Город

      23:00. Стуча пальцами по клавишам, я, наверно, ужасно разозлил своего соседа по комнате. Ничего не могу с собой поделать, хочется писать-и всё тут. На этот раз я заканчиваю свой рассказ про беднягу, осуждённого на смертную казнь через повешение. Как такое может прийти на ум 20-летнему юноше, спросите вы. Что ж, отвечу: по-моему, все писатели психи. Все, без исключения. Наше тело-это сосуд для двух людей: нормального и бесшабашного безумца, желающего высказать всё, что ему хочется. Для этого второго человека не существует рамок. И-что самое интересное- этот безумец может прийти к тебе в любую минуту и сказать: -Как делишки, Влад? А я вот пришёл навестить тебя. Хочешь расскажу интересную историю? Ну-ка пусти меня за руль.        Спустя час я дописал свой рассказ, убрал ноутбук в портфель, взял пальто и вышел из номера. Всё вокруг погрузилось в безмятежный сон. Шагая по коридору, я всё размышлял о своём бедняге. Мне стало жаль его, горькая ему досталась участь, несправедливая. Но что поделать? Весь наш мир полон несправедливости. Я вышел на улицу, и струя ветра ударила мне в лицо, разбросав космы чёрных волос. Я достал сигарету. Закурил. Глубоко затянулся и выпустил дым. По телу пробежала приятная дрожь.        На небе застыл серебряный диск, вокруг которого, словно маленькие светлячки, ярко светили звёзды. Ветви деревьев слегка покачивались, и их тени выглядели, как скрюченные пальцы, стремящиеся схватить тебя и унести в неизвестность. Мимо пробежал чёрный кот, оскалив свои зубы, которые в свете луны казались чудовищно острыми. Всё живое и неживое словно затаило дыхание в эту первомайскую ночь и приготовилось к древнему, как смерть, ритуалу.       Я вышел на главную улицу и побрёл мимо бесконечных магазинов и уличных фонарей. Ох, как же я ненавидел себя за это, лучше бы улёгся спать. Питер, несмотря на довольно поздний час, был как никогда оживлён. На меня двинулся поток спешащих куда-то людей. Они толкали друг друга, кричали, бежали. Взглянув на их лица, грусть заполнила моё тело. Все они были до смешного одинаковыми. Я подумал о карнавальных масках. Представил, как утром эти людишки просыпаются ни свет ни заря, чтобы обмазать своё лицо толстым слоем макияжа, как они напяливают на себя эту маску обыденности, как лезут из шкуры вон, чтобы выглядеть более красивыми. Куда подевалась присущая каждому человеку индивидуальность? Быть может, она сейчас кричит в агониях, требуя, чтобы её выпустили. Наверное, я псих, раз мысленно оплакиваю чью-то индивидуальность. Ей богу, я ненормальный.       Мне вдруг ужасно захотелось выпить. Нет, я хотел напиться, чтобы стереть из памяти этот ужасный образ однотипных людей. Хотя-кого я обманываю? — память не упустит случая поиздеваться надо мной. Господи, как же я ненавижу Питер. Пробираясь сквозь толпу и получая бесконечные тумаки, я всё же сумел добраться до ближайшего бара. Вошёл, и в нос ударил тяжёлый запах хмеля и табачного дыма. В заведении играла рок-музыка. Хоть где-то мне повезло. Внутри бар не отличался особой примечательностью: одна большая стойка и несколько стульев перед ней. Шесть электрических ламп наполнили зал ярким светом. До того ярким, что каждый посетитель представлялся бледным, исхудалым больным. В дальнем углу в коробках стояли опустевшие бутылки. На стене, будто гигантский отпечаток ладони, красовалась плесень. Здесь царила особая атмосфера, которую нигде не встретишь, кроме баров. Не обращая внимания на завсегдатаев, я подошёл к бармену и попросил: -Порцию текилы, пожалуйста.        Он молча кивнул, взял бутылку текилы марки «1800», акробатическим движением, свойственным каждому бармену, подкинул бутылку вверх и виртуозно поймал её. Наверно, бармены в прошлой жизни были жонглёрами, если прошлая жизнь вообще существует. Я, в принципе, не верю во всю эту чушь, связанную с Богом и загробным миром. Если Бог и существует, то он сейчас посиживает на своём перистом троне, попивает колу да глумится над нами.       