Синдром Ганзера

      Эта история произошла накануне Рождества… Читатель, ты уже почувствовал запах мандарин?       Створки автобуса с характерным звуком сомкнулись за моей спиной, и я проверила всю ли себя я забрала из переполненного в такой час городского транспорта. Рюкзак при мне, наушники в ушах, телефон в кармане пуховика. Вроде бы ничего не посеяла. Пока меня подпихивала одна настырная тётенька, в попытках отвоевать мою территорию салона для своей необъятной задницы, сработал телефонный сенсор и музыка вырубилась. Из-за этого в ушах вместо рождественских хитов раздражающе пиликали оповещения Line-мессенджера. Господи, ну кто может строчить мне сообщения в такую рань? Хотя… знаю кто. Естественно эти двое: Мин Хёк и Чжэ Хё.       Мин Хёк и Чжэ Хё — мои бывшие одногруппники, а ныне коллеги по интернатуре. Некогда мы грызли гранит медицинских наук вместе, радовались, страдали и пьянствовали тоже вместе, а затем нас троих удачненько забросили в одну и ту же Клинику Северанс при университете Ёнсэ для прохождения одного большого этапа, завершающего наше обучение по специальности «Психиатрия».       Не то, чтобы мы были выдающимися студентами. Отнюдь. Я пошла по этой тернистой тропинке только потому, что родители хотели, чтобы один из их отпрысков был юристом, а второй непременно стал доктором. Поскольку их первую мечту осуществил мой старший брат, у меня просто не оставалось выбора. Мин Хёк был сынком богатых предков, поэтому им не нужно было делать много лишних телодвижений, чтобы выложить миллионы вон за обучение своего единственного чада. Учился он не очень усердно, но когда его родичи узнавали о том, что их избалованный мальчик нахватал плохих отметок, то перекрывали ему денежный кислород, и тогда он брался за голову и сдавал всё чуть ли не экстерном. Чжэ Хё… вообще отдельная песня. Он красив, как… даже не знаю кто. Думаю, что самый привлекательный мужчина во Вселенной наверняка спасовал бы перед ним, уступив победу нашему Хё. Но сколь бы он ни был неотразим, его глупость явно затмевала это его внешнее достоинство. Если быть более точной: он был не умнее пробки в бутылке. Однако, его родители принадлежали старинной династии врачей, поэтому как бы он не хотел стать игроком сборной по бейсболу, его судьба была предрешена ещё до того, как он был зачат.       Вынув, наконец, надоедливый телефон из кармана, я проверила общий чат. 48 непрочитанных. Да они сдурели что ли? Нажав на прокрутку, я прочла кое-что «из последнего» от этих двух бездельников:       чжэхё: «Кто-то отхватит сегодня дежурство. Опять опаздываешь?»       минхёк: «Олаф уже спрашивал о тебе. Можешь не торопиться. Спалил».       чжэхё: «У сменной регистраторши сосочки даже через халат просвечивают. Как думаешь, она согласится пообедать со мной?»       минхёк: «Канеш согласится, медсёстры всегда тащатся от врачей».       Фу, зачем они пишут такое здесь, когда могут сказать это друг другу и так? Пропускаем.       чжэхё: «Соо~, раз уж всё равно смерти тебе не избежать, будь другом? Сгоняй в кафешку и возьми нам по коктейлю, а?»       минхёк: «Мне кофе. Чёрный. Без сахара».       чжэхё: «А мне молочный коктейль с карамельным наполнителем».       минхёк: блюющий анимированный смайлик.       чжэхё: смайлик, блюющий радугой.       Ну что мне ещё остаётся, кроме как удовлетворить пищевые потребности этих дуралеев? В конце концов, они всегда прикрывают меня перед доктором Паком, да и, кроме того, разве мы не банда? Я повернула у ближайшего перекрёстка налево и забежала в кофейню, где мне быстро собрали заказ, потому что знали, что я всегда спешу. Один чёрный кофе для Мин Хёка, карамельно-молочная херня для Чжэ Хё и латте с пенкой для доктора Пака… Кстати, да, доктор Пак!       Доктор Олаф* (Олаф* — персонаж известного мультфильма «Холодное сердце». Пак Кён на самом деле похож на этого Снеговика, даже сами ребята из Block B так говорят — прим. автора), как мы называем его за глаза, или Пак Кён — моя головная боль последние четыре месяца. Он молодой преуспевающий психиатр, практикующий в Северанс, который вот-вот должен защитить кандидатскую. Очень скоро рядом с его инициалами на табличке возле рабочего кабинета прибавятся заветные «к.м.н.»