Второй - тот же

– Пожалуй, у вас есть способ от меня избавиться – найдите того, кто меня убил. Гермиона просыпается: без крика, рывков или сбитого сердечного ритма. Но ей – страшно. Она лежит на боку, смотрит в одну точку, смотрит на камин и ей чудится, что она видит догорающие угли. У неё мокрые ладони, по спине ползут мурашки, и всё, что она чувствует, это липкий, удушающий страх. Когда она просыпается утром, то по-прежнему помнит свой сон, в котором не было – ничего. Только темнота, пустота и голос, резко выныривающий из тьмы. В Хогвартсе – подготовка к Рождеству, и в этот раз преподаватели превзошли себя, украшая Большой зал. На стенах, причудливо переплетаясь, вьются золотистые узоры, складываясь в цветы, складываясь в слова, складываясь в множество полочек, складываясь в призраков. Гермиона моргает: и больше не видит полочек. Больше не видит призраков. Гермиона поднимает голову и смотрит на потолок, на восковые свечи, на созвездие Андромеды и белоснежные хлопья снега, которые падают, падают, падают – и растворяются, не коснувшись ничьих макушек. – Мисс Грейнджер, вы сегодня чудесно выглядите! Слизнорт улыбается, Слизнорт выглядит радостным, а ещё Слизнорт, очевидно, перепил медовухи, отравился зельем или же ударился головой. Гермиона знает, что не выглядит она чудесно: синяки под глазами больше, чем сами глаза, и, впервые за долгое время, она смогла рассмотреть вены под ними и одну вену – на руке, которая начинается от запястья и заканчивается где–то рядом с внутренней стороной локтя. Последний раз такое было на третьем курсе, когда она пользовалась маховиком времени. Гермиона смотрит на Слизнорта, и не собирается ему отвечать: молча ждёт, когда он продолжит. – Это – вам, – говорит Слизнорт и протягивает ей пергамент, перевязанный затейливой красной лентой. – Надеюсь, вы, моя милая, почтите своим присутствием мой рождественский приём. Гермиона собирается отказать: она не чувствует, что в ней есть силы на приёмы, она чувствует, что в неё напихали всю вату мира. Мысли кажутся тяжелыми. Реальность кажется тяжелой, неправильной и есть в ней что–то, что нуждается в изменении. – Отказы не принимаются, – широко улыбаясь, говорит Слизнорт. – Надеюсь, у вас есть подходящая пара, впрочем, можете не переживать и приходить одна: вам рады в любом состоянии, даже если вы мертвы и лежите на дне озера. – Прошу прощения? – оскорбляется Гермиона. – Я сказал, что вам рады в любом состоянии, даже если вы мертвы и медленно разлагаетесь под Хогвартсом, – смотря на неё крайне удивлённо, говорит Слизнорт. – Гермиона, с тобой всё в порядке? – удивлённо спрашивает Рон. Гермиона хочет ответить, что с ней всё в порядке: она, что очевидно, не разлагается на дне озера, а её останки не разлагаются под Хогвартсом, спасибо. Она хочет сказать, что Слизнорт сегодня перешёл все границы и говорит, как неотесанный грубиян. Спасибо дважды. Гермиона этого не говорит: Гермиона понимает, что именно сказал ей Слизнорт. «Вам рады в любом состоянии, но будет хорошо, если у вас есть симпатичное платье». – Спасибо, профессор, – говорит Гермиона, выдавливая что-то, отдаленно похожее на улыбку. – Я обязательно приду. – Я бесконечно рад вашему ответу, мисс Грейнджер! – смеется Слизнорт. – А теперь, мистер Поттер... Слизнорт говорит, Слизнорт смеется и Слизнорт трещит, трещит и трещит, разговаривая с Гарри, а Гарри выглядит так, словно готов убежать, спрятаться, скрыться от глаз, Гарри выглядит так, словно это его останки на дне Черного озера, Гарри выглядит так, словно его останки медленно разлагаются под Хогвартсом. – А теперь, когда мы решили все вопросы – прошу меня простить, вынужден откланяться, – подмигивает им Слизнорт. – Мистер Малфой, прекрасный мой, куда вы так несетесь, остановитесь же! Малфой, который вихрем пролетает мимо стола Гриффиндора, резко останавливается: его заносит и он, пытаясь удержать равновесие, хватается за плечо Гермионы. И сразу же отдергивает руку, и медленно, демонстративно, вытирает её о мантию. – Мистер Малфой, это – ваше приглашение, – говорит Слизнорт, вручая ему пергамент, на этот раз: перевязанный зелёной лентой. Ох уж этот Слизнорт: весел, хороший педагог, иногда – миролюбив, но примитивен – до безобразия. Гермиона пугается своим же мыслям: они звучат чужеродно, отчужденно, они плавают, утопают в сарказме, и голос, этот голос так сильно не похож на тот, что всегда в её голове. – Конечно же, мистер Малфой, вы будете прекрасным украшением на моём празднике, – говорит Слизнорт. – Надеюсь, вы придёте не с кем–то, кого жестоко задушите. – Что? – Что? Гермиона смотрит на Слизнорта, и сразу же – на Малфоя. Малфой отзеркаливает её действия: он поворачивает к ней голову, отставая на долю секунды, устанавливая зрительный контакт. Малфой выглядит таким же, как и всегда, но всё же – нет, нет. Он выглядит растерянным. Он выглядит усталым, а под его глазами – венозные переплетения. – Я сказал, надеюсь, вы придёте не с кем–то, кого изрежете до потери сознания, – растерянно повторяет Слизнорт. Гермиона вскакивает с места, и едва не сшибает с ног Малфоя. Малфой даже не отпрыгивает, не нацепляет маску брезгливости. Он стоит, как истукан, и смотрит, разглядывает, изучает Слизнорта. «Надеюсь, вы приведёте с собой прекрасную пару, к примеру, мисс Паркинсон». Вот то, что говорит Слизнорт. Вот то, что Гермиона не сразу понимает. Гермиона смотрит на Малфоя, и почему-то в ней живет уверенность, что и он услышал нечто другое. Что и он – не понимает, что происходит. Гермионе нет до этого дела, по крайне мере, ровно до тех пор, пока она не узнает, был ли в Хогвартсе кто-то ещё, кто слышит то, чего не должен был. По окончанию завтрака, Гермиона говорит Гарри и Рону, что ей нужно в Больничное крыло. Гарри на это отвечает, что у него есть свои дела, Рон же улыбается и соглашается составить ей компанию. Они идут, разговаривая о малозначащей ерунде, из каждого окна им в лица бликует солнце, снег за окном причудливо искрится, а стены переливаются, словно присыпанные крупными золотистыми блестками. – Потрясающее будет Рождество, – восхищенно говорит Рон. – Никогда не видел, чтобы профессора старались настолько сильно. А ты как считаешь, Гермиона? – Я тоже так подумала, когда сидела в Большом зале, – говорит Гермиона, улыбаясь, чувствуя, что улыбка выходит искренней. – А ты уже украсила свою комнату? – продолжал расспрашивать её Рон. – Я, было, хотел украсить свою, но потом понял, что у меня ничего нет, в Хогсмид можно пойти только завтра, да и нужных заклинаний я не знаю. – Рон, давай признаем: всё дело именно в последнем, – тяжело вздохнув, говорит Гермиона. – Если хочешь, я тебе помогу. Завтра пойдём в Хогсмид, накупим украшений и сделаем в наших комнатах персональное Рождество. – Какое же ты чудо, Гермиона, – счастливо смеется Рон. – Жду с нетерпением. Вот Гарри не повезло: ему-то придётся с остальными договариваться, чтобы нормально украсить комнату. – Не думаю, что мальчишки будут украшать комнату. – Но я же – буду! – Потому что ты, по счастливой и невероятной случайности, смог стать старостой, – шутливо говорит Гермиона, уворачиваясь от легкого подзатыльника. – Ох, Гермиона, какая же ты надоедливая, если захочешь. – Надоедливая? – удивляется Гермиона. – Почему именно надоедливая? – Я сказал надоедливая? – с недоумением говорит Рон. – Я хотел сказать, что ты можешь быть мёртвой, если захочешь. «Ох, Гермиона, какая же ты язва, если захочешь». Вот то, что сказал Рон. Вот то, что Гермиона поняла, когда они дошли до Больничного крыла. Когда она говорит с мадам Помфри и просит зелье без сновидений, ей вспоминается Гарри: вспоминаются его частые умалчивания, нежелание говорить о своих проблемах, нежелание идти к профессорам. Гермиона всегда считала, что ей этого не понять. Сейчас она понимает: о таком