На тихой лужайке

В лесу Аня никогда не ощущала скуки или одиночества. Бояться – боялась иногда, особенно когда вечером мачеха куда-то посылала, а вдалеке слышались заунывные песни волков. Но одиноко девушке не бывало ни разу. Кажется, каждая маленькая лесная зверушка или птичка была ей знакома. Где уж тут скучать! Покормить любимцев удавалось далеко не всегда, но всякий раз, приходя в лес, Аня была рада хоть глянуть на них да поздороваться. Вот и теперь она с печальной улыбкой следила за вознёй воробьишек на тропинке. Передрались из-за чего-то, глупенькие… Чирикают, надрываются. Весной все звери и птицы немного сумасшедшие. Куропатки токуют, зайцы друг с другом ссорятся… Это знала не одна Аня. Сколько видела она беззаботных молодых девиц и парнишек, устраивающих весёлые праздники и игры! «Зайцы дерутся – и мы борьбу затеем!» У неё одной круглый год жизнь не менялась. Как помер отец, мачеха да сестра ею помыкали как хотели, в служанку превратили совсем. И это бы ещё ничего. Работала-то Аня бойко и с удовольствием – горестно было то, что от родни ласкового слова было не дождаться. Она изо всех сил держалась, напоминала себе, что у неё есть какой-никакой, а дом, что другая бы мачеха и вовсе выгнала, что у неё хлеб да одежда есть, пусть и дают ей латаные лохмотья… Но иногда плач просто рвался наружу. Как вот сегодня. «Это падчерица моя. Не взыщите, сударь, простоватая она, из милости держу». А ведь белокурый сын нового сельского старосты приветливо улыбнулся ей на ярмарке, уже спросил было, есть ли у неё с кем пойти на весенний праздник (конечно же, нет!)… Но, когда он услышал «простоватая», улыбка сразу растаяла, а при словах «из милости» он хмыкнул и отвернулся. Разумеется, Аня поняла, о чём он подумал: дурочка – это полбеды, а вот на нищенку-приживалку и глядеть не стоит.

***

Им строго-настрого запрещалось привязываться к отдельным людям. Конечно – месяцы же следят за всей природой, стараться должны для всего человечества. Ему уже здорово влетело, когда он три недели назад из мести мачехе и сестре Ани устроил ливень с грозой – в начале-то апреля! Январь лично явился из Страны-за-закатом и так его отругал, что лес ходуном ходил. Становиться видимыми ни в коем случае не позволялось. Так и сидела Аня на лужайке, не подозревая, что она на самом деле вовсе не одна. И постоянно ходить за ней невидимкой Апрелю тоже было неприятно – куда ни кинь, как говорится, всюду клин. Он бы и счастлив был глаз не отводить от её прекрасного кроткого личика, но из-за незримости выходило, что он за ней тайком подглядывает, прямо как в замочную скважину. Поэтому Апрель в последнее время не задерживался у домика на опушке, когда все владения свои обходил – только на мгновение останавливал взгляд на знакомой фигурке в саду, у колодца или в лесу. Но когда он видел, что бедняжке совсем тяжело, тут уже, считал он, попросту нельзя было не посидеть рядом и не подбодрить её. Шелестом листьев, ласковым дуновением ветерка, россыпью лазоревых и белых подснежников у ног… Не раз он за последний год пытался таким же лёгким ветерком шептать окрестным парням, а то хоть и вдовцам, чтобы обратил кто-нибудь внимание на Аню, привёл бы её в новую, любящую семью. Хоть и больно ему было думать о том, что станет Аня чужой женой, а смотреть на её каторгу каждодневную было ещё больнее. Да никто к ней сватов засылать не торопился: клеймо «бесприданница» отпугивало даже самых порядочных и в общем доброжелательных и жалостливых людей. Вот так и грустила Аня одна, пока другие веселились. Ну почему запрещено месяцам показываться людям, только если люди сами первые их не найдут?

***

Аня прижалась к стволу какого-то маленького дубка и не сдержала тихого всхлипа, глядя на возню воробушков. Тёплый ветерок взъерошил ей волосы и высушил покатившиеся было по щекам слезинки. Ветка дубка коснулась её плеча. «Не горюй из-за того, как к тебе относятся мачеха с сестрой, – казалось, прозвучало в шелесте молодых листьев. – Все в лесу тебя любят, для птиц и зверей… и для нас… ты как своя. Да и соседи из деревни на тебя не нарадуются, а что парни на праздники не зовут… им же хуже, сами счастье упустили!» В последней фразе Ане отчётливо послышались какие-то… не то гневные, не то жалобные нотки. Впрочем, что за чепуха? Какой гнев у шуршащей листвы? – Задремала я, вот и почудилось не пойми что, – рассмеялась она. – Чтобы листья – и людей утешали! Она снова прикрыла глаза. Может, удастся посмотреть ещё какой-нибудь забавный сон? На этот раз ей приснилось, что на поляне резвились белки и играли в лапту веточками и кедровыми орешками.

***

Когда Аня открыла глаза и встала (белки тут же схватили орехи в зубы и рыжими молниями метнулись по деревьям), она выглядела намного веселее. Апрель с облегчением улыбнулся, глядя, как она, напевая песенку, направляется домой. Нет, так просто её не сломишь, как бы мачеха с сестрой ни пытались. – Проводите её до дома, пожалуйста. Приободрите её своим щебетом, – сказал он воробьям, уже забывшим о драке и самозабвенно плескавшимся в оставшихся после вчерашнего дождя лужах. Дважды просить пернатых не пришлось – они отлично знали, что у Ани порой есть для них крошки хлеба, а людей они боялись гораздо меньше, чем белки. С бодрым чириканьем воробьи вспорхнули следом за уходящей девушкой, и Апрель услышал её постепенно удаляющейся серебристый смех. – Привет, братец! – из-за кустов показался Май. Апрель спохватился: что, уже тридцатое число? Он напрочь забыл! – Что ты тут стоишь в таких глубоких раздумьях? Покажешь мне, как у тебя дела идут, или, может, чуть позже? – Отчего же, сейчас покажу. Хорошо, что последнее воспоминание об Ане за этот год будет именно таким – задорные искорки в её глазах, радостный смех, напевающий какую-то бодрую песенку нежный голос… И ещё у него появилась надежда встретиться с Аней вновь раньше следующего его положенного прихода на землю. Глупости, конечно – не до Страны-за-закатом же она доберётся! Разве вдруг к новогоднему костру дорогу найдёт… да нет, даже мачеха её не станет зимней ночью в лес отправлять, хотя бы потому, что незачем. И всё-таки надежда не терялась. А почему – этого Апрель и сам не мог понять.