* — (кандидат медицинских наук* — прим. автора). Но хуже всего, что он мой наставник на практике, мой непосредственный руководитель. Как и все молодые доктора он безумно заносчив и себялюбив, такое ощущение, что его донельзя раздутое эго продолжает ежедневно расти. И это было бы ещё полбеды, если бы он не имел репутацию местного ловеласа. Он не пропускал ни одной юбки, точнее — ни одного женского халатика. Медсёстры так и вились возле него, а он пользовался этой сомнительной популярностью и вовсе не скрывал своего сексуального темперамента. Поначалу он вёл себя со мной достаточно холодно и не проявлял особого интереса, потому что мы трое сидели у него в печёнках. Я и ребята были первыми интернами, которых поручили ему. Но как нельзя скоро он стал докапываться до каждого словечка, написанного мною в историях болезни, стал чаще оставлять на дежурства, а однажды он даже имел наглость погладить мою коленку, после чего я забыла о том, что такое юбки. Парни сказали, что только незрячий не заметил бы, что доктор Пак таким образом пытается склеить меня. Но как-то это не возвысило его в моих глазах, и что уж там… меньше всего мне хотелось иметь такую выдающуюся служебную заслугу, как «была потрахана Пак Кёном», поэтому я старалась держаться с ним на расстоянии. И пересекаться с ним мне нисколечко не хотелось, посему мой организм выработал собственную реакцию отторжения: как можно дальше откладывать встречу с ним, т.е. опаздывать.       Запыхавшаяся от побегушек, я влетела в фойе и предъявила пропуск на посту охраны. На мониторе экрана появился скан моего унылого лица, повторяющий фото с бейджа, и надпись внизу: Ву Со О, интерн. Лифт быстро домчал меня до нужного этажа и уже за первым поворотом я столкнулась с ребятами, которые скучали у автомата со снэками.       — И года не прошло, — Мин Хёк мельком глянул на меня и продолжил яростно долбить ребром кулака по кнопке автомата, пытаясь вытрясти из него застрявший в ячейке сэндвич.       — Да не вывалится он, возьми что-нибудь другое, — Чжэ Хё угорал над приятелем, уминая свой сэндвич за обе щеки. — Где мой коктейль?       Я вскрыла картонный сундучок, в который мне упаковали напитки, и протянула обжоре его жопнослипочный заказ.       — Карамельный? — недоверчиво переспросил Хё.       — Да карамельный, карамельный, — закатила глаза я. — Привет. А вы чего не в ординаторской?       — Тебя ждём, — Мин Хёк, наконец, смирился со своим провалом в противостоянии века: человек vs торговый автомат, и бухнулся на диванчик, потягивая своё горькое кофе безо всего. Когда он кушал, ямочки на его щеках обозначивались сильнее обычного, и это было настолько мило, что Чжэ Хё никогда не упускал возможности сфоткать его за едой, что доходило даже до потасовок. Но сегодня Мин Хёк был слишком невыспавшимся, поэтому он просто позволил ему сделать это с собой в очередной раз. — Думаешь, нам так хочется огребать за тебя? Нашла дураков.       — Сегодня он сильно не в духе? — я нахмурилась, готовясь услышать подтверждение своему предположению.       — Наоборот, — Чжэ Хё, передавая эмоцию удивления, округлил глаза и раскрыл рот, откуда на нас незамедлительно полетели крошки от того, что он там пережёвывал. — Мы с Би Бомом даже поспорили не от того ли это, что он совершил коитус* (коитус* — половой акт, лат. — прим. автора) с той малышкой из процедурки.       Я ещё сильнее свела брови, силясь припомнить всех сестёр из процедурного кабинета.       — Ну такая с каре, как у тебя, маленькая с жопой как у Кардашьян, — Мин Хёк объяснил всё как нельзя понятнее.       — Аааа, с тооой, — я более-менее поняла, о ком они толкуют. — Да ну, мне она как-то не очень.       — Ну это тебе. А Олафу она в самый раз, — Хё таки доел свой сэндвич и залпом прикончил коктейль, предварительно сняв с него крышку. — Считай, с ней ему не надо засовывать вкладыши в обувь, чтобы казаться выше.       — Меня затошнило от упоминания о Паке, — заупокойным голосом констатировал побледневший Мин Хёк. — Ну или от кофе. Без сахара он похож на… жидкое говно.       — А меня не затошнило, потому что я пил вкусный коктейль, — Чжэ Хё приблизил своё ольджанское личико к Хёку и щедро отрыгнул ему прямо в нос.       — Сука, — на этом слове Мин Хёк сделал Чжэ боевой захват и понадкручивал ему уши, так смахивающие на равиоли.       — Ну всё, хорош придуриваться. Пойдёмте уже, время почти 9:00, — я подхватила сундучок с одиноко барахтавшимся в нём латте и мы пошли.