распространяться не хочется, в такое не хочется никого посвящать. Скажешь одному человеку: и сразу последует цепная реакция, сразу заговорит, загалдит весь Хогвартс, стены которого – тоже дышат. Гермиона вспоминает, каково было Гарри на втором курсе. Гермиона понимает, что не хочет через это проходить. Мадам Помфри даёт ей зелье без сновидений, мадам Помфри улыбается и сочувствующе говорит: – Вы же стали старостой, да, мисс Грейнджер? Понимаю, как сложно вам приходится: того и гляди, кто-то сойдёт с ума. Того и гляди, кто-то вытащит вам внутренности. Гермиона возвращается в свою комнату, и ей вовсе не хочется думать над тем, что именно говорила мадам Помфри. Вряд ли то, что она слышала. Вряд ли ей стало бы легче, если бы она поняла, что именно. – Пожалуй, у вас есть способ от меня избавиться – найдите того, кто меня убил. Гермиона просыпается: она лежит на боку, смотрит в камин и думает о том, что больше не будет тушить его на ночь. За окном нет и намека на морозное солнце: только сероватое утро, отсутствие снега с неба и промозглый туман. Гермиона ложится на спину и смотрит в потолок: каждый раз, когда она ложится на бок, ей кажется, что за её спиной кто-то есть. Гермиона вспоминает сон, и понимает, что больше не было пустоты, не было темноты. Она была в Хогвартсе, и Хогвартс был украшен, как никогда прежде. По стенам вились золотые узоры. Елки переливались, искрились от снега, стеклянных сосулек и граненых украшений. Все ученики были в предвкушении: надвигался Рождественский бал. Гермиона была старостой. Гермиона была не Гермионой – кем-то другим. Когда Гермиона это понимает, она просыпается. Прежде, чем она просыпается, она снова слышит слова. И теперь она понимает: слова эти говорила девушка. Гермиона встаёт с кровати и какое-то время у неё уходит на то, чтобы привести себя в порядок: сходить в ванну, причесаться, постараться скрыть синяки под глазами, которые стали больше. Гермиона критично себя осматривает и понимает, что всё, в принципе, не так плохо. Она выглядит собой. Она не выглядит мертвой, а её останки... Гермиона с силой припечатывает себя по щеке. И думает о том, что не хочет думать об этом сегодня. Она выходит из своей комнаты и спускается в гостиную Гриффиндора: Рон и Гарри приветственно ей машут, спрашивают, готова ли она идти на завтрак. Гермиона улыбается: и понимает, что вряд ли сможет что-то съесть. Гермиона говорит, что да, конечно, можно идти прямо сейчас. По дороге к Большому залу она отстаёт, потому что встречает несколько преподавателей. Она здоровается с профессором Флитвиком, берёт расписание патрулирования у МакГоногалл, огибает профессора Снейпа и, видя Почти Безголового Ника, не может удержаться: делает книксен, когда он, беря свою голову, откидывает её в сторону. – Доброе утро, сэр Николас! – преувеличенно бодро говорит она. – Доброе утро, мисс Грейнджер, – галантно прижимая руку к груди, отвечает Почти Безголовый Ник. – Вы сегодня выглядите как девушка, которой просто не терпится навлечь на себя неприятности. – Сэр Николас? – говорит Гермиона, не говорит даже – мямлит. – Я сказал, что вы выглядите как девушка, которой стоит не лезть, куда её не просят, – говорит Почти Безголовый Ник. Гермиона кивает, а Почти Безголовый Ник наклоняется и делает вид, будто целует ей руку. – До встречи, мисс Грейнджер, – улыбается Ник и, снова приподнимая голову, медленно уплывает. Гермиона хочет уплыть вместе с ним, за ним, короче, последовать за своим разумом, который именно это и делал: уплывал, отплывал куда–то, в дебри, которых она не могла понять. Покончив с завтраком, они идут в Хогсмид. На улице вновь идёт снег, сквозь серую пелену туч просвечивают лучи солнца, и небо становится похожим на светящееся молоко. Гермиона счастливо жмурится, сильнее кутаясь в шарф, чувствуя морозный воздух на щеках. Они заходят в Дэрвиш и Бэнгз, после – в Зонко. Гермиона покупает гирлянды в форме звёзд и снежинок, маленькую белоснежную ёлочку, стеклянный флакончик духов с запахом леденцов, щелкунчика, который смешно открывает рот, остролист и маленькую серебряную птичку. Рон покупает одну гирлянду, пару игрушек и снежную пыльцу фей. Гарри не покупает ничего: говорит, что не собирается украшать комнату. К полудню они решают пойти в Три Метлы, и по дороге Гермиона заходит в Сладкое королевство, покупая сверток леденцовых тросточек. Она раздает их друзьям, а оставшиеся кладёт в сумку. Когда они, разморенные едой и сливочным пивом единогласно решают, что пора возвращаться в Хогвартс, Гермиона вспоминает, что у неё нет платья для Рождественской вечеринки Слизнорта. Гермиона говорит друзьям, что догонит их позже и не спеша идёт в «Шапку-невидимку». В магазине – яблоку негде упасть. То и дело хихикающие стайки прелестных созданий разных возрастов мелькают в зале, на входе магазина, в дверях рядом с примерочными. Гермиона старается не мешать, рассматривает платья, туфельки, украшения и атласные мантии. Всё, конечно, красиво: так по-девчачьи, так по-рождественскому. И, судя по крою большинства платьев, крайне, крайне неудобно. – Хотите я помогу вам, мисс? – обращается к ней миловидная девушка. – Нет, не думаю, что мне нужна помощь, – говорит Гермиона, и думает, что нужна, нужна ей помощь. Только не с платьем. – Вы выглядите растерянной, так что, полагаю, помощь вам нужна, – мягко улыбается девушка. – Пойдёмте в примерочную, я кое-что принесу вам. Гермиона позволяет отвести себя в примерочную: девушка слишком мила, и грубить ей не хочется. Девушка приносит в примерочную больше шести платьев, и Гермиона примеряет их: они все милы и красивы, но в одном – невозможно двигаться, другое слишком длинное, третье – слишком короткое, четвертое – миленькое, удобное, приятного пастельного оттенка, но у него такой вырез, что Гермиона, не сдерживаясь, тихо присвистывает. И, после некоторых раздумий, решительно отбрасывает его в сторону. Гермиона примеряет шестое, последнее платье, смотрит на себя в зеркало, и, не сдерживаясь, улыбается. Оно красиво, оно – удобно, у него милые рукава фонарики и множество белых, серебряных и золотистых бусин по всему лифу. Гермиона крутится перед зеркалом и думает, что если бы не прямая юбка, она вполне могла бы быть девушкой века семнадцатого–восемнадцатого. В примерочную стучатся и Гермиона открывает дверь, показываясь перед девушкой. – Мисс, это платье – ваше! – восхищённо говорит девушка. – Вот, примерьте ещё и это. Девушка даёт ей красную атласную мантию. Гермиона считает, что это уже будет слишком, но признает, что красный прекрасно оттеняет светлый цвет. Она смотрит на ценники и вздыхает, думает о том, нужно ли покупать платье, которое она наденет раз в жизни. Потом Гермиона думает о выпускном, и о том, что впереди ещё седьмой курс, а значит, ещё один Рождественский приём у Слизнорта. Гермиона переодевается и идёт оплачивать покупку. На выходе к ней снова подбегает девушка и показывает кулон, настолько искусный и тончайший, что у Гермионы перехватывает дыхание. Она смотрит на небольшой полукруг, в котором из аккуратных серебряных нитей цветёт крона дерева. Гермиона, поразмыслив, качает головой. – Боюсь, эта покупка мне уже не по карману. – А вам и не нужно его покупать, – отвечает ей девушка, кладя кулон в руку Гермионы. – Это – подарок от нашего магазина. Сегодня вы первая покупательница, которая оставила у нас столь большую сумму. – Даже не знаю, радоваться мне или огорчаться, – смеется Гермиона. – Спасибо вам, до свидания. Гермиона уходит, каким-то образом успевает на последние минуты обеда и, договорившись с Гарри о занятиях в библиотеке, уходит с Роном: украшать комнаты. Гермиона помогает Рону раздвоить его немногочисленные украшения, равномерно посыпать комнату пыльцой фей, развесить рождественские носки и леденцовые тросточки. Гермиона уходит в