бы безумием платформа №9 ¾ и весь этот волшебный Хогвартс…       — Значит ты хочешь сказать… — осторожно начал он.       — Я хочу сказать, что где-то рядом с нами может быть совсем другой мир, в котором тоже есть своя магия, свой Лондон и свой Хогвартс, своя Гермиона и свой тот, кого нельзя…       — И правильно я понимаю, — сказал он с жаром, как будто одна догадка яркой молнией прорезала ему голову и едва не заставила вскочить, — что там этого лорда зовут Азри…       — Молчи! — шикнула она, приставив палец к губам. — Нет! Нет, Гарри! Лорд Белаква совсем другой человек. Он учёный… Его мир понравился бы мистеру Уизли — там нет пропасти между магией и наукой тех, кого здесь называют магглами.       — Почему же ты тогда испугалась? Тебя же до сих пор так потряхивает, что это видят и Джинни, и Рон, и все вокруг… — Гарри говорил так, словно тревожное чувство Гермионы оказалось заразным и передалось ему. — Он чем-то опасен этот твой учёный лорд? И почему ты веришь, что маггловская книжка рассказывает о нём без обмана?       — Я верю моим глазам, Гарри! — простонала девушка. — В книжке говорилось, что лорд Азриэл пробил окно между мирами, для чего принёс в жертву мальчика, который был чуть старше, чем наши второкурсники…       — Мальчик был, как говорит Малфой, грязнокровкой? — ответил он Гермионе. — Тогда твой лорд ему понравится…       — Я не знаю, Гарри! — шептала она. — Не знаю ничего об этом… Возможно, да. Возможно, наоборот, ему для успеха потребовалась сила родовой магии чистокровного колдуна, но, в любом случае, в их мире совершаются кровавые обряды и приносятся человеческие жертвы, которым позавидовали бы самые отпетые пожиратели смерти.       — Хочешь сказать, — он всмотрелся в лицо девушки через стёкла своих очков, — что их школа спрятана от посторонних глаз в другом мире, и тем не менее Дамблдор…       — Я бы ничуть не удивилась, если бы узнала, что Дамблдору известно, как попасть в их мир и вернуться обратно. Книга рассказывает, что Aurora Borealis, — она перехватила его недоуменный взгляд, — ну, то, что мы видели вчера… сопровождает открытие портала… Потому я и верю этой книге.       Гарри хмыкнул и повернулся к столу, с которого более ушлые гриффиндорцы уже умыкнули почти всю еду, и с трудом дотянулся до обломка пшеничного багета, обмакнул его в остатки мёда в плоской десертной тарелочке, чтобы хоть чем-то зажевать услышанное…       — Если ты во всём этом права, Гермиона, почему же Дамблдор доверил курс по защите от тёмных искусств тёмному учёному магу из какой-то параллельной вселенной? — говорил он с набитым ртом.       — Ты хотел бы, чтобы он доверил этот курс Снеггу?