Наконец принесли текилу. Я одним глотком осушил стакан, попросил повторить. Бармен, слегка прищурившись, посмотрел на меня, затем спросил: -Тяжёлый день, мак? -Скорее да, чем нет, -ответствовал я. Мне ужасно захотелось поговорить с ним. Текила тёплым ручьём протекала по моему телу, уши покрылись багрянцем. -Скажите, не скучно вам здесь работать, в этом маленьком баре с пыльными и заплесневелыми стенами? -Не скажи, мак. Не скучно. -Он взял тряпку и принялся вытирать стаканы. -Всегда найдётся какой-нибудь мужичок, который выпьет и начнёт вытворять различные трюки. Смешно бывает иногда. Чаще всего, конечно, всё заканчивается тем, что я вышвыриваю его на улицу. Но бывает и смешно, да. -Понятно, -говорю я.       Обернулся и увидел мужчину в серой водолазке, плотно обтягивающей тело. Он рассказывал даме, сидевшей рядом, какой-то похабный анекдот. Мне стало до того скучно, что я отвернулся и уткнулся лбом в руки. Мой бармен как раз поставил передо мной новую порцию текилы. -Пей, мак, -он посмотрел на меня испытующе, словно хотел своими тёмно-зелёными глазами проделать во мне дыру. -Тебе это явно сегодня не помешает, по крайней мере, хуже уже не будет. -Ты прав. Хуже, точно, не будет, — я взял стакан и снова выпил залпом. Тело обдало жаром.       Спустя минут пять после моей увлекательной беседы с барменом я осознал, что всё ещё могу привлекать чьё-то внимание: ко мне подошла женщина и начала обо всём расспрашивать: -Скажи, мальчик, что ты здесь делаешь в столь поздний час? — её красные глубоко посаженные глаза смотрели прямо на меня. Сальные волосы были собраны в конский хвост, а пахло от неё просто ужасно. Захотелось умереть. -Я потерявшийся сын президента, — мне показалось, что она настолько пьяна, что поверит в эту чушь-она поверила. -Что? -глаза выкатились из орбит. Нижняя губа оттопырилась, из-за чего взгляду открылся ряд жёлтых зубов. -Вы слышали меня, мэм, — я из-за всех сил старался сохранять серьёзное выражение лица. -Во всех СМИ уже известна награда за меня.        Она продолжала на меня смотреть и указывать пальцем. Платье было испачкано вином, и багровое пятно начало поедать синюю шёлковую материю. Мне стало жаль её, и я повернулся к бармену, чтобы заказать ещё текилы и забыть этот нелепый вид. Но как только я повернулся к ней спиной, женщина во всё горло завопила: -Держите его! Это пропавший сын президента! Держите его, недоумки, пока он не убежал!        Её визг был подобен поросячьему. В один миг кричавшая приковала к себе взгляды всех посетителей. Они с недопониманием глядели на неё, а затем все разом рассмеялись, кто-то даже от смеха стакан выронил, и он с дребезгом разбился об пол. Женщина, всё ещё продолжая тыкать в меня пальцем, неспешно ретировалась с такой заискивающей улыбкой на лице, что меня всего передёрнуло; я понял, что не смогу больше здесь оставаться. Хорошенько посмеявшись, люди вернулись к своему обычному занятию: сегодня у них выходной, можно отдохнуть после тяжёлой недели. Меня же к этому времени уже не было.        Я вышел на улицу и тут же съёжился от леденящего ветра. Холод обволакивал меня своими липкими щупальцами. На небе по-прежнему ярко светила полная луна. Крошечные льдинки украшали тёмное небесное полотно. На западе образовалась мутно-оранжевая полоса сумерек.        Я достал пачку сигарет PARLIAMENT и закурил одну. Затянулся, но в этот раз не стал резко выдыхать, позволил дыму поглубже забраться в мозг, затянуть плотным занавесом всё то, что «посчастливилось» мне сегодня увидеть. Дрожа каждой клеткой своего тела, я пошёл к мостовой, посмотреть на «чудо-архитектуру» Питера.        