свою комнату и приносит ворох карандашей, которые трансфигурирует в ёлочные игрушки. Потом они идут украшать её комнату: они развешивают гирлянды, ставят на каминную полку щелкунчика и ёлочку, вешают остролист над дверью и отпускают серебряную птичку, которая хаотично летает по комнате. Потом Гермиона идёт в библиотеку, успешно помогает Гарри с заданием по трансфигурации, улыбается, когда он говорит, что Гермиона – лучший учитель. После ужина она прощается с Гарри и Роном и, взяв волю в кулак, идёт к двери гостиной Слизерина: сегодня у них с Малфоем патрулирование школы. Малфой уже ждёт её рядом со входом. Едва её завидев, выдавливает какой-то злобный оскал, здоровается сквозь зубы. Гермиона спокойно здоровается в ответ и так, в тишине и напряжении, они, не сговариваясь, идут на первый этаж, чтобы начать патрулирование. Хогвартс тих, лишь за окном слышится завывание ветра и по уголкам видится мерцание свечей и золотистых узоров, которые расползаются по стенам. Учеников, гуляющих в неурочное время, не видно, и Гермиона думает, что хочет вернуться в свою комнату, принять зелье и лечь спать. Гермиона думает, надеется, что сегодня у неё будет спокойный сон. Когда они доходят до третьего этажа, им на встречу выплывает Кровавый Барон, громко гремит цепями и, остановившись, смотрит на Малфоя пустым взглядом. – Доброй ночи, мистер Малфой, – говорит он. – Сегодня вы выглядите лучше, чем убийца. Гермиона вздрагивает, и Малфой точно повторяет её движение. Они переглядываются, и на миг в глазах Малфоя мелькает что-то: что-то, похожее на надежду. Гермиона хмурится, отворачивается и, смотря на Кровавого Барона, спрашивает: – Почему вы считаете, что он выглядит, как убийца? – Но я не говорил ничего про убийства, – недовольно отвечает Кровавый барон. – Где ваши уши, мисс? Я сказал, что мистер Малфой выглядит лучше, когда на нём нет чужой крови. «Сегодня вы выглядите лучше, чем вчера». «Мистер Малфой выглядит лучше, когда высыпается». Кровавый Барон не дожидается ответа и, снова начиная греметь цепями, уплывает. Гермиона смотрит на Малфоя и, решая отмести все недомолвки, спрашивает: – Ты тоже слышишь то, что... – Люди на самом деле не говорят, – резко заканчивает за неё Малфой. – Да, слышу. Не знаешь, у твоих тупоголовых друзей есть такие же симптомы? – Гарри бы не рассказал, – задумчиво говорит Гермиона. – Рон бы рассказал сразу, так что – нет. А что с твоими змеями? – У моих друзей всё в полном порядке, – цедит Малфой сквозь зубы. – Не может быть, что мы единственные во всём Хогвартсе, с кем такое происходит, – прикусив губу, говорит Гермиона. – Может, – отвечает Малфой, смотря в пустоту. – Если причины для этого – одинаковы. Скажи, Грейнджер, в твоих снах нет ничего подозрительного? – Пожалуй, у вас есть способ от меня избавиться... – Найдите того, кто меня убил, – снова перебивает её Малфой. – Я только сейчас поняла, – говорит Гермиона. – Эта девушка, она... не говорит, что найти должна исключительно я, или же ты. Она хочет, чтобы это сделали мы. Но почему? Я и сама могу прекрасно с этим справиться. – Мне, Грейнджер, твоя помощь точно не сдалась, – хмыкнул Малфой. Он подходит к ней на следующий день, подходит в библиотеке, точно угадывает момент: Гермиона находится за одной из книжных полок, и рядом с ней – никого нет. Малфой выглядит... лучше. Синяки под глазами уменьшились, и теперь он действительно выглядит как человек, который выспался. – Тебе снился сегодня сон? – сразу переходит к делу Малфой. – Да, – недовольно морщится Гермиона. – Снова те же слова. И Хогвартс, такой же красивый, как в это Рождество. А тебе? – Нет, – качает головой Малфой. – Я сегодня уснул в гостиной Слизерина, проспал там до самого утра. Никаких кошмаров. Понимаешь, что это означает? – Что мне нужно спать в гостиной Слизерина? – растерявшись, ляпает Гермиона. Малфой выразительно закатывает глаза, отвечая: – Грейнджер, ты же грязнокровка, но, насколько я могу судить, не тупая. Нет, тебе не нужно спать в гостиной Слизерина. То, что с нами происходит, каким-то образом связано с комнатами старост. – Я рассматривала этот вариант, – раздражённо говорит Гермиона. – И он – глуп. Сны мне снятся всего несколько дней, а в комнате я живу с начала учебного года. – Да неужели, Грейнджер? – ехидно тянет Малфой. – Напомни, что именно тебе снилось. – Сначала была пустота, потом... Гермиона умолкает – моментально. Гермиона вспоминает Хогвартс в своём сне: прекрасный, мерцающий, волшебный, как никогда. Преподаватели тогда постарались. Точно так же, как и в этом году. – Вот, – говорит Малфой, правильно интерпретировав выражение её лица. – Именно об этом я и говорю. Гермиона решает провести эксперимент: и проводит ночь на диване в своей гостиной. Когда она просыпается, то чувствует себя отдохнувшей и относительно счастливой. И сразу же идёт в свою комнату, которая при свете дня кажется спокойной, крайне праздничной и уютной. Гермиона смотрит на свой лоскутный плед, с грустью раздумывает над тем, что ей хочется жить в этой комнате до конца учебного года, и на следующий – тоже. Видимо, ей придётся разобраться с этой ситуацией. Она, вооружившись палочкой, тщательно проводит обыск комнаты. По истечению часа, нескольких поисковых чар, манящих чар, чар, которые могли бы показать предметы, которые ей не принадлежат, Гермиона выдыхается. Она понимает, что в комнате нет ничего подозрительного, нет чего-то, что могло бы ей помочь. Когда ей кажется, что все закоулки, которые можно было просмотреть, она просмотрела, её взгляд падает на решетку, что проходит вокруг камина. Гермиона решает, что терять уже нечего и, взмахнув палочкой, отделяет резную решетку, левитируя её вверх. Спустя десять минут и осознания, что в золе всё, даже её волосы, Гермиона вытаскивает на свет тусклый, ржавый браслет с небольшой подвеской. Гермиона смотрит на него, и понимает, что перед глазами нет никаких видений. Тем не менее, она решает сделать две вещи: попросить Малфоя поискать что–то в своей комнате. Сварить зелье, которое сможет вернуть браслету его первоначальное состояние. На готовку зелья уходит всё свободное время, которое она могла бы провести с друзьями. Гермиона уже и сама не радуется своей затее: ей кажется, что браслет, который она нашла, не имеет ничего общего с тем, что происходит в её комнате. Сомнения развеиваются, когда в закрытый туалет для девочек врывается Малфой и кидает браслет так, словно он его жжёт. Гермиона смотрит на браслет: такой же, как и тот, что она нашла в своей комнате, и его отличает только подвеска другой формы. Гермиона заканчивает зелье под неприятные комментарии Малфоя, после чего, левитируя браслеты, обмакивает их в зелёную жидкость. Браслеты отмокают несколько минут, после чего поднимаются над котлом. Гермиона осторожно берёт их в руки, как следует вытирает и, поднеся их на свет, внимательно рассматривает. Гермиона понимает, что ей придется идти в библиотеку: символы на браслетах кажутся ей смутно знакомыми, но она не может вспомнить, что именно они означают. Гермиона протягивает один из браслетов Малфою: тот, сначала замявшись, всё же берёт его из рук. После чего говорит: – Я в библиотеку. Попробую что-нибудь найти. Гермиона кивает, и говорит, что займётся поисками завтра – сегодня она очень устала. Малфой только хмыкает и говорит, насколько же она изнеженная для грязнокровки. Малфой быстро уходит. – Пожалуй, у вас есть способ от меня избавиться – найдите того, кто меня убил. Гермиона резко подскакивает с кровати и чувствует, что задыхается, чувствует фантомные прикосновения на шее. Она помнит прекрасный Хогвартс, таинственный, мерцающий, как никогда волшебный; она помнит омелу, под которой оказалась со своим возлюбленным; она помнит, как поцеловала его, а когда магия омелы закончилась, ещё какое-то время стояла, тесно