The last warrior

      Вы когда-нибудь задумывались о том, какую огромнейшую роль играет время в нашей жизни? Да-да, то самое время, которое тикает на наших наручных или настенных часах, будильниках, таймерах, ратушах... И течёт это время по разному: то медленно, как ленивый снегопад в безветренную погоду, то быстро, как потоки скорой реки. Мы сами решаем, с какой скоростью ему лететь. Но самое интересное, что никто не может оценить его. Мы не можем увидеть его ровно так же, как и пощупать. Оно есть, но в тоже время его нет.       А ещё оно неподкупно. Каким бы богатым ни был человек, он не сможет купить себе даже крупицу, хотя бы минутку времени сверх отведённого ему срока. — Не делай такое лицо, Люси. — Раздражающий своими интонациями голос сделался глуше обычного.       Она думала, что еще долго не столкнется с этим. Что еще долго не придется думать о потере, которая для всех без исключения неизбежна. Возможно, она верила, что окажется особенной – а ведь она была ей!.. Но только не в этот раз. Время никого не щадит.       Локвуд, упрямый, иногда слишком самоуверенный, до последнего не подавал вида. Пока просто-напросто чуть не погиб. Призрак простер над ним свои полупрозрачные руки, а он не увидел его. Люси и Джордж наблюдали, как их лидер слепо вертится на месте, не в силах отчетливо разглядеть врага. Тогда они осознали. Тогда они заставили осознать Локвуда, у которого, впрочем, заняло время облечь свое поражение в слова.       Хуже всего, что об этом зашуршали все газеты Лондона, направо и налево крича заголовками вроде "Стив Ротвелл современности теряет свой дар: какова судьба легендарного агенства?", или того хуже: "Локвуд и ко" на грани распада? Что случилось с Энтони Локвудом?"       Статный молодой человек двадцати одного года, в котором едва угадывался тот семнадцатилетний проныра-Локвуд, смотрел в камин пустыми глазами.       Глава агентства – точнее сказать, бывший глава – действительно сильно изменился с того самого раза. Ни депрессия, ни апатия, неуловимо владевшие им, никак не отражались на его лице. Без дара или с ним – Локвуд лидер и никогда не позволит своим собственным чувствам взять верх над долгом вести людей за собой. Его полную моральную опустошенность, его переживания и горе потери выдавал не до конца затянутый галстук, разлитое какао, покусанные губы, излишняя забывчивость и ненормальное количество сахара в чае Энтони. Не каждый смог бы заметить всё это, лишь самым проницательным ну или близким людям, прожившим рядом с ним не один год, было видно, как новый для него страх сжирал Локвуда изнутри. Свою рабочую рапиру — закаленную в сражениях с призраками, покрытую свидетельствами того, что не лежала без дела — и свою цепь он не стал забрасывать в дальний угол. Наоборот, парень гордо повесил их на одну из стен кухни, как будто отдавая честь доблестным бойцам, отслужившим своё. Под ними красовалась маленькая именная табличка.       Сзади подошли. Чей-то знакомый лоб упёрся между лопаток, Энтони впустил под своё крыло Люси. Она не жалела его, не утешала и ни в коем случае не упрекала. Просто была рядом. Молчание говорило о подавленном состоянии Энтони куда больше, чем хотелось бы, поэтому глава агенства поспешил его нарушить: — Я не вижу, — сухая констатация факта.       Под боком опять завозились и приобняли за пояс. — Я знаю, — после короткой паузы. — Что будет дальше?       И правда, что? Он вполне мог бы взять под опеку несколько подающих надежды ребят из ночной стражи, с помощью Джорджа и Люси вылепить из них ещё одно поколение первосортных агентов, но... Нужно ли это ему? Выдержит ли и без того истерзанная совесть такой ответственности за жизни других? Смирится ли душа с собственным бессилием? — А дальше будет жизнь, — Локвуд слегка прижимает Люси к себе, последний раз взглянув на языки пламени.       С этого момента он не выходил на задания, а стал персональным тренером по фехтованию. — Этого следовало ожидать, согласись, — вновь шепнул Череп.       