***

      Урок по защите был третьим, после истории магии — сонного царства профессора-призрака Бинса, и зельеварения. Сегодня Северус Снегг, который и без того никогда не отличался лёгким нравом, казалось стал лицом чернее своей неизменной чёрной мантии. Было заметно, насколько появление в школе иностранного учителя-наёмника задело его больное самолюбие. Отыгрывался он, как это обычно бывало, на учащихся из Гриффиндора, раздав им в совокупности за время урока около шестидесяти штрафных баллов…       И вот, наконец, хорошо всем им знакомый заставленный всякими колдовскими приборами класс на третьем этаже, хорошо освещённый дневным светом, заливающим его через выходящие на южную сторону стеклянные окна, усиленным десятками несгораемых свечей на стенах и кованой потолочной люстре. Одетый не в привычную для Хогвартса мантию, а в какой-то странный синий короткий кафтанчик расшитый красной и жёлтой тесьмой по вороту и обшлагам, Кауко Сааринен ждал их в кабинете, уютно разместившийся в кресле своих предшественников, не обращая внимания ни на доставшиеся от предшественников вредноскопы, ни на проявители врагов. Всё его внимание было привлечено чем-то, что он рассматривал на столе, перебирая струны какого-то странного, отдалённо напоминающего миниатюрную арфу инструмента.       — Смотри, рыжий совсем как Уизли, — шептал Крэбб Драко Малфою, — походу, точно грязнокровка.       — Или того хуже, — вторил ему Гойл.       — А ну, цыц! — бросил подручным Драко. — Договорились же сходу не нарываться…       — Да он за своим звоном не услышит, стоеросовый, — осклабился Гойл.       — А если и услышит, то не поймёт, — добавил Крэбб, но его гнилой шепоток потонул в могучем звоне, словно прямо в кабинете кто-то ударил в огромный колокол, заставив вошедших и рассевшихся по своим местам учеников вздрогнуть.       — Что ж… Начнём, пожалуй… — донёсся откуда-то из-под потолка голос Сааринена. Он говорил на превосходном английском языке, между тем как сначала Гермиона, а вслед за ней и почти все остальные заметили, что движения губ профессора от слова «совсем» не совпадают с вливающимся в их уши текстом.       — «Translatio completa et constanta», — шептала Гермиона своей соседке Ханне Аббот, — он пользуется переводческой магией…       — Итак, вы пришли сюда изучать защиту от тёмных искусств, но сегодня я хочу говорить не о тёмных искусствах, но о тёмных началах, — разумеется, он не мог заметить, как на этих его словах одна из учениц вздрогнула посильнее, чем от неожиданного звукового удара в начале занятия, и продолжал как ни в чём ни бывало, — знаете ли вы, что такое свет и тьма? Знаете ли, как различаются тьма и свет, и что конкретно является источником тьмы…?       Вопрос Кауко Сааринена неприятно повис в воздухе, руку вверх не тянула даже штатная отличница Гриффиндора, и он продолжил:       — Ответ прост — источник тьмы и света — тот внутренний демон, который живёт в душе каждого из вас, он — мерило того, насколько вы склоняетесь на сторону света или мрака… Итак, запомните раз и навсегда одно базовое правило «теории относительности тьмы», сокращённо «ТОТ»: «Нет ничего хорошего и нет ничего плохого, но все — сообразно обстоятельствам». Самих по себе тёмных искусств не бывает. Бывают тёмные волшебники, которые могут любое заклинание обратить во мрак, и таких горе-колдунов очень и очень много…       — Разрешите вопрос, сэр! — из средних рядом поднялась рука мальчика с белыми, почти бесцветными волосами.       — Слушаю Вас, — Кауко на мгновение запнулся, посмотрел на стол, и после паузы, во время которой все в классе услышали, что на учительском столе что-то щёлкнуло с коротким отрывистым звяком, — слушаю Вас, мистер Малфой…        - Вы говорите, профессор Сааринен, что в деле магии тьма и свет различаются тем, ради каких целей волшебник использует заклинание?       — Именно так, Драко, — прозвучал ответ.       — Но, сэр, как же в таком случае непростительные заклятия? — воскликнул Малфой.       — Очень просто… — прозвучал ответ, — можете испытать такое заклятие… на мне. Смотрите, палочки у меня нет… — он тряхнул копной своих ярко-рыжих волос, действительно, достойных самих близнецов Уизли.       Драко Малфой поднял свою волшебную палочку с лёгкой дрожью в руке и направил её в голову преподавателя:       — Авада кедавра! — лёгкий шелест пронёсся по классу, за которым последовал вопль ужаса и боли.       — Уай! — кричал Драко Малфой, в последнее мгновение бросивший на стол свою палочку, вспыхнувшую так, словно она была сделана из прессованного пороха, и чудом избежавший ожога.       — Концентратор десятидюймовый, сделан из боярышника, сердцевина — волос из гривы единорога… — Сааринен поднялся из-за стола и неспешно двинулся в его сторону, печатая шаг в своих высоких сапогах из светлой кожи с загнутыми вверх носками. — И где же он теперь, Драко…? Теперь Вы понимаете, что непростительное заклинание потому и непростительно, что, в первую очередь, оно опасно для того, кто его хочет применить… Что Ваша палочка, мистер Малфой? — Он сделал резкое движение губами, и в тот же миг в классе возник маленький вихрь, закрутивший оставшийся от сгоревшей палочки пепел…       — Пыль! — прозвучал в полнейшей тишине девичий голос откуда из района первых столов.       Профессор Сааринен резко обернулся на этот голос, держа в руке какой-то квадратный предмет, чем-то напомнивший Гарри волшебные часы в доме Уизли, который незамедлительно звякнул с уже знакомым для учеников механическим шумом.       — Мисс Гермиона Грейнджер. Дом Гриффиндора, — говорил он переводя взгляд со своего прибора на девушку, — что Вам известно о пыли? Да, мистер Малфой, Ваша палочка! — он повернулся к Малфою и извлёк его возрождённый артефакт аккурат из эпицентра рукотворного смерча. — Итак, мисс Грейнджер?       Не успевший обрадоваться возвращению палочки Малфой и компания слизеринцев затаила дыхание, предвкушая скорое падение грязнокровой заучки.       — Мне известно, сэр, что у пыли есть несколько названий, одни называют её «тенями», а другие «частицами Русакова», источник пыли…       — Довольно! — Сааринен резко оборвал Гермиону, словно был смертельно раздосадован услышанным, тем неожиданней прозвучали его следующие слова. — Сто очков Гриффиндору!       По классу вновь прокатился короткий вздох. Для одних — радости, для других — разочарования.       — Благодарю Вас, милорд! — лёгким поклоном приветствовала решение профессора Гермиона.       — Мил-лорт-т-т…! — в другом конце класса Малфой шептал Крэббу и Гойлу. У секты грязнокровок, оказывается, есть свой собственный лорд, и ему хватило наглости явиться в Хогвартс… Отец им этого не простит…       Остаток урока прошёл для Гермионы Грейнджер словно в тумане, объяснения по теории магии, в которые профессор врезался, как хороший штопор в столетнюю пробку, она машинально записывала на учебный свиток, ожидая той заветной минуты, когда закончится этот урок, и она сумеет поймать Кауко Сааринена. Её едва не постигло разочарование, когда класс ЗОТИ начал наполняться старшекурсниками ещё до того, как они с Гарри и Роном последними собирались его покинуть, отправляясь на травологию. Но добытые ею сто очков перевешивали все сомнения в том, что действовать надо сейчас, пока ещё была в силе одна из первейших форм магии — магия произведённого на преподавателя хорошего впечатления. В конце концов, она считала, что ей особенно нечего терять, а своих лучших друзей она не собирается стесняться.       — Позвольте задать Вам вопрос, милорд Азриэл, — решительно приблизилась она к преподавателю и, не дождавшись его согласия выпалила, — что сейчас с Лирой и миссис Колтер?       Рыжая борода профессора затряслась от беззвучного смеха, лишь только в наполненном ярким светом классе ЗОТИ отзвучал вопрос Гермионы.       — Я не лорд Азриэл, миледи Грейнджер, — только и сумел он произнести, прежде чем увидел её растерянное лицо и заставил себя замолчать. Ему явно не хотелось выставить её на посмешище перед двумя её спутниками, один из которых был такой же медноголовый, как и он сам, а другой довольно субтильный, рано вытянувшийся юноша в очках, немного округливших его худую физиономию. Последний смотрел на девушку с явным сочувствием к её провалу, в то время как второй, рыжий, выглядел ещё более мрачным чем она…       — Но… — не сдавалась та, — профессор… Сааринен, у Вас же в руках алетиометр, ну… алетиометр, который отдала Вам Лира в окрестностях Больвангара, разве нет? — и показала на отливающий золотым блеском металлический, похожий на прямоугольную коробочку для дорогих сигар предмет, лежавший перед ним на столе.       — А… это, — чуть небрежным тоном ответил учитель защиты от тёмных искусств и слегка улыбнулся, — это совсем не алетиометр… Его называют «протезиограф», что переводится с греческого, как «измеритель чувств». Некоторые умники, правда, любят жаргонное слово «монстратор», но я надеюсь, ммм… Вы не будете его употреблять, — и он весело подмигнул Рону. — Можете его испытать. Возьмите и наведите его визир, — он смотрел, как младший Уизли опасливо вертит прибор в руках, не понимая, чего от него хотят, — вот эту большую стрелку, которая отмечает измерительную ось. Наведите на меня… Смелее… Он не взорвётся у Вас в руках.       Рон недоверчиво посмотрел на Сааринена. После трюка с «авадой» и палочкой Малфоя он готов был ждать от преподавателя ЗОТИ абсолютно любой пакости, но выполнил просьбу. Руками он вскоре ощутил, что в приборчике что-то завращалось с лёгким шумом, потом раздался уже знакомый щелчок и в районе неподвижной стрелки — визира — открылось окошко с маленьким портретом под которым было написано: «Кауко Островитянин, университет «Сампо», а ещё ниже под портретом выскочило ещё несколько надписей — «Снисходительность, интерес, жалость…».       — Видите, я Вас не обманываю в том, что меня зовут Кауко, живу я на острове, о чём и говорит финская фамилия «Сааринен», и никакой я не лорд, — он быстрым движением забрал протезиограф из рук Рона, направил визир в его сторону и прочитал увиденное, — «Рональд Уизли, дом Гриффиндора, недоверие, страх, интерес.» Во-первых, прошу меня простить, Рональд, жалость, о которой сказал прибор — не от презрения к Вам… мне всегда было жаль учащихся. У них так много причин для волнений… — по тону профессора было понятно, что ему и впрямь стало неловко, — и потому, во-вторых, хотя можете мне и не доверять, но бояться меня точно не надо…       — А зачем протезиографу вот эта маленькая стрелка с колёсиком, профессор? — Гермиона кивнула в сторону прибора старательно выговорив его сложное название, которое, как многое другое, она не только моментально запомнила, но и не удержалась от возможности это продемонстрировать.       — О, мисс Грейнджер, это очень важная стрелка, я сейчас покажу как она работает. Я наставляю визир на вот этого молодого человека, — показал он на Гарри, — маленькую стрелку на Вас… читаем, — произнёс Сааринен через несколько мгновений, как только машинка перестала дрожать в его ладони, — «Гарри Поттер, дом Гриффиндора. Дружба. Уважение. Любовь»… Возможно, я узнал что-то лишнее, мисс? — он обвёл глазами всех троих, моментально залившихся красным цветом, особенно заметным на бледных щеках Рона.       — Какое отличное подспорье для легилимента, сэр… — смущённая Гермиона попыталась хоть как-то спасти неловкую ситуацию резко поменяв тему разговора.       — Самое главное, совсем не обязательно быть легилиментом… — поддержал её Сааринен, — машинку может использовать кто угодно, даже те, кого вы здесь в Англии называете магглами.       — В отличие, кстати, от алетиометра… сэр… разве я не права?       — Абсолютно… мисс Грейнджер, — с готовностью согласился профессор, — тот прибор намного сложнее в употреблении, и очень-очень немногие способны читать его символы… но Вас не должна была смутить эта блестящая коробка. Приняв меня за лорда Азриэла Вы должны были заметить, что я одинок, как панцербьорн и спросить, где…       — Стелмария! — Гермиона с досады хлопнула себя по левой руке. — Конечно! Где Ваш деймон! — от волнения она совсем забыла о вежливости и повысила голос, привлекая к себе ненужное внимание следующего потока, уже рассаживающегося по своим местам, между тем как Гарри и Рон смотрели, словно оглушенные заклятием «ступефай», как Гермиона и профессор ЗОТИ говорят на одном языке и понимают друг друга…       — Но разве, сэр, этот прибор не похож на алетиометр настолько, что их можно спутать друг с другом?       — Разумеется, мисс Грейнджер, у них один и тот же принцип действия…       — Пыль? — осторожно спросила она.       — Да, я же не просто так дал дому Гриффиндора сто очков, — в его голосе им послышались несколько самодовольных ноток Локонса… — но это всё, что я успеваю сейчас сказать. Заглядывайте ко мне в субботу на вечерний глёг… Тогда и поговорим о пыли. Разумеется, все трое. Всё равно в вашей команде принято всё разбалтывать друг другу, так что не будем плодить мнимые тайны.