прижавшись к его телу. Она помнит, как лежала в его комнате, чувствовала, как его руки хаотично двигались по её телу, она помнит, как ей было нестерпимо хорошо и нестерпимо жарко. Она помнит, как его руки легли на её шею и начали душить, душить, душить. Она помнит, что когда у неё совсем не осталось кислорода, темнота в комнате рассеялась. Она увидела Драко Малфоя. Гермиона быстро собирается, завтракает, и уверяет Гарри и Рона, что всё в порядке: просто она совсем забыла о домашнем задании, не успевает написать эссе для Снейпа и теперь ей срочно нужно бежать в библиотеку. В библиотеке её ждёт Малфой: он подходит к ней, средь бела дня, прямо при всех, не обращает внимания на удивлённые лица. Подходит: и несколько минут внимательно изучает её лицо. После чего говорит: – Рад, что ты жива. – Ты заболел? – не сдержавшись, спрашивает Гермиона. – Нет, – коротко бросает Малфой. – Но меньше всего на свете я хочу марать руки о кого-то, вроде тебя. Не смотри на меня так, Грейнджер. Или хочешь сказать, что нам снились разные сны? – Нет, – признает Гермиона. – Не разные. Они сидят рядом с одним из окон, в самом дальнем углу библиотеки: к ним редко заходят, и их практически не видят вместе. В какой-то момент они просто выдыхаются: они слишком устали, перечитали тонны огромных книг о различной символике, и ничего, ничего не нашли. Всё заканчивается тем, что Малфой по-прежнему листает книги, а Гермиона, скрестив руки, дремлет на столе, чувствуя, как по носу бегает солнечный зайчик. Ей уютно, ей не хочется открывать глаза и хочется, чтобы всё прошло враз. Ничего, разумеется, не проходит, только добавляется новая неприятность в виде Колина Криви и его вспышки фотоаппарата. – Извини, – смущенно говорит Колин, когда Гермиона подскакивает. – Мне очень понравилось, как падает свет. – Колин, уйди, – не сдержавшись, тоскливо говорит Гермиона. – Сейчас совсем не до тебя. – Ладно, – расстроенно тянет Колин. – О, кельтская плетёнка! У моей мамы была такая, но она... – Стоп! – едва ли не кричит Гермиона, останавливая его. – Что такое кельтская плетёнка? – Я про подвески на браслетах, – испуганно говорит Колин. – Если их соединить, то получится именно кельтское плетение. Малфой берет браслеты и прикладывает подвески друг к другу: Гермиона видит что-то, действительно напоминающее переплетения. – Ты не знаешь, что именно они означают? – нервно спрашивает Гермиона. – Да ничего особенного, – пожимает плечами Колин. – Обычно их используют как окантовку для более сложных узоров, или же... что-то там есть, связанное с духовностью и... землёй. Это нужно у мамы спрашивать, она лучше знает. Гермиона, скомкано поблагодарив Колина, подскакивает и мчится к мадам Пинс: после недолгих расспросов мадам Пинс взмахивает палочкой и в руки Гермионы левитирует книга: о маггловской символике, написанная самим магглом. – Чаще всего кельтская плетёнка символизирует путь, – цитирует Гермиона Малфою. – Земной и духовный. – И нам это не даёт ровным счетом ничего, – скучающе отвечает Малфой. – Ты прав, – признаёт Гермиона. И чувствует, как усталость придавливает её к полу. К концу вечера она ложится в кровать и долгое время не может уснуть, прислушиваясь к каждому шороху. – Пожалуй, у вас есть способ от меня избавиться – найдите того, кто меня убил. Гермиона просыпается, садится на кровати и закрывает лицо руками. В этот раз сон повторяется, и в нём нет отличий. Всё та же омела, всё то же тело, руки на теле, руки на шее, которые душат, душат, душат. И в конце – лицо Малфоя. Гермиона раздумывает, пытаясь понять, что именно так сильно смущало её во всём сне, помимо очевидных вещей. Поцелуи. Удушение. Нестерпимо прекрасный Хогвартс, подготовка к Рождественскому балу и... Гермиона спотыкается на мысли. И понимает. – Рождественский бал, – говорит Гермиона на зельеварении. Она сидит рядом с Малфоем, готовит зелье болтливости и старается не сбиваться с мыслей, старается не напортачить с ингредиентами. – Бал? – хмыкает Малфой. – Скорее, небольшой приём. Хотя Слизнорту бы такое сравнение польстило. – Нет, я говорю именно про Рождественский бал, – отвечает Гермиона. – Смотри, на четвёртом курсе у нас был Святочный бал, в честь турнира. Но... – Никаких балов у нас отродясь не было, – Малфой снова перебивает её, снова заканчивает мысль. – А во сне... я уверен, что там проходит именно бал. Настоящий Рождественский бал. – Именно, – отвечает Гермиона. – Нам нужно узнать, в каком году в Хогвартсе перестали проводить балы. – И что нам это даст? – Это может сократить поиски, потому что у меня есть идея. Нужно найти выпускные альбомы с фотографиями учеников и... – И? – насмешливо спрашивает Малфой. – Что нам это даст? Думаешь, что фотография с нужным человеком волшебным образом засветится, стоит нам только на неё взглянуть? – Скажи, Малфой, что ты видишь, когда смотришь на потолок в Большом зале? – Свечи. Звёзды. Сейчас – снег, – скучающе отвечает Малфой. – А утром? – Серое небо и всё тот же снег. – И никаких очертаний созвездий? – подталкивает его к мысли Гермиона. Малфой на миг замолкает. Когда он поднимает голову от зелья и смотрит на Гермиону, в его глазах больше нет раздражения, злобы или же насмешки: только усталость. Всё, из чего они сейчас состоят – один огромный комок усталости и желания скорее всё прекратить. – Ты, разумеется, уже в курсе, что это за созвездие, – утверждает Малфой. – Андромеда, – говорит ему Гермиона. – Что, если это знак или же намек? Созвездие Андромеды мне прежде не встречалось на карте небосвода Хогвартса. – Знак и намёк на что, Грейнджер, пожалуйста, у нас отвратительная ситуация, больше конкретики, – поморщившись, быстро выпаливает Малфой. – На имя! – восклицает Гермиона, и сразу же получает предупредительный и грозный взгляд Слизнорта. – На имя, Малфой. Поэтому я и хочу найти выпускные альбомы Хогвартса. Поэтому я и хочу сократить поиски и узнать, когда здесь последний раз проводили бал. Вот как поступим: ты спросишь у Снейпа, я – у профессора МакГоногалл. Только нужно решить, где мы должны встретиться. Новое совместное патрулирование у нас ещё не скоро, и... – Сегодня приём у Слизнорта, – напоминает Малфой. – Там и поговорим. Гермиона соглашается. Оставшийся час они не отвлекаются и внимательно следят за зельем. Они получают заслуженное «Превосходно», выходят вместе из класса и идут в разные стороны, каждый – в свою гостиную. По крайней мере, Гермиона надеется, что Малфой идёт именно туда: чтобы найти Снейпа и как следует его расспросить. Гермиона находит профессора МакГоногалл и, скомкано, быстро поздоровавшись, спрашивает её о балах в Хогвартсе. – Балы? – удивлённо переспрашивает МакГоногалл. – Даже когда я училась в Хогвартсе, их не проводили. Думаю, вы что-то путаете, мисс Грейнджер. Единственный бал, который проходил в Хогвартсе – Святочный. – А... раньше? Может быть, балы проводили раньше? – С уверенностью могу сказать, что последние сто лет никаких балов в Хогвартсе не было, – уверенно говорит МакГоногалл. – Возможно, вы спутали нашу школу с Шармбатоном. Гермиона кивает и, попрощавшись с профессором МакГоногалл, уходит. Через час она уже в библиотеке и у неё в руках, по меньшей мере, десяток школьных альбомов. Все они, так или иначе, охватывают века с пятнадцатого по восемнадцатый. Гермиона возвращается в свою комнату, кладёт альбомы на каминную полку и решат прилечь на несколько минут. Гермиона не замечает, как засыпает. – Пожалуй, у вас есть способ от меня избавиться – найдите того, кто меня убил. Гермиона встаёт с кровати и чувствует, что её голова – тяжелая, ватная. Она смотрит на себя в зеркало и качает головой: синяки под глазами уверенно трансформируются в мешки, а цвет кожи отливает зелёным. Гермиона проводит в ванной больше часа, укладывает волосы добрых полчаса, а когда облачается в