Представьте, что внутри каждого из нас растёт цветок. И каждый пережитый день, каждая выраженная эмоция является неким удобрением для нашего цветка. Если мы злы или апатичны растение вскоре завянет и, наоборот, если добры, отзывчивы- будет расти и постепенно вырастет в какое-нибудь прекрасное дерево, твёрдое и красивое.        Глядя на этих проходимцев, я начинаю не без разочарования понимать, что люди беспощадно жертвуют своим временем и красятся множеством красок, чтобы выглядеть более привлекательными, чтобы замуровать свою духовную нищету. Я подумал, что если бы Сатана обещал всех сделать привлекательнее внешне, то смог бы купаться в душах.        Я продолжал идти, а печаль и скука отравляли меня изнутри. Впереди мелькнуло какое-то чёрное пятно. Я подошёл поближе и увидел нищего, сидящего у забора и просящего милостыню. Он был одет в тонкий полушубок, в красную шапку с помпоном и в валенки. Протягивая худую руку, он что-то говорил, но мало кто останавливался, чтобы помочь старику. Я остановился около него, наскрёб в кармане оставшуюся сдачу с бара и бросил в бумажную коробку. Нищий посмотрел на меня-этот взгляд потом долго преследовал меня! — и щемящее чувство несправедливости и сострадания волной нахлынуло на меня. Яркие живые голубые глаза резко контрастировали со впалыми щеками, исхудалым телом, седыми всклокоченными волосами. В нём ещё теплилась жизнь, но, как мне показалось, это ненадолго. Старик попытался выдавить из себя улыбку, уголки рта дрогнули и обнажили беззубый рот. Я вдруг понял, что не смогу больше на это смотреть и побежал прочь. Я бежал без оглядки и чувствовал, как что-то тёплое и мокрое прокатилось по моей щеке.        Деньги и материальное благополучие — всё это является преходящим. В один пасмурный день удача может отвернуться и забрать всё, что у нас есть. Мне открылось, какие же мы, люди, жалкие. От нас ничего не зависит. Мы, словно пешки в чьей-то игре, безвольно подчиняемся кому-то или чему-то свыше.        Дойдя наконец до моста, я прильнул к нему и стал всматриваться вдаль. Красочные, высоченные здания завораживают взгляд. Всё это представилось мне живым океаном электричества. Машины-это мелкие рыбешки, вечно несущиеся куда-то, небоскрёбы — древние киты, надменно смотрящие на нас, ну, а мы, люди, -это планктон, живущий в неведении.        Всё это обман. Лицемерие. Это только внешне так прекрасно и сказочно, но что вы скажете, если перед вами откроется истина во всём своём ужасном откровении? Захотите ли признать правду, какой бы страшной она не была? Вряд ли. В этом-то и заключается всё наше ничтожество: мы лучше будем лелеять перед собой сказочные образы, чем признавать настоящую правду, касающуюся каждого из нас        Питер стал надоедать мне. Я почувствовал непреодолимое желание сбежать отсюда. Уехать в какое-нибудь тихое местечко, где нет знакомых лиц. Там, в этом местечке, можно пойти к речке, присесть к одинокому дереву, растущему у самого берега, и начать читать любимую книгу, вдыхая ароматные запахи природы и бумаги. Да, книги и вправду обладают своим специфическим запахом.        Осознав, что денег на дорогу нет, расстроился: похоже, я застрял здесь. Начал доставать из внутреннего кармана телефон и-о чудо! — выронил банковскую карту. А я и забыл про неё. Почувствовал тепло, исходящее от надежды убраться из этого города к чертям.        Сняв с банковской карты деньги, я пошёл на ближайший ЖД вокзал. Купил билет в один конец и стал ждать своего поезда. Я ужасно замёрз и проголодался. Сидя на скамейке, представлял, как буду уезжать, а люди-манекены выразят фальшивое недоумение на своих разукрашенных лицах. Уголки рта расправились, и на лице появилась улыбка. Я ощущал предвкушение другой, спокойной жизни. Раздался гудок. Затем ещё один. -Это мой поезд, — крикнул я.        Люди укоризненно на меня посмотрели, но мне было плевать. Я бежал навстречу новой жизни. Я спасался от ненасытной, всепожирающей пасти города. Я поднялся по ступеням, и мой поезд умчался прочь.