Шторм и штиль

Ярость, переходящая в восторг — почти всё, что остаётся к этому времени, всё, что он знает, когда видит Уинен. Нет ни удивления, ни даже прежней радости, только мимолётная досада: зачем она здесь? Море поёт его яростью, пенится и бушует, терзает берег, вгрызаясь всё дальше и дальше. Чего бы ни хотела Уинен — это не имеет значения. "Остановись!" — звуки её голоса почти лишены для Оссе смысла. В какое-то слово они складываются с трудом. Остановиться? Остановиться — зачем? Волны мутные от каменного крошева и крови мелких живых существ, буря превратила море у побережья в кипящий котёл. Такова свобода. Такова его истинная сила — это всё, что ещё воспринимает его сознание. Уинен упряма. "Если ты так силён", — голос её звенит, голос не даёт покоя, прорывается сквозь красноватый туман, окутавший разум, затягивающий зрение — "ты сможешь удержать это". И она стремительно бросается вперёд. Оссэ ждёт нападения, готовится бороться с ней, но Уинен просто скользит сквозь бурю, не сопротивляясь ей. Они всё ещё связаны, и Оссэ чувствует — поток его освобождённой силы терзает её дух. Он видит, как разлетается на части её ожерелье владычицы, как сам её образ, словно разрываемая ветром волна, становится нечётким, как беснующаяся в такт его гневу стихия рвёт её пенные косы Ей больно. Из очередного буруна она выступает, облачённая в фана. Они близко к берегу, и босые ноги Уинен резко белеют на мокрых камнях. Буря снова бьёт её, отшвыривая в сторону, на скалы. Она не утонет, даже в фана, но ей трудно, и пальцы её напряжены, когда она цепляется за кромку выступающего из пены камня. Это безумие. Сквозь восторг прорывается страх: почему она не защищается? Он должен что-то сделать. Не делать. Остановиться! Он не может. Ужасное понимание обрушивается на него тяжелее, чем волны на земную твердь: он не может удержать, прекратить всё это. Он почти забыл себя. "Уходи отсюда!" — хочет он сказать, но не может и этого: слова не складываются даже в мыслях. Прежде Оссэ казалось, что дело в нежелании отвечать кому бы то ни было, но теперь ясно: он и это забыл. Его сознание подобно самой буре, спутанное, охваченное полным беспорядком. Сама стихия, почти потерявшая данный Отцом дар мыслить, понимать мир — всё, что от него осталось. "Вернись" — Уинен настойчива. Волны, кажется, способны разорвать её, ракидать фана обезображенными ошмётками по всему берегу, но она не боится. Он даже не может попросить её не делать этого, не рисковать. Она поднимается вровень с ним, теперь уже снова облечённая силой, но всё ещё хранящая образ Воплощённой. "Вернись!" Её сила лепит его заново, и длинные волосы удерживают беснующийся шторм. "Вернись ко мне" "Я не могу". Но она не отпускает его. И снова Оссэ видит её фана — гибкое, сильное, горячее тело с жемчужно-белой кожей прижимается к нему. Сила Уинен всё ещё струится сквозь него вместе с этим живым жаром, выдирает из обнажившейся сумасшедшей стихии земную плоть, почти обычную, почти настоящую. Её поцелуй словно овеществляет Оссэ. Сознание, "я", цепляется за ощущение самого себя здесь, теперь, с ней. Вихрь, который тоже он, мог бы вырвать ей язык, выбить ровные зубы и разорвать этот чувственный рот, но теперь его нет — и тёмное море швыряет их двоих — обоих облачённых в тела Детей, на скалу. Боль пронзает спину Оссэ, и боль благословенна, потому что она тоже принадлежит телу. Живому существу, а не урагану. Тяжесть тела Уинен, её объятья и мокрое скольжение длинных волос словно останавливают безумие. — Дее-р..жи мме-ня, — голос не слушается, горло чужое, но он сипит эти слова просто потому, что вспомнил теперь, как. Ласки её обжигают, и наслаждение привязывает к миру сущему, смиряя чудовищную силу. *** Оссэ лежит на камнях, прижимаясь головой к бедру Уинен. Небо и море безмятежны, но настоящего покоя Оссэ теперь не узнать до конца мира. Он слишком хорошо помнит, какая мощь таится в нём — и какое неистовство. Разрушить всё, что дорого, разметать созданное и разорвать на части близких или просто тех, кто слабее — даже обещанных Детей — он действительно может. Все они могут, наделённые от Отца силой. Оссэ подозревает, что Высокие тоже знают об этом, ведь они мудрее его. Разбить этот мир, как стекло, стоит только дать волю гневу, отказаться от возложенного долга... Все они могут. Дети, он узнаёт позже, верят, что непадшим айнур неведом страх. Но Оссе известно, что это не так.