платье, надевает на шею кулон и накидывает красную мантию, понимает, что совсем забыла пригласить кого-то на приём к Слизнорту. Внизу её ждут Гарри и Полумна. Гарри улыбается и тепло говорит, что Гермиона выглядит превосходно, Полумна восторженно рассматривает кулон и тихо произносит, что Гермиона – красива, но выглядит крайне мёртвой. Гермиона понимает, что она говорит «сонной». Гермиона понимает, что это – правда, и только мягко улыбается Полумне, хвалит её платье и серьги-редиски. До кабинета Слизнорта они идут втроём, и Гермиона честно старается поддержать разговор и не выглядеть слишком обремененной. Кабинет Слизнорта украшен под стать Хогвартсу: всё в нём искрится и сверкает, всё в нем переливается, летают красные ёлочные шарики, сосульки искрятся на потолках и окнах, а по стенам плывут золотые узоры. Узоры складываются в слова. Рождество. Праздники. Пары. Леденцовые тросточки. Платья. Никогда не щекочите спящего дракона. Мыслю – следовательно, существую. Андромеда. Мыслю – следовательно, существую. Андромеда. Мыслю – следовательно, существую. Андромеда. И так – по кругу. Гермиона моргает. И понимает, что последних слов не было вовсе. Она вздыхает и пытается углядеть Невилла. Она помнит, что у него на подносе было шампанское, и сейчас ей именно оно и нужно. Гермиона рассеяно блуждает взглядом, пытаясь его найти. Гермиона смотрит на Малфоя: тот смотрит на неё, но не в глаза. На её шею, на её кулон. Малфой кивком указывает на множество пышных штор и сразу же идёт туда. Гермиона, выждав для приличия минуту, следует за ним. Когда они укрыты от посторонних глаз, Малфой произносит «Люмос» и указывает палочкой на отворот своего пиджака. У Гермионы перехватывает дыхание: она смотрит на небольшую, тонкую брошь, почти полную копию своего кулона. Отличие в том, что она отзеркалена, и ветви дерева смотрят вниз. Отличие в том, что его брошь сделана из тёмного, практически чёрного металла. – Где ты достала этот кулон? – спрашивает Малфой. – Мне его подарили в Шапке-невидимке, за покупку платья и мантии, – отвечает ему Гермиона. – А тебе? – Там же. Я покупал там свой костюм, – задумчиво говорит Малфой. – Ну что, Грейнджер, если у тебя завтра есть планы, то считай, что тебе придётся их отменить. Встретимся в Хогсмиде. – Но как?! Пойти в Хогсмид в учебное время – против правил, а мы – старосты. Так поступить мы попросту не можем. – В том-то и дело, Грейнджер, что я – староста. И отличник. Для того чтобы нормально учиться, мне нужно высыпаться. Для того чтобы выполнять обязанности старосты, у меня должны быть силы. Но до тех пор, пока в моей комнате, моей голове живёт что-то, что мешает концентрации, я могу прибегать к любым методам, чтобы прекратить данную ситуацию. Я понятно изъяснился, Грейнджер, или мне перейти на более примитивный язык? – О, прошу! – Гермиона раздражённо закатывает глаза и думает о том, чтобы скорее вернуться на праздник: ей действительно хочется забыть обо всех проблемах и веселиться. – С меня довольно. Удачного праздника, Малфой. Гермиона делает шаг в сторону и понимает, что ноги её не слушаются. Она не может сдвинуться с места и Малфой, судя по растерянному лицу, тоже. Не сговариваясь, они поднимают голову: и видят омелу. – Грейнджер, – смотрит на неё Малфой, и щурится зло. – Ты же пришла на приём с парой, ведь так? – Нет, я забыла пригласить Рона, – признаётся Гермиона и понимает, к чему Малфой задал этот вопрос. Если у тебя есть пара, пусть даже условная, омела не действует. Гермиона поднимает палочку, чтобы применить Инсендио, чтобы сжечь чертову омелу и развеять заклинание: Гермиона не успевает. Малфой хватает её за руку, чуть выше запястья, и коротко, зло целует. У Гермионы под глазами – искры, раскалённая ярость и опустошение. Гермиона понимает, что ощущения – не её. Она – вновь в Хогвартсе, и он прекрасен, как никогда прежде. На ней, платье, корсет, перетянутый так, что сложно дышать, и красная атласная мантия. На её шее висит кулон, а у человека, который её целует, похожая брошь. Когда человек перестаёт её целовать, она смеётся и убегает, чувствуя, как мантия развевается за спиной. Она останавливается. Оборачивается и говорит «встретимся в моей комнате». В её комнате – приглушенные свечи, у него – приятные прикосновения, и всё замечательно ровно до того момента, пока его руки не оказываются на шее. И душат, душат, душат. – Пожалуй, у вас есть способ от меня избавиться – найдите того, кто меня убил. Гермиона открывает глаза, Гермиона просыпается, отходит от Малфоя и с мстительным удовольствием сжигает омелу до состояния пепла. Кулон на её шее – тёплый. – Пожалуй, у вас есть способ от меня избавиться – найдите того, кто меня убил. Гермиона просыпается. Смотрит на себя в зеркало, ощущает недостаток сна, ощущает опустошение, ощущает, что ей под кожу забралось что-то мерзкое, что-то, что нужно вытащить. Гермиона собирается, берёт Карту Мародёров у Гарри и идёт на встречу с Малфоем, идёт в Хогсмид. Они молчат, и люди, которые их видят, не смотрят им в глаза, нервно косятся или же обходят по широкой дуге. Гермиона понимает, что сейчас они выглядят не лучше двух мертвецов, Гермиона понимает, что если они не разберутся с этим, то все слова, несказанные и несуществующие, окажутся правдой. В Шапке-невидимке – тихо, почти безлюдно, только пара покупателей медленно ходят среди витрин, с отстранённым интересом разглядывая платья. Гермиона подходит к женщине, смутно припоминая, что она – хозяйка магазина и, без приветствий или вежливости, показывает ей кулон. Её глаза на миг расширяются и, она, возмущенно смотря на Гермиону, говорит: – Это просто неслыханно! Выходит, вы, мисс, пробрались в мою комнату, чтобы украсть... Женщина замолкает и прикрывает глаза: у неё такой вид, будто она силится что-то вспомнить. Когда она снова смотрит на Гермиону, то извиняется, и устало машет рукой, предлагая проследовать за собой. У неё – миленькая комната в лавандовых цветах и рождественских украшениях. У неё тонкие фарфоровые чашки, вкусный чай и сочувствующий взгляд, которым она смотрит то на Малфоя, то на Гермиону. – Прабабушка предупреждала меня, что такое может произойти, – сказала она. – О чём? – спрашивает Гермиона. – Что, в один прекрасный день ваши украшения могут попросту исчезнуть? – Фамильные реликвии, – сухо поправляет её женщина. – Она сказала, что они могут оказаться у других людей. И если я буду жива, то я не должна сердиться. Гермиона отдаёт ей кулон, Малфой – свою брошь. Женщина взмахивает палочкой, и часть броши соединяется с кулоном. Гермиона видит крону дерева, которое растет вверх, которое растет вниз. Выше – светлее, ниже – темнее, и по украшению проходится, полыхает свет свечей. – Вы не знаете, у этого кулона есть скрытый символизм? – спрашивает Гермиона. – Не сказала бы, что он скрытый, – отвечает женщина. – Кулон символизирует душу и тело. Светлая крона, что растет вверх, обозначает тело, которое выглядит так, как и должно. Крона, что идёт вниз, обозначает души: выглядит так же, но все мы прекрасно понимаем, что чужая душа – потёмки. Отличия всегда есть. Гермиона кивает: в её голове звенит обыкновенная, донельзя простая мысль, но она никак не может обрести форму и стать полноценной. Гермиона думает, пытается сформировать полученное знание, но мысль стремительно ускользает, вновь оставляя её ни с чем. – Скажите, вам что-нибудь говорит имя Андромеда? – спрашивает Малфой. – Пожалуй, да, – задумчиво отвечает женщина. – Но для начала мне нужно посмотреть на фамильное древо своего мужа. Если вы не против, я оставлю вас ненадолго. Женщина уходит и возвращается только через пятнадцать минут. – У нас в роду было две Андромеды, – говорит она. – Одна из них закончила Хогвартс больше тридцати лет назад... – Вы говорите про Андромеду Блэк? – не говорит: выплевывает