Наслаждайся своими победами, Говори, разгоняй, что ты слабая. Не лечи меня, детка, советами Расскажи, расскажи, что ты самая.
Вопрос в буйной, легкомысленной голове появился давно, и, несмотря на «равнодушие», мучал с каждым визитом непрошенного гостя все сильнее и сильнее. Почему-то казалось, что лучшее время его задать — именно сейчас, хотя сегодняшний день мало чем отличался от предыдущих. Даня лишь вздыхает. Все настолько странно и сложно, что он и сам не знает ответа на этот вопрос. Рыжий упустил тот момент, когда приходить к человеку, который значит для тебя ровным счётом «ничего» — стало традицией. — Чтобы ты окончательно не спилась, — поднимая пару бутылок с пола, Даня одним лёгким движением целенаправленно выбрасывает их в полупустую коробку со всяким хламом. Кашин как всегда сводит всё в шутку, ещё сильнее раздражая Лизу. Уж кому, как не ей знать, что в каждой шутке есть доля правды. — Блять, ты настолько тупой, или, может быть, ты один такой «добрый»? Ты — не центр вселенной, пойми уже наконец. Я, при особом желании, и с тобой без проблем свою печень похороню, прими это к сведению. Она снова срывается. Так неожиданно для Кашина, и незаметно для самой себя. Опять кричит, машет руками, краснеет от злости. Только вот Даня к этому уже привык, и для него это не стало удивлением. Он лишь молча смотрит на девушку, ожидая, что будет дальше. И снова в его голове мелькает знакомая по содержанию мысль. Как же это, чёрт возьми, глупо. Каждую пятницу приходить к одному лишь человеку, зная, что в девяти из десяти случаев он даже не пустит тебя на порог, хотя тебя давно уже ждут люди, которым ты небезразличен. Зная, что этот человек горячо ненавидит тебя всей душой, при этом не испытывая каких-либо эмоций ко всему уже больше года. Зная, что друг другу вы «никто». Назвать вас друзьями — полный бред, врагами — ещё большая ересь. Только что-то в груди всё равно щемит после каждого «привет» и «уходи». Что-то, что совершенно вас не волнует, но заставляет думать об этом круглосуточно, днями напролет. — Нет, — тихо отвечает Данил. — Зря ты, — почему-то ему кажется, что Елизавета и без объяснений поймет, о чём идёт речь. — Живу? — усмехается она, присаживаясь поудобнее. — Даже поспорить не могу, хотя пиздецки хочется, — слегка приподняв брови, она кладет голову к себе на плечо, чувствуя, как боль заполняет черепную коробку с каждой секундой. — Ты, можно подумать, знаешь, какого это — жить на игле, да? Или не видеть смысла в своей ебучей жизни? Когда приходится каждый грёбанный день заставлять себя встать с кровати, хотя иногда желание это делать пропадает неделями. Или, может, терпеть, когда приходят «друзья», чтобы буквально покормить тебя с ложечки, лишь из чувства жалости, и не посылать ни одного из них. Нет? Не знакомо? Как же так? — девушка повышает голос, и, кажется она вот-вот взорвется от волны внезапно нахлынувшего возмущения. — Раз не знаешь — давай расскажу, — возмущённо продолжает Неред. — Особенно мне нравится тот момент, когда в глазах остальных ты настолько скатился и смешался с грязью, что им противно даже звонить тебе раз в месяц. Знаешь, обычно они ещё брезгливо обнимают меня, будто боятся, что это заразно. А потом ещё косятся на эти злосчастные точки, делая вид, будто этого не замечают, — русоволосая резко задирает рукав толстовки и подводит исколотое запястье к лицу собеседника, который хоть в разговоре и не участвовал, зато очень внимательно слушал. — И ещё. Одна маленькая деталь. Надо постоянно уговаривать себя прожить хотя бы ещё один день, хотя сам давно уже не понимаешь зачем. Постоянно ищешь во всём этом смысл, а когда в очередной раз понимаешь, что его попросту нет, то изо всех сил пытаешься не переступать эту грань, которая держит тебя на этом свете.Расскажи, что моря не кончаются, Как любовь никогда не закончится. И мечты, ну конечно, сбываются, Если этого сильно захочется.
Услышанное не задевает Даню. Его задевает боль, пропитавшая маленькое тело с головы до пят. Вся Лиза была переполнена ненавистью ко всему живому: к себе, окружающим, к жизни. И если раньше парень надеялся, что эту бесконечную ненависть можно растопить любовью, то сейчас он постепенно осознавал, что процесс самоуничтожения этой девчонки уже запущен и напрасно пытаться как-то её изменить. — Почему ты молчишь? — дрожащим голосом спрашивает Лиза. Ей кажется, что это молчание убивает. Оно наводит панику и заставляет сомневаться во всём, что было недавно сказано ею. — Почему ты молчишь?! — не выдерживая кричит она, пытаясь растрясти Даню за плечи. — Скажи хоть что-нибудь, я прошу, — Лиза на грани истерики, и уже чувствует, как над ней начинают преобладать её же страхи. — Не кричи, тише, все хорошо, — Данил, внезапно вышедший из оков собственных мыслей, пытается смягчить ситуацию, но выходит как всегда глупо и нелепо. — Все будет хорошо, — словно в бреду шепчет он, слегка касаясь бледной руки девушки. Почему-то Лизе хочется ему верить. Верить серо-голубым глазам, низкому спокойному голосу и заботливому взгляду, в котором она растворялась каждый раз, а поэтому предпочитала избегать его. Вот только Неред понимает, что это полнейший бред. — По-моему, ты преувеличиваешь, всё будет хорошо, — снова непринужденно повторяет он, внимательно смотря на все также сидящую на грязном паркете Лизу. Вмиг сократив расстояние между ними ещё сильнее, Кашин достает из кармана пачку сигарет и зажигалку, поправляя рыжую челку, что постоянно лезет в глаза.На двоих сто морей и одно окно, Говори, ну, а лучше пообещай, Говори мне, что будет все хорошо. Я готов, я привык к таким вещам.