***

      Мы появились в ординаторской раньше, чем доктор Пак, что можно было бы расценить как 60% нашего успеха, ибо он терпеть не мог, когда рабы в наших лицах испытывали его королевское терпение. Часы показывали 9:05, когда сам Пак Кён-щи предстал перед нами во всей красе. Выглядел он как всегда свежо и аккуратно: белоснежный халат педантично отутюжен и как всегда распахнут, позволяя разглядеть тому, кому это было нужно, его подтянутые формы, волосы цвета злаковых культур довольно мило уложены, его большие, почти круглые глаза выражали абсолютную невозмутимость и ещё… хитрость.       — Ну что, простейшие, все в сборе? — он обвёл нас взглядом поочерёдно. Сначала Чжэ Хё, потом его глаза плавно опустились ниже — на меня, и вновь сделали некрутой подъём — на Мин Хёка.       Мы поклонились и поздоровались, как того требовал уважительный этикет. В конце концов, от этого человека зависело то, станем мы в итоге врачами или нет.       — Что на это раз, Со О? Ты опоздала потому что.., — Пак Кён прошёл за его личный «никому, кроме меня, нельзя им пользоваться» столик в ординаторской, увлекшись хаотичным раскладыванием амбулаторных карт. — Ну я слушаю.       — А, я… опоздала потому что.., — боковым зрением я увидела, как у Чжэ Хё намякиваюся смешинки в уголках глаз и незаметно двинула ему локтем в поджелудку, — … я хотела сделать вам приятное и отстояла очередь в кафе за латте. Вот, — я поставила на стол напиток для Пак Кёна и с победной улыбкой вернулась к своим долбоклюям.       — Что, правда? — доктор Пак изумился так, словно я только что вручила ему награду «Врач года-2017». — Спасибо большое! — он проткнул трубочкой отверстие в крышке и потянул ароматное содержимое стаканчика. — Так любезно с твоей стороны, но ты же знаешь, что это не освободит тебя от дежурства? — несмотря на то, что во взгляде его дьяволята отплясывали джигу-дрыгу, он подарил мне самую невинную в мире ангельскую улыбку. Волк в овечьей шкуре, блин. Двуличный козёл.       — Буда рада поработать с вами сверхурочно, — я опустила голову, как приличествует провинившемуся, а Чжэ Хё, тем временем, с трудом сдержал потуги злорадственного ора, грозящегося вырваться в любую секунду.       — Составят ли тебе компанию молодые люди покажет сегодняшний день. По крайней мере, они-то пришли вовремя. Я специально поинтересовался на пропускном посту, — Пак Кён проверил мою реакцию на сказанное. Моё лицо оставалось каменным. Его же было… пиздец каким слащавым. Убила бы.       — Мы будем стараться, да Чжэ Хё? — Мин Хёк повернул голову к красавчику, а тот подтвердил всеобщие намерения трудиться усердно, отрапортовав по-солдатски: «Так точно!»       — Тогда пока ваш сиюминутный запал не иссяк — выбирайте, — доктор Пак указал своей миниатюрной рукой на медицинские карты, из которых буквально мгновение назад он закончил раскладывать пасьянс. — Сегодня вы самостоятельно будете проводить сбор анамнеза, самостоятельно поставите диагноз и назначите лечение. Если хотя бы один из вас облажается, что вам всем за это будет?       — Дежурство? — нерешительно поинтересовался Мин Хёк, переглядываясь со мной и Чжэ Хё.       — А что так неуверенно? — Пак Кён дался диву. — Врач никогда не должен сомневаться.       — Тогда я выберу, у меня хорошо развита интуиция!       И прежде, чем мы с Хёком попытались возразить, Чжэ подошёл к столу доктора Пака и ткнул на папку, лежавшую прямо возле его локтя.       — Что ж, прекрасный выбор, господин Ан, — Пак Кён улыбнулся примерно той улыбкой, с которой Гринч ворует Рождество. — Ну и чего вы трое, собственно, ждёте? В лекторий, бегом!       Мы подорвались, как ошалелые, и наперегонки кинулись к лифту. Говнюк Кён был тем ещё шантажистом и умел настраивать людей друг против друга. Из ординаторской вдогонку иронично прозвучало: «Эй! Примитивные формы жизни? Без меня опрос не начинать!»