Малфой. – Которая вышла замуж за грязнокровку? – Я не в очень хороших отношениях с родственниками мужа, но, полагаю, вы правы, – холодно отвечает женщина. – А вторая? – спрашивает Гермиона. – Вторую зовут Андромеда Трэверс. Она училась в Хогвартсе в конце шестнадцатого века. Большего я вам сказать не могу. Гермиона тепло с ней прощается, благодарит за платье и мантию, Малфой стоит в стороне и молча ждёт. В Хогвартс они возвращаются в тишине ещё более гнетущей, но Гермиона не собирается сдаваться и, возвращаясь в свою спальню, она открывает альбомы и невесело усмехается: ей предстоит долгая ночь. – Пожалуй, у вас есть способ от меня избавиться – найдите того, кто меня убил. Гермиона просыпается и ей – холодно. Прежде, чем сбросить её тело в Черное озеро, нужно было бы убедиться, что она полностью мертва. Тогда она была живой, но слишком ослабленной: выбраться из-под толщи воды не представлялось возможным. Гермиона вспоминает свои попытки двигать руками, вспоминает, как пыталась задерживать дыхание. В конце: вода попадает в лёгкие. Гермиона смотрит на открытый альбом, видит улыбающуюся Андромеду Трэверс. Она выглядит прекрасно: у неё точеный нос, саркастичная улыбка и гордо задранная голова, но при этом всём тёплый, смешливый, открытый взгляд. Гермиона берёт альбом и кладёт его в сумку, проверяет расписание, понимает, что не закончила эссе по зельеваренью. Гермиона спускается к друзьям и всё время, что она идёт к Большому залу, она прокручивает в голове то, что у неё было, она пытается понять, что могла упустить. Ответа у неё по-прежнему нет. – Мисс Грейнджер, вы сегодня чудесно выглядите! Гермиона чувствует, будто попала в день сурка. Гермиона поднимает голову: и видит очертания созвездия Андромеды, видит, как оно становится ярче на голубом небе, потом – серее, видит, как оно светится, пытается что-то сказать, пытается что-то донести. Гермиона отрывает взгляд от потолка и смотрит на Слизнорта, улыбаясь. – А вы, профессор Слизнорт, как всегда галантны. – Спасибо вам, моя милая, – счастливо смеется Слизнорт и протягивает ей свернутый пергамент. – Это – приглашение на Новогодний приём. В Хогвартсе так редко проходят праздники, мне кажется, стоит брать от них всё. – Я полностью с вами согласна, – кивает Гермиона. – Что же, надеюсь, вы почтите меня своим присутствием, – кивает Слизнорт. – А теперь, прошу меня простить. Мне нужно найти мистера Малфоя и отдать ему приглашение. О, вон же он! Пойду я, а то, чего доброго, мистер Малфой сбежит и не заметёт следы. – И всё-то ему прощается! – раздражённо восклицает Рон. – Его отец – Пожиратель смерти, а с ним всё равно носятся, как с писаной торбой. – Рон, это беспочвенные обвинения, – морщится Гермиона. – У тебя нет никаких доказательств, так что, пожалуйста, не разбрасывайся пустыми словами. – А я и не разбрасываюсь пустыми смертями, – недовольно отвечает Рон. – И ежу понятно, что единственный пожиратель, который всё время был в маске – Люциус Малфой. – До тех пор, пока на нём маска, он может быть кем угодно, – резче, чем следует, отвечает Гермиона. – Так что, может быть, это вообще не Люциус. А кто-то другой. У них с Малфоем ночное патрулирование, и когда Гермиона видит его, то испытывает что-то, похожее на жалость. Малфой выглядит даже хуже, чем она. Гермиона смотрит на вены под его глазами, и ей кажется, что ещё немного: и они лопнут. Гермиона понимает, что её советы никому бы не помогли. Зелья им не помогают. Заклинания – тоже. А теперь ещё и поиски перестали приносить результаты. Их хватает на обход четырёх этажей и в какой-то момент они, не сговариваясь, садятся на один из подоконников. Гермиона смотрит в окно и думает, насколько же прекрасно, насколько же красиво, волшебно это Рождество. Ей хочется проснуться и понять, что это – лишь затяжной кошмар. – По поводу того поцелуя, – говорит Малфой. – Ты же понимаешь, что если бы не кулон и та дрянь, что происходит с нами, я бы в жизни к тебе не прикоснулся? – Нет, Малфой, не знаю, – морщится Гермиона. – Всё время, что мы не видимся, или видимся, или же разговариваем, я не в состоянии отделаться от мыслей о том поцелуе. Каждый раз, когда я думаю о нём, то уподобляюсь феям на День святого Валентина, за моей... – Я... – Не перебивай! – громко шикает на него Гермиона. – Так вот, за моей спиной вырастают крылышки и всё, чего мне хочется, это нестись к тебе сквозь преграды, чтобы скорее вновь окунуться в этот волшебный момент, который, несомненно, был лучшим за все шестнадцать лет моей жизни. Всё, я закончила. Можешь говорить. Малфой молчит долгое время, после чего говорит: – Сарказм редко помогает. – Неужели? А мне стало легче, – честно отвечает Гермиона. – Ты нашёл что-нибудь? – Нет, – коротко отвечает Малфой. – Пытался найти школьные альбомы, но половина из них бесследно исчезла. – Ах, вот в чём дело, – говорит Гермиона и достаёт из рюкзака альбом, протягивая его Малфою. – Вот. Теневая сущность Андромеды Трэверс там. Но тебе это ничего не даст. Малфой берёт альбом в руки и долго его пролистывает, светя палочкой на фотографию Андромеды. После чего убирает альбом в свой рюкзак и говорит, что пока придержит его у себя. Гермиона всё равно: этот альбом не открыл ей новых вещей, и Малфой – тоже не откроет. – Пожалуй, у вас есть способ от меня избавиться – найдите того, кто меня убил. – Пожалуй, у вас есть способ от меня избавиться – найдите того, кто меня убил. – Пожалуй, у вас есть способ от меня избавиться – найдите того, кто меня убил. Гермиона просыпается. Гермиона просыпается. Гермиона просыпается. Гермиона собирается, спускается в гостиную Гриффиндора, здоровается с Гарри и Роном, говорит, что с ней всё в порядке, смеётся по дороге в Большой зал, ест, смотрит на созвездия Андромеды, прилежно учится, прилежно выполняет обязанности старосты. – Пожалуй, у вас есть способ от меня избавиться – найдите того, кто меня убил. Гермиона стоит перед зеркалом и разглаживает складки мантии и платья. Гермиона смотрит на своё лицо и понимает, что синяков под глазами у неё почти нет. Гермиона понимает, что ей больше не страшно просыпаться, не страшно слышать слова в голове, не страшно слышать, что говорят люди в Хогвартсе. Гермиона смотрит на себя и думает, что даже если она не сможет со всем разобраться, с этим – можно жить. Это лишь дело привычки. Гермиона выбегает в гостиную Гриффиндора и натыкается на обиженный взгляд Рона. Гермиона едва не хлопает себя по лбу и уже было, подходит к нему, чтобы позвать с собой, но Рон, не дождавшись её слов, быстро уходит. В этот раз Гермиона идёт одна: ей не хотелось заставлять ждать Гарри и Полумну. На выходе из гриффиндорских гостиных она встречает Почти Безголового Ника, который галантно сторонится и пропускает её вперёд. – Мисс Грейнджер! – восхищенно говорит он. – Выглядите почти как она в день своей смерти. – Кто? – растерявшись, спрашивает Гермиона, прекрасно понимая, что Почти Безголовый Ник сказал что-то другое. Почти Безголовый Ник молчит какое–то время и внезапно улыбается, прищелкивая пальцами. – Красная Шапочка! Вот, на кого вы похожи. – Но у меня нет шапочки, – улыбается Гермиона. – Зато у вас есть плащ, – улыбается в ответ Ник. – В старой версии Красной шапочки у неё был именно плащ. Хотите, я провожу вас до приёма? Я там – один из почетных гостей, все обзавидуются, когда увидят нас вместе! – Спасибо вам, сэр Николас, но вынуждена отказать, – мягко извиняется Гермиона. – Хочу прогуляться в одиночестве. Гермиона идёт к кабинету Слизнорта, и вокруг настолько тихо, что она слышит эхо своих шагов и шуршание мантии, что колышется от сквозняка. Гермиона заворачивает за угол и резко останавливается, чтобы не врезаться в Малфоя. Она равнодушно смотрит на него, и получает в ответ такой же равнодушный, невыразительный взгляд. До кабинет Слизнорта их