Банка стояла на своем месте на подоконнике. Слабые лучи ноябрьского солнца озаряли ее, делая стекло и его содержимое призрачными во всех смыслах. Плазма была не видна, но присутствие призрака ощущалось. Слабое, пробивающееся через пелену измерений. — Может, тебе повезло, что ты умер до того, как сам потерял Дар, — хмуро отозвалась Люси.       Яркие глаза Джорджа за толстыми стеклами очков перестали сверкать энтузиазмом расследования, а больше глядели угрюмо. Перестали, конечно, не сразу, а спустя полгода, как Локвуд отошел от дел, Люси не считала. Просто однажды она подумала, что Джордж напоминает Киппса. "Апатия, – решила она, когда Джордж вдруг отказался идти на задание – Пройдет".       Но не прошло. Джордж увильнул раз, другой, третий. Не стерпев, Люси вызвала его на разговор. Это было непросто, бессменный исследователь "Локвуд и компании" упирался, как мог. — Все бунтуют, — философски заметил Череп, — хоть и по-разному. И ты дольше всех. Ты в этой компашке самая упрямая.       Люси не спорила, у нее не было на это сил, к тому же его слова не звучали ехидно. Просто констатация факта. — Да что с тобой такое, Джордж?! — кипятилась она тогда. Уже два года прошло. Не верится.       Он молчал, без выражения глядя в камин. — И правда, Джордж. Ты понимаешь, что подвергаешь своего коллегу риску, отказываясь помогать? — поддержал ее Локвуд.       Джордж молча слушал. Пока они не устали возмущаться. И потом, по-прежнему не поднимая глаз на друзей, сказал: — От меня уже нет толка. Я больше ничего не воспринимаю. Ничего.       Теперь он считается продвинутым и матерым экспертом в области сверхъестественного, его собственное оборудование весит всё на той же стене на кухне, прямо над диваном, рядом с амуницией Энтони. А ведь не мог самому себе признаться, что время сражений ушло. Люси сочувствовала, но еще не понимала, каково это, вступить в последний бой, который точно будет проигран.       Максималистом быть ужасно трудно, думалось Люси. Если любить что-то – то отдаваться делу целиком и полностью, нырять в омут с головой; если ненавидеть – то точно так же, всей душой, и гори оно все синим пламенем. Никакой золотой середины, никакой стабильности! Вот Холли – ей можно было бы в этом плане и позавидовать. Она "сбросила карты" чуть позже Джорджа, хотя ее Дар никогда не был таким уж сильным. В одно светлое утро она просто заявилась в дом номер 35 на Портленд-роу с коробкой пончиков в руках, привычно налила всем чаю и как бы между делом сказала, что ее Дар исчез, и в сфере охоты на Гостей ловить ей больше нечего. Спокойно, без лишних эмоций. Тут же заверила всех, что будет навещать компанию и гостить как можно чаще. Через неделю все соответствующие документы были подписаны, и девушка упорхнула искать себя в других промыслах. Люси недоумевала какое-то время: неужели можно вот так бросить что-то что составляло твою жизнь довольно долгое время? Без тени печали и сожаления? Нет, Холли точно не максималист (хотя ее рапира и цепь также почетно пополнили коллекцию старого особняка).       И только спустя еще пару дней, спустя пару тройку косых взглядов от Локвуда и Джорджа, Люси осознала - она осталась одна. То есть совсем одна. Она стала последним бойцом на поле битвы человека и времени... — У тебя странные представления о везении. Или ты предпочла бы умереть, лишь бы иметь возможность со мной разговаривать? — хихикнул призрак.       Пожалуй, прежде она бы огрызнулась на него. Ушла. Накрыла какой-нибудь тряпкой. Но теперь лишь мрачно усмехнулась и щелкнула по стеклу ногтем. Она не сказала вслух, потому что оба знали: она многое бы отдала, чтобы иметь и дальше возможность говорить с ним. Последние минуты утекали, убегали, уносились со сверхсветовой скоростью, и ничто не удержало бы их.       