***

      Мы прибыли в приёмное отделение, которое несколько отличалось от приёмников обычных больниц. Здесь было много смотровых, оборудованных дверями с металлическим покрытием, всяческими сигнализациями, а также тревожными кнопками. Одна из таких комнат была специализированной. Некогда это был лекторий, где студенты могли наблюдать электроконвульсивную терапию через стекло. Теперь же это была секция для опроса сложных пациентов, постановка диагноза которым требовала консилиума. Думаю, что доктор Олаф специально направил нас сюда, чтобы от души поржать над нашими жалкими попытками худо-бедно опросить больного.       В отличие от других помещений, украшенных к празднованию Рождества, эта часть клиники выглядела унылой. Я и ребята расселись на скамью напротив гнетущей камеры и принялись дожидаться своей участи. Услыхав за распашными автоматическими дверями чью-то поступь, мы напряглись и… сразу же облегчённо выдохнули, когда перед нами появился Тэ Иль — здешний санитар. С виду этому персонажу можно было дать не больше 18-ти, потому что выглядел он чертовски молодо. Ли Тэ Иль был низенького роста, носил круглые очки и пышную причёску с пробором посередине — вылитый студент-ботаник. При всём при этом он был качком, его руки от плеч до кистей были забиты татухами, а на шее у него красовалось зловещее изображение летучей мыши, которое он старательно залеплял пластырем в рабочие дни. Мы с пацанами успели с ним сдружиться, потому что он был, во-первых, фриком, а во-вторых, в доску своим.       — Вам крышка, лузеры, — Тэ Иль поручковался с ребятами и рассмеялся своим высоким смехом, похожим на крик чайки. Сегодня на его котелке был надет обруч с рожками Рудольфа*. (Рудольф* — рождественский олень — прим. автора) Для полной картины не хватало только красного носа.       — Чего это? — Чжэ Хё не сразу осознал всю критичность ситуации, в которую мы влипли по его милости, продолжая лыбиться над прикидом санитара.       — Да потому что меня предупредили кого к вам вести, — Тэ Иль втиснулся между мной и Мин Хёком, закинув ногу на ногу. Затем он пошарил в кармане своей голубой формы и извлёк оттуда три мандаринины, угостив ими каждого из нас. Мин Хёк отдал свою мне, что сделал и Чжэ Хё, следуя его примеру, но… сильно погодя.       — Это ты сам или заставили? — Хё указал пальцем на рожки Тэ Иля. Все давно заметили, что он елозит попой по дивану и больше не может сдерживаться, лишь бы Тэ дал ему добро на совместное селфи.       — Я, конечно, двинутый, но не настолько, — Тэ Илька сделал миленькое эгьё и Чжэ Хё щёлкнул затвором камеры своего мобильника. — Распоряжение главнюка. Создавать праздничное настроение психам.       — Наш подопытный… буйный? — опасливо поинтересовался Мин Хёк.       — После укола аминазина не особо, но то, что он натворил перед тем, как попасть сюда… волосы на заднице дыбом встают, — Тэ Иль почесал пальцем свой маленький правый глаз, из чего я сделала новое открытие: в его очках вообще нет стёкол.       — Расскажи, расскажи! — Чжэ Хё осёкся, когда двери отделения распахнулись и Пак Кён явил, наконец, свой лик народу.       — А, всё шушукаетесь. Меня небось обсуждаете? — доктор Олаф пожал руку Тэ Илю, и тот, в свою очередь, поспешил встать, тем самым выражая почтение среднего персонала высшему. — Миленькие рожки. Почему моим олигофренам до сих пор не выдали такие?       Мин Хёк посмотрел на Кёна с таким видом будто хотел ему втащить по первое число, но вместо этого он просто стиснул кулак и убрал его в карман халата.       — Ну раз вы сплотились против меня, тогда пройдёмте. Покажите мне первоклассную командную работу, «коллеги», — доктор Пак жестом пригласил нас войти внутрь, и уже после того, как ребята переступили порог, он придержал меня за руку и обжёг меня одним из тех соблазняющих взглядов из его арсенала, что мне по-настоящему сделалось неловко и я почувствовала, как заливаюсь румянцем.       Мы оказались в небольшом помещеньице с приглушённым светом, одна из стен которого представляла собой внушительных размеров стекло, через которое можно было наблюдать смотровую половину. Застекольная секция не изобиловала интерьером, там находились: стол, два стула и настольная лампа. Мало кто из пациентов подозревал о том, что за ними подсматривают сквозь зеркало на стене, и ещё меньший процент приходился на тех, кто догадывался о кнопке тревоги под столешницей.       Доктор Олаф опёрся о рабочую поверхность, отложив историю болезни в сторону, и включил торчавший посередине микрофон, похожий на те, какие бывают в студиях записи:       — Раз-раз. В эфире Пак Кён. Вы слушаете очередной выпуск остросюжетного радиоспектакля «Тупая и ещё тупее тупого».       