сопровождает обычная тишина, которая всегда царит между ними в такие моменты. Заходят они вместе и когда Гермиона видит улыбающихся сокурсников, которые веселятся и танцуют, ей становится спокойнее. С потолка сыплются снежинки, вокруг кружат новогодние звездочки и слышится приятная, ненавязчивая музыка. Гермиона танцует, разговаривает с тем, кто к ней благосклонен, обменивается улыбками с Гарри, утаскивает пару бокалов с шампанским с подноса Невилла, и приглашает его на один из танцев. Под потолком кружатся призраки: меланхоличная Елена Когтевран, угрюмый Кровавый Барон, чересчур громкий Толстый Монах и Почти Безголовый Ник, который выгодно отличается на их фоне, сыплет улыбками и комплиментами каждой даме. Гермиона улыбается ему, делает реверанс и сразу же замечает какое-то мельтешение: она смотрит в сторону воздушных штор и видит Малфоя, который жестом её подзывает. Прежде, чем войти в тень, Гермиона поднимает палочку, собираясь сжечь омелу, но её там нет: лишь на полу лежит пепел. – Грейнджер, вот скажи, ты совсем дурочка? – жалостливо говорит Малфой. – Нет, потому что я достаточно умна, – прищурившись, отвечает Гермиона. – Тогда почему ты, просматривая альбом, не сопоставила факты?! – разъяренно говорит Малфой. – Даже я, редко видящий ваше школьное приведение, всё понял. – При чём здесь сэр Николас? – открывает рот Гермиона. – Малфой, ты совсем спятил? – О, ну разумеется! – восклицает Малфой. – Тебе же и в голову не пришло просмотреть весь альбом, ведь так? – Нет, не пришло, – признается Гермиона. – А даже если бы я и просмотрела, то ни при каких обстоятельствах не могла бы найти там сэра Николаса. – Вот как? И почему же, Грейнджер? – Потому что я, в отличие от тебя, знаю историю своего факультета, – зло отвечает Гермиона. – Почти Безголовый Ник – приведение Хогвартса. Точнее, сэр Николас де Мимси-Дельфингтон. Он родился в пятнадцатом веке, Малфой, и умер – тоже. – Может быть, ты ещё дату и точный год знаешь? – усмехается Малфой. – Тридцать первого октября, в тысяча четыреста девяносто втором году, сэру Николасу де Мимси-Дельфингтону отрубили голову, – высоко задрав подбородок, отвечает Гермиона. – Сорок пять ударов топором по шее, и, всё же, голову до конца отрубить не смогли. Малфой... улыбается. Он действительно улыбается, и что-то в его взгляде, что-то во всём нём становится мягким, становится более спокойным. У него расслабляется лицо, плечи больше не напряжены, и он начинает смеяться, искренне, задрав голову. – Грейнджер, Грейнджер, – говорит он, и смотрит на неё, смотрит с искрящимся весельем в глазах. – Ты – не дурочка, признаю. Ты зазнайка, каких поискать. И ты такая честная, Грейнджер. Ты – такая честная. – Я не понимаю, к чему ты клонишь, – шепчет Гермиона. – К тому, что у тебя есть друзья, – по-прежнему посмеиваясь, говорит Малфой. – И ты, должно быть, веришь им. А если нет – пытаешься докопаться до правды, ведь так? И ты, девочка, которая в жизни не сталкивалась с настоящей ложью, за которой нет ничего, кроме тьмы, даже представить себе не можешь, что творится у людей в голове. У людей, которые не такие моралисты как ты, или же твои дружки. Гермиона не отвечает, ждёт, когда он закончит мысль. Гермиона смотрит в просвет штор: смотрит на призраков, и внезапно задается вопросом: почему они стали теми, кто они есть? Гермиона смотрит на Кровавого Барона: он носит цепи, он выглядит так, словно на нём – вся тяжесть мира. Елена ничем не лучше: за грустью и меланхоличностью её лицо поддергивается дымкой, и там виднеется одна лишь злоба. Шумный Полный Монах иногда замолкает: и смотрит остекленевшими глазами в пустоту. Лишь Почти Безголовый Ник весел и бодр, лишь Почти Безголовый Ник выглядит так, словно ему – море по колено, и что все, происходящее вокруг – вечная сплошная сказка и пиршество жизни. – Запомни, Грейнджер: никто не становится призраком только потому, что не хочет идти дальше, – говорит Малфой, следя за её взглядом. – Чушь всё это. То, что с ними происходит, наказание, которое они выбрали добровольно или же насильственно. Своё состояние они заслужили. – Малфой, я понимаю, что ты редко веришь в хорошее, но факты... – Факты? – улыбается Малфой. – Факты? Какие же прекрасные факты, Грейнджер. Слаженные – страсть. Тридцать первое октября, тысяча четыреста девяносто второй год, да? Ладно, допустим, поверю – не каждый день тебя убивают. А теперь, внимание: сорок пять ударов топором! Это же какой нужно быть, чтобы в такое поверить, а, Грейнджер? Я прямо таки представляю эту прекрасную картину: как он лежал и считал удары по своей шее, и вот, наконец, на сорок пятый удар, сорок пятый, святой Мерлин, Грейнджер, да что с тобой не так, наконец, умер! Малфой достает альбом и показывает ей теневые сущности, светит палочкой на человека, который находится чуть выше Андромеды Трэверс. Гермиона присматривается внимательнее и видит молодого человека, и Гермиона понимает, что даже годы мало изменили Почти Безголового Ника: лишь добавили пару морщин и складки вокруг рта. Гермиона смотрит внимательнее, пытаясь понять, что именно её смущает: потому что, очевидно, в этом альбом не должно быть Почти Безголового Ника, он родился на сто лет раньше. Гермиона надеется, что сейчас она поймет, что это – лишь нелепая ошибка. А потом она замечает. – Вот же... – говорит Гермиона. И отворачивается. – Дьявольщина. Гермиона говорит это: и тоже смеется. – Дьявол в деталях, – задумчиво говорит она. – Мне бы это стоило понимать. Когда рождественский приём заканчивается, Слизнорт подходит к Малфою, и по нему видно, что сегодня он перепил не только медовухи, но и шампанского. Слизнорт наклоняется к Малфою и громко расцеловывает его в обе щеки. Малфой выглядит потрясённым, оскорблённым до глубины души, и Гермионе становится легче. С каждым новым словом, с каждым новом действием ей кажется, что её отпускает. Когда все расходятся, Гермиона и Малфой подходят к Почти Безголовому Нику: он выглядит всё таким же счастливым, даже в своём одиночестве. Он занимает тем, что, широко открыв рот, то и дело проплывает сквозь стол с едой. – О, мисс Грейнджер, – грустно говорит он. – Честно вам признаюсь, стол на моём Юбилее смерти был куда лучше. Вам так не кажется? – Я как раз хотела поговорить об этом с вами, – задумчиво говорит Гермиона. – Когда я была на вашем Юбилее, со дня вашей смерти исполнилось, сколько? – Пятьсот лет, мисс Грейнджер. Мне грустно, что вы забыли. – Точно, – кивает Гермиона. – Пятьсот лет. Дата вашей смерти – тридцать первое октября. Год – тысяча четыреста девяносто второй, ведь так? – Однако, мисс Грейнджер, забираю свои слова назад, память у вас – великолепная! – Пятнадцатый век, – повторяет Гермиона. – Сэр Николас... какой же у вас красивый воротник. Гермиона чувствует, что Малфой резко к ней повернулся, чувствует его взгляд в стиле, мол, совсем всё плохо, Грейнджер, какой ещё воротник? Гермиона по-прежнему смотрит на воротник, на пышное жабо, которое так сильно любил призрак их факультета. – Моя мама, – говорит Гермиона, не смотря на лицо Ника. – Очень любит моду прошлых столетий. Вот ваш воротник, например, прекрасный образчик высокой моды конца шестнадцатого века... в Испании, если я не ошибаюсь. Гермиона поднимает голову и смотрит в глаза Почти Безголового Ника, видит, как на его лице застыла улыбка, видит его меняющийся взгляд: тоскливый, печальный, раздраженный и смиренный. Почти Безголовый Ник смотрит на Гермиону и говорит: – Вы действительно очень похожи на неё. В тот день, когда она умерла. Ник умолкает и морщится, молчит какое-то время, после чего снова открывает рот: – Как я и говорил, вам не следовало в это лезть, иначе вы можете стать мертвой... о, проклятье! Силы Мерлина, молю, отстань от меня! Хорошо, я расскажу правду, только прекрати! Простите, мисс Грейнджер, но