— Знаешь, — Лизка кряхтит, на этот раз уже намного спокойнее, и меняет положение ног, — я словами не разбрасываюсь и тебе не советую, — продолжает она с уже более понурым и прискорбным видом. — Умирают же люди, — взгляд суетливо бегает по потолку, стараясь не попадать на парня. — От болезней, собственных загонов, проблем, от всего этого, Кашин, умирают. Распадаются семьи, теряются дети, спиваются люди. И, по-твоему, это хороший конец, да? Думаешь им всем не говорили, что всё будет хорошо? — девушка кривит физиономию, почувствовав сигаретный дым, тонкой струйкой растворяющийся в клубах пыли, витавших по комнате. — Мы все с самого раннего детства привыкли, что всё будет хорошо, всегда есть выход. Но нет, Кашин, нет. Не будет оно вот так. Всё будет плохо, не всегда всё можно исправить. Для тебя это сюрприз? — словно переспрашивает Неред, наблюдая за реакцией Данилы. — Это не сказка, которую тебе читали в детстве, а реальная жизнь. Пусть твоя тупая башка наконец-то поймет, — неожиданно голос русоволосой начинает с дрожью переходить на крик. Её по-детски глупо задевает, как Даня не может понимать таких, казалось бы, элементарных вещей. — Общество само ставит себе рамки, делая только хуже. Получить образование, найти престижную работу, завести семью, родить детей… А если у кого-то это не получается — он просто ломается. Раз — и всё, понимаешь? — она упорно смотрит Дане в глаза, то ли ожидая там найти понимание, то ли чтобы убедиться, что тот её слушает.И уже за окном люди с метлами, Светофоры, машины, скольжения. Я не видел, что было за окнами, Я смотрел на твое отражение.
Слегка грубый, низкий голос так сильно врезается в уши, просто пропитывает каждую клеточку твоего существа. Настолько точно, что забыть его уже не получится, даже при всём желании. Даня не смотрит на девушку, а лишь всматривается в её отражение в большом окне напротив. Он никогда не находил её привлекательной или сексуальной, просто было в этом вечно грустном и злом человеке что-то родное, близкое. Что-то, что вызывало жалость, но не ту, которая больше напоминала отвращение, а ту, которая побуждала оградить русоволосую от всего мира, чтобы он не причинил ей ещё большего вреда. — Учеба, работа, дом — человек сам придумывает себе ненужные проблемы, пытаясь поравняться под поставленные непонятно кем стандарты. Мы могли бы быть чистыми, свободными, но не стали. Мы все испортились. Нас испортили, даже не спросив согласия на это. Кажется, Даня все еще хочет что-то сказать, но вовремя понимает, что его собеседница не закончила свою пылкую речь. — Да, и… Знаешь, никому мы не нужны, на самом деле, — горько ухмыляясь, Неред ещё сильнее сползает по стене, к которой ранее прислонялась спиной и поднимает взгляд на Даню. Ткань толстовки слегка приподнимается, но мысли поправить её в голове не возникает. Громко сглатывая ком, подступивший к горлу, девушка вслушивается в тишину, которая так сильно давит на двоих. И вот, она готова сделать что угодно, лишь бы не разрыдаться тут, на глазах у Кашина, у того самого Кашина, для которого она решила всегда быть сильной. Ища поддержки в его взгляде, Лиза лишь замечает, как по бледной веснушчатой щеке скатывается прозрачная, еле заметная, скупая слеза. В голове что-то щёлкает. Словно кто-то нажал маленький, но очень важный рычажок. И Данила, которого она так сильно ненавидела, внезапно становится кем-то близким. Словно Лизка знает его уже четверть века. Словно он значит в её жизни что-то действительно важное, вместе со своими дурацкими веснушками, ростом под два метра и рыжими волосами. — Ты это, — Лиза снова ощущает, как это тяжело — переступать через себя, — не плачь, пожалуйста, — сдавленно выдает девушка, из последних сил стараясь не заплакать вместе с Кашиным. — Я не хотела, честно, — окончательно оробев, русоволосая опускает голову вниз, сверля взглядом захламленный пол. Ничего не ответив, Кашин резко встаёт с пола, снимает ветровку с батареи и решительно направляется в сторону двери. Гнев и стыд сворачивают все внутренности. Наверное, когда любишь, всегда так случается. Стараясь быстрыми мелкими шагами догнать парня, Лиза тоже оказывается в прихожей, не до конца понимая, что происходило последние полтора часа. Знакомая крупная фигура замирает в дверном проёме, прежде, чем захлопнуть дверь. Парень ожидает услышать что-то ещё, хотя понимает, что все слова сейчас будут лишними. — Ты ведь ещё придёшь?.. — тихо, но очень обнаженно доносится за его спиной.У тебя сто проблем и различных дел, У меня ничего на ближайших три. Ты смотрела в окно, а я просто пел, А потом ты сказала: «Не уходи!».