Я и парни закатили глаза к потолку, а доктор, просмеявшись, скомандовал:       — Заводите пациента.       После слов доктора Кёна, мы могли наблюдать, как тяжёлая дверь по ту сторону приоткрылась и в её проёме появился худой человеческий силуэт. Свет в смотровой был намеренно тусклым на тот случай, если у психически больного имелась фотофобия, поэтому мы с ребятами прищурившись подались вперёд. Он был молод и довольно высок по сравнению с Тэ Илем, который зашёл следом с электрошокером в руках. На нём больше не было рождественских рожек. Голова пациента была опущена и пряди волос ниспадали на лицо, поэтому рассмотреть то, что оно выражало, не представлялось возможным.       Я почувствовала, как Чжэ Хё занервничал и поспешил отыскать мою ладонь, крепко сжав её:       — Он стрёмный. Народ, он стрёмный!       Мы с Мин Хёком шикнули на нашего аутиста и он примолк. Тэ Иль что-то сказал бедолаге в смирительной рубашке, но тот и ухом не повёл. Очевидно, он предложил ему присесть, но тот остался стоять. Тогда наш крутой санитар в наколках повернулся к зеркалу с его стороны и пожал плечами, давая нам понять, что пациент не реагирует на просьбы.       — Вот ваш мышонок на сегодня, — доктор Пак выключил микрофон и обратился к нам, раскрыв досье на подопытного. — Ким Ю Квон, 92-го года рождения. Доставлен в Северанс прямиком из полицейского участка для судмедэкспертизы. Днём ранее этот обаяшка был сцапан группой специального назначения на месте совершённого им преступления, повлёкшего за собой многочисленные жертвы, а именно в количестве 12-ти человек, семерых из которых не удалось спасти. Пятеро оставшихся в данный момент пребывают в критическом состоянии. Среди них есть молодая особа, а именно: так называемая «девушка» этого ублюдка, лицо которой он заживо сварил, окунув её голову в кипящий чан с юкидяном* (юкидян* — острый горячий корейский суп — прим. автора) на задворках ресторана, где и происходило всё действо. Среди жертв есть как случайные посетители, оказавшиеся в тот день не в том месте и не в то время, так и непосредственные работники сего злополучного заведения, которым он нанёс увечья, несовместимые с жизнью при помощи холодного оружия. После совершённого насилия, наш красавчик как ни в чём не бывало покинул кухню и закончил свой ужин, после чего был успешно передан в руки стражей правопорядка. Конец. Как вам? Я хорош в дикторском искусстве? — Пак Кён с нескрываемым любопытством водил по нашим лицам своими лупатыми глазами в ожидании похвалы.       — А… как он объяснил своё поведение в участке? Есть какие-то сведения? — Мин Хёк первым подал голос после услышанного.       — Нет. Когда его упекли в КПЗ он уже впал в кататонию. Но при задержании он орал, как потерпевший: «Она предала меня! Предала! Я всех их уничтожу!», — Олаф попытался спародировать крики больного на свой, как ему казалось, шутливый манер. — Думаю, здесь имеет место быть сердечная драма, — на этих словах Пак Кён вручил папку с собранной информацией Чжэ Хё. — Здесь есть снимки с места преступления. Пожалуйста, ознакомьтесь. Недееспособным он уже признан. От вас я требую постановки верного диагноза.       Чжэ без отлагательств раскрыл папку и перед нами предстало всё её ужасающее содержимое: фото обожжённых лиц, вместе с остальными изувеченными частями человеческих тел, колотых и резаных ран, разделочных ножей, которыми этот чёртов психопат их наносил. Да он им там настоящее кровавое светопреставление устроил… Наш ольджан резко изменился в лице, побледнел, и, зажав рукою рот, выбежал из лектория. Сделал он это малость поздновато, потому что я успела заметить, как между прижатой к губам ладонью и его подбородком струится выпитый им молочно-карамельный коктейль.       — Сегодня дежуришь, Ан! — доктор Кён торжественно прокричал это в спину обблевавшемуся бедолаге. — Каждый раз одно и то же. Когда он уже привыкнет?       — К этому невозможно привыкнуть, — покачав головой возразил ему Мин Хёк, оправдывая Чжэ Хё. — Смею предположить, что это острый приступ маниакальной шизофрении. Тем более вы упомянули кататонию — характерный симптом.       — Ли, ты меня прямо поражаешь, — Пак Кён хлопнул Мин Хёка по плечу, как давнего друга и рассмеялся. На губах Хёка просияла горделивая улыбка, он-то думал, что он в яблочко попал. — … своей одноклеточной очевидностью, — эти обидные слова стёрли улыбку с лица моего приятеля. — Ву, а ты что думаешь?       — Исходя из представленных вами сведений, сложно сделать максимально точное заключение. Для того, чтобы поставить предварительный диагноз, необходимо опросить пациента, — выкрутилась я, тем самым заслужив похвалу от Олафа.