я более не хочу здесь оставаться. Пойдёмте, я расскажу всё и вам и вашему спутнику. Но только по дороге. Почти Безголовый Ник начинает говорить сразу, стоит им только отойти от кабинета Слизнорта. – Мисс Грейнджер, вы знаете, за что меня казнили? – Вы хотели изменить внешность придворной фрейлины, но перепутали заклинание и отрастили ей бивни, – отвечает Гермиона. – Это то, что я знаю. А знаете, что я знаю ещё? Что это – ложь. – Так и есть, – согласился с ней Почти Безголовый Ник. – Видите ли, мисс Грейнджер, мистер Малфой, я не уроженец Англии, и приставка «де» в моей фамилии не имеет ничего общего с моим французским происхождением. Хотя, если бы у меня было фамильное древо, я был бы уверен, что... – Не отвлекайтесь, – резко перебивает его Гермиона. – Как грубо, – оскорбляется Почти Безголовый Ник. – Надеюсь, мисс Грейнджер, когда вы остынете, то извинитесь. Но да ладно, на чём это я... ах, да. Так вот, приставка в моей фамилии не имеет никакого отношения к Франции. Мой отец – урожденный испанец, и именно от его фамилии произрастают корни моей. Что же, вот вам правда: я действительно жил в Испании и, как вы верно заметили, именно в шестнадцатом веке. Я, мисс Грейнджер, родился в семье магглов, но тогда это слово не было в обиходе. Итого, что мы имеем: мальчика, которого пригласили в волшебную школу. Мальчика, который никогда не знал о магии, хотя чувствовал, что она в нём живёт. Знаете, я всегда смотрю на учеников, на обычных учеников, чьи родители – обычные люди, и я всегда, всегда удивляюсь – почему они так спокойны? Почему не задают вопросы, почему не метаются, почему не ставят под сомнение всё вокруг происходящее? Может быть, в эти времена учителя лучше следят за состоянием учеников. Может быть, дело было во мне. В любом случае, я рос в этой школе, учился и, разумеется, колдовал. И иногда, мисс Грейнджер, иногда, смотря на себя в зеркало, смотря на свои заклинания, смотря на потолок в Большом зале и учителей, я, словом... – Не принимали всё исключительно на веру, – усмехаясь, заканчивает Малфой. – Перебивать, хоть призрака, хоть человека, высшая степень грубости, – фыркает Почти Безголовый Ник. – Однако, мистер Малфой, вы правы. Честно скажу, большую часть времени всё было не так плохо: я понимал, что я маг, и я верил в то, что происходит вокруг. Но иногда... словом, иногда всё происходило как в горячке и я уже не понимал, где – реальность, а где – вымысел. Ник вновь замолкает и молчит он столько долго, что Гермиона не выдерживает, поторапливает его в приказном тоне: – И что же было потом? – Потом... я встретил девушку, – отмирает Почти Безголовый Ник, невесело усмехаясь. – Это было на шестом курсе, я, знаете ли, не смотря на всё происходящее, был прекрасным волшебником. Талантливым. И меня, разумеется, сделали старостой. В тот год и она стала старостой. – Андромеда Трэверс, – говорит Гермиона. – Да, Андромеда, – кивает Ник. – Самая прекрасная девушка в моей жизни. Умная, красивая, исключительно блистательная, и, не смотря на свой факультет и стереотипы, с ним связанные... знаете, она была бесконечно доброй. – Хотите сказать, что вы полюбили друг друга? – спрашивает Малфой. – В вас, грязнокровку, влюбилась чистокровная волшебница? – Малфой! – восклицает Гермиона. – Зря вы так, мисс Грейнджер, ваш спутник задал правильный вопрос. И отвечая на него: да. В меня влюбилась чистокровная волшебница, и я, смею вас заверить, любил её в ответ. Прежде, чем он продолжает, Гермиона понимает, Гермиона знает, как заканчивается их история. – Вы задушили её, – говорит Малфой. – Да, задушил, – отвечает Почти Безголовый Ник, отвечает спокойно и без каких-либо эмоций. – Но я этого не хотел. Тогда моё состояние... обострилось. Тогда, мистер Малфой, был Рождественский бал, настоящий бал, а не маленький приём у преподавателя. Тогда Хогвартс был прекрасен, как никогда прежде, Хогвартс дышал магией, был ей наполнен, а я был как-никогда счастлив. Рядом со мной – была она, Андромеда, прекрасная Андромеда. И в это Рождество она преподнесла мне самый прекрасный подарок – себя. Знаете, мистер Малфой, тогда... я не хотел, я действительно не хотел этого. Но я смотрел на неё – и не верил. Не верил, что всё происходящее – реально. И тогда... я решил посмотреть, что будет, я просто хотел согнать марево, узреть реальность. И я... – Положили руки ей на шею, – продолжает за него Малфой. – И начали её душить. – Я не смог остановиться. Когда я понял, что наделал, Андромеда уже была мертва. – Андромеда не была мертва! – сжимая кулаки, кричит Гермиона. – Вы не первая, кто мне это говорит, – грустно усмехается Почти Безголовый Ник. – Тем не менее, я думал, что её больше нет. Я отлевитировал её тело к Чёрному озеру. А дальше... дальше я стал призраком Хогвартса. И не хотел, чтобы меня связывали с событиями, которые произошли. – Зачем она это делает? – спрашивает Малфой. – Чего хочет? Думает, мы сможем вас наказать? Думает, что мы расскажем директору, и он примет меры? Чего она добивается? – Ох, мистер Малфой, – качает головой Почти Безголовый Ник. – В Хогвартсе есть привидения, которые совершали поступки куда страшнее моих, и вы, директор, министр Магии, да сам Мерлин, чего уж там, не в состоянии что-то сделать. Я всегда буду призраком Хогвартса. – Тогда зачем? – повторяет Малфой. Вместо Почти Безголового Ника Малфою отвечает Гермиона: – Она просто хочет, чтобы кто-то знал, – говорит она. – Ей... ей просто нужно, чтобы кто-то знал правду. Вот и всё. – Что же, мисс Грейнджер, тут вы правы, – отвечает Почти Безголовый Ник. Он откидывает в сторону голову и слегка наклоняется вперёд. – А теперь, позвольте мне откланяться. Почти Безголовый Ник медленно уплывает к стене, но прежде, чем окончательно исчезнуть, он поворачивает своё лицо, своё донельзя растерянное лицо к Гермионе: – Скажите, мисс Грейнджер... наш разговор – правда? Всё, что происходит вокруг, правда? – Убирайтесь, сэр Николас, – устало говорит Гермиона. Когда Почти Безголовый Ник исчезает, Гермиона понимает, что меньше всего на свете хочет возвращаться в свою комнату. Она минует этажи, мастерски минует Филча и быстро доходит до главных ворот Хогвартса, распахивая его двери. Пока она бредёт, ей становится холодно, и ей приходится достать палочку, чтобы наложить на себя согревающее. Когда Гермиона останавливается близ Чёрного озера, то смотрит себе под ноги и замечает, что красная мантия испачкалась в грязи и подтеках снега. – Заболеешь же, Грейнджер, – слышит она голос Малфоя за своей спиной. – Я наложила согревающие, – отвечает Гермиона. – Просто... не хочу я сейчас быть в Хогвартсе. – Когда-нибудь тебе придётся вернуться. – Да. Через несколько часов – возможно. Гермиона не возвращается через несколько часов, она лишь постоянно обновляет согревающие чары, неспешно шепчет, разговаривает, переругивается с Малфоем и смотрит на корку льда, покрывающую Чёрное озеро. К рассвету озеро искрится под первыми лучами солнца, становится похоже на чистое стекло. Хогвартс – величественен и затоплен снегом, небо – сияющее тёплое молоко. Они с Малфоем сидят на земле, и от согревающих чар, которые они постоянно обновляют, пространство вокруг них полностью растопилось от снега. Малфой играется с палочкой, шепчет заклинание, и Гермиона видит, как из-под земли начинает пробиваться мелкая зелёная травка. – Мыслю, – говорит Гермиона. – Следовательно, существую. – Это слишком очевидная мысль, Грейнджер. – Да, – соглашается она. – Было бы хорошо, если бы кто-нибудь, в своё время, сказал её сэру Николасу. Гермиона оборачивается и вновь смотрит на Хогвартс. Она знает, что внутри он: сплошь новогодние украшения, искрящиеся сосульки и золотистые завитки, бегущие по стенам. Гермиона смотрит на сам фасад и думает, что в это Рождество Хогвартс прекрасен, как никогда прежде.