Последующие три года стали и благодатью и проклятьем для Люси. Она все взрослела, стала полноценной двадцатичетырехлетней девушкой (что уж там говорить о Джордже, которому в следующем месяце стукнет двадцать пять, или тем более о Локвуде, который оказался в трех шагах от тридцати), но дара не теряла. Изменилась просто жутко: вытянулась, приобрела по-женски взрослые черты лица и фигуры, а на мир смотрела все так же, глазами бунтующего подростка. Не скроем, что она стала настоящим ветераном, легендой, ведь едва ли кто из агентов доживал до такого возраста, не теряя при этом ни Зрения, ни Слуха. Люси знала: ей завидуют. Пусть пытаются скрыть, пусть маскируют, но завидуют. и Киппс, и Джордж, и Кэт Годвин, даже Локвуд. Мастер рапиры, чуткий слухач, отличный стратег... она была одинока. Нет, конечно, ее чувства к Локвуду никуда не делись, более того, они окрепли и оказались взаимны, но на вершине всегда так холодно!       Все было просто замечательно, но, черт побери, как же мучительно просыпаться каждое утро со страхом, что все, чем она живет, исчезнет и растворится во времени! Иногда на нее нападали кошмары: она просыпалась в мокром поту и потом долго разговаривала с Черепом, чтобы успокоиться, чтобы удостовериться, что Дар еще с ней. Каждый день мог стать последним. Каждую минуту в голове крутилась навязчивая мысль о том, что ничего в этом мире не вечно и что нужно использовать каждый отведенный девушке миг. Люси стала просто жить на работе. Всё отчаяннее становились ее поступки, всё радикальнее меры. И в этом нет ничьей вины, просто все действия выдавали ее с головой: девушка боится этого страшного момента.       А он настал так незаметно... Просто когда тебе нужно вглядываться в Тень, чтобы разглядеть ее, и напрягать зрение изо всех сил, чтобы не упустить из виду Спектра, это заставляет напрячься. Напрячься и начать готовиться к неизбежному. И, нет, Люси не стала брать по пять заданий на ночь и не пыталась угнаться за всем и сразу, но выжимала всё возможное из общения с тем, кто всегда был рядом - хотела она того или нет - кто подсказывал и направлял, кто часто ехидничал и говорил обидные вещи.       День за днем на протяжении двух месяцев силуэт Черепа медленно угасал, голос становился тише, шипел иногда, как старое радио и, что особенно пугало, пропадал местами. Сегодня Люси пришла под утро с задания, на которое ходила одна, и едва нашла в себе силы принять душ. Несмотря на то, что всего пару часов назад она избавилась от очередного Гостя, ей захотелось перемолвиться словечком с Черепом. Она оставила его на кухне. Лениво жуя оставленное в вазочке печенье, Люси постучала по банке ногтем. Клапан на крышке теперь она не закрывала.       Банка оставалась безмолвна и темна, хотя обычно Череп, зная, во сколько примерно она возвращается (если она не брала его с собой), не упускал ввернуть что-нибудь про ее колоритный видок. Подавляя поднимающуюся в душе волну паники, Люси попыталась еще раз. Потом тихо позвала его. Подождала. Окликнула громче. Призрак не отзывался.       Заварив себе кофе отчего-то мелко трясущимися руками, Люси уселась за стол напротив стеклянного контейнера. Обжигаясь, она глотала напиток, в который забыла не то что добавить молока, а даже положить сахар. Предрассветные сумерки медленно сменялись восходом солнца, а ответа все не было. Люси трясла банку, стучала по ней, говорила в самую крышку, где содержимое отрезала от реальности серебряная решетка. - Да куда ж ты пропал... на Ту Сторону? Неужели там меня совсем не слышно? - Это тебе не слышно, - неожиданно подал голос Череп. - Я уже минут десять как здесь. А ты оглохла, что ли?       Этот вопрос привел Люси в настоящее бешенство. Она грохнула банкой о стол и наорала на своего напарника. Тот отреагировал на удивление спокойно; и тогда Люси поняла, что своей дурацкой шуточкой он просто попытался разрядить обстановку. Только что ее Дар дал такую слабину, какой не давал никогда. Мост между мирами наконец пошел последней и фатальной трещиной.       Люси молча взяла банку и поднялась с ней в мансарду. Теперь ее использовали под склад разных вещей, которые редко, но бывают нужны. Они лежали на старой кровати, где она когда-то спала, под окном, на полу и возле двери. Люси скинула их часть с подоконника и уселась туда сама, поставив банку рядом с собой.       Тринадцатое ноября разгоралось над Лондоном, балуя его жителей таким редким в это время года солнечным светом. Его лучи озаряли комнатку под крышей, где они провели вместе столько времени. Так много сказали бессмысленных слов, всегда забывая о самом важном. Чем ярче делался рассвет, тем четче становилась комната и бледнее - призрак в банке. — Я больше не услышу тебя. — Да. — И не увижу. — Верно.       Она ощутила, как внутри что-то рвется. Он не сказал, играя ехидными интонациями, "ты всегда видела не очень, дорогуша". Не хмыкнул насмешливо "ну и радуйся", и не поддел "теперь дошло до тебя, какой я ценный". Люси знала, почему; и Череп знал, что она знала. Сейчас, на пороге конца, не имело смысла притворяться и паясничать друг перед дружкой, как они привыкли. И этого больше не будет. Черт бы с ними, с призраками. Не будет больше того, кто понимал ее, как ни парадоксально, лучше других. Лучше всех, наверное. Вернее, он будет, но она не сумеет связаться с ним. От бессилия Люси крепко сжала кулаки, так, что ногти впились в ладони. — Это больно.       Она говорила не о той боли, которая слегка покалывала руки. А о той, которая черной дырой распахнулась где-то в груди и вряд ли когда-нибудь закроется. После короткой паузы он тихо согласился: — Пожалуй.       Шелест плазмы едва достигал ее слуха. Люси до рези в глазах вглядывалась в призрак-банку. Мерцание ихора казалось теперь обманом зрения. Оно вызывало желание поморгать, потереть веки. — Что мне делать? — Жить дальше. — Как? — Как раньше. — Как раньше уже не будет.       Череп не спорил. Они замолчали. Такие важные мгновения, и вдруг совершенно нечего сказать! А ведь иной возможности не представится. Никогда.       Никогда. Это слово резало хуже остро отточенного клинка. — Я буду рядом, — вновь заговорил призрак. Люси не расслышала его с первого раза. Да и весь их отрывистый диалог она еле-еле улавливала его слова. — Не бойся, не стану подглядывать, как ты переодеваешься.       Она задохнулась. От возмущения? От гнева?.. Нет. Люси сглотнула ком в горле и выдавила: — Идиот.       Череп хихикнул. Не злобно, а так, просто. Люси сидела, зажмурившись. Веки жгло. Она держалась. Или трусила. Ей не хотелось смотреть, как он исчезает. — Я не смогу говорить с тобой, — сказала она. — Но ты все равно... как-нибудь... давай о себе знать.       Призрак засмеялся. — Дурында. Ты не сможешь почувствовать никакой экстрасенсорной энергии. — Обещай.       Хоть и искаженную стеклом, Черепу было видно фигуру Люси, усевшейся на подоконник. Она подтянула колено к груди, сцепила пальцы в замок и смотрит неотрывно в одну точку. Голос звучит бесцветно, но твердо. — Это невозможно, Люси. — Просто обещай!       Призрак чуточку помолчал. Наивных дураков, полагающих, что их связь не прервется, тут не было. Однако порой все мы нуждаемся в милосердной лжи. — Я попробую.       Люси кивает и наконец находит в себе силы посмотреть на банку. Ей кажется, что она видит контуры призрачного лица и два огонька, похожие на глаза. Он задумчиво проговорил: — Наступит день и ты начнешь забывать, что призраки были в этом мире.       Люси сомневалась, и так ему и сказала. Череп хихикнул. — Я-то всегда буду рядом, так легко от меня не отделаешься, — прошелестел его шепот у нее в ушах.       Последний огонек плазмы мигнул и погас. Темная банка, пронизываемая слабыми лучами солнца, смотрела на Люси пустыми глазницами запертого внутри черепа. — Я и не собиралась, — негромко ответила она.       Больше Череп ничего не сказал.

***

      Момент, когда всё только закончилось, Карлайл предпочитает не затрагивать. Потому что больно. Очень. Потому что такое всеобъемлющее бессилие вспоминать не принято. Потому что истерику и утешения вспоминать неприятно. Потому что след от её кулака всё ещё красуется на мансардном полу. И ещё тысячи «потому что».       Банка гордо стояла на отдельном столике в углу комнаты, прямо у той стены, которая собрала теперь уже точно всю коллекцию рапир и цепей. Люси поправила сосуд так, чтобы череп повернулся боком. Эффектно. Так, как он любил... Что-то тянущее и тёплое свилось клубком в груди девушки — настольгия?— Люси вспомнила, как выглядело некогда плавающее в эктоплазме кривляющееся лицо. Лицо верного товарища и наставника. Да, хорошие деньки были....