***

      Когда я и Мин Хёк, наконец, подошли к критической черте и Тэ Иль запустил нас в клетку с шизофреником, случилось то, чего никто из нас не ожидал: пациент внезапно подал голос и наотрез отказался отвечать на вопросы доктора Ли. Когда Хёк объяснил ему, что не он здесь как бы главный, а доктор, ублюдок омерзительно расхохотался и рванул к нему, покуда не подоспел Тэ Иль и не ужалил его электрошокером. Он обессиленно повалился на стол, взвыв от боли, а Мин Хёк разразился бранными ругательствами, потирая прокушенную шею, из который вытекала струйка вязкой крови:       — Вампир блядский! Да чтоб на тебе лоботомию возобновили! Я лично позабочусь о том, чтобы тебе зубы все до одного повыдергали. И знаешь, что тогда тебе останется? Свой собственный хуй сосать!       — Ну, всё-всё-всё! — послышался голос доктора Пака из радио-колонок. — Господин Ли, вы показали нам всё, на что способны. Удаляйтесь в перевязочную. И присоединяйтесь к вашему товарищу Ану на дежурстве.       Так я осталась одна наедине с этим чудовищем, не считая Тэ Иля, который занял своё место за спиной психопата. Я собралась с мыслями и, положив личное дело пациента на стол, принялась наблюдать за его поведением. Прежде всего, внимание привлекало его живое лицо, которое в иной ситуации можно было бы назвать привлекательным: выразительные раскосые глаза, брови вразлёт, чётко очерченная челюстная линия, чувственные губы, который в данный момент кривились от боли. Он стиснул зубы и, превозмогая отголоски конвульсий, бьющих его тело, рухнул на стул напротив. Его скулы и нос были покрыты ссадинами от побоев, это означало, что показания из него пытались извлечь насильственно. Я обождала, пока он не подымет голову и не взглянет на меня. К моему величайшему удивлению взор его был ясным. Неужели аминазин на него не подействовал?       — Сегодня я буду вашим лечащим врачом, — я попыталась заинтересовать его беседой, применяя дружелюбный маскировочный тон. — Меня зовут Ву Со О. Для вас просто доктор Ву. Вы можете назвать ваше имя?       Он смотрел прямо перед собой, и я не могла понять отражает ли он вообще то, что я говорю. Я перевела взгляд на наблюдавшего за всем этим процессом высокоопытного Тэ Иля, но он только развёл руками.       — Хорошо. Здесь говорится, что вас зовут Ю Квон, — я похлопала по заведённой на него амбулаторке и он, проследив за моей рукой, повернул голову и воззрился на папку.       Отлично! При кататоническом ступоре чаще всего человек застывает в одной позе. Скажем, если поднять его руку, она так и останется висеть в воздухе. Значит, это не то. Кроме того, он реагирует на раздражители.       — Думаю, вы не станете возражать, если я буду звать вас неофициально — по имени. Скажите, вы знаете, где находитесь? Вы можете назвать мне сегодняшнюю дату? Ю Квон, что вам мешает говорить?       Я, как того требует инструкция, чётко выжидала после каждого поставленного вопроса. Но при этом я не получила ни одного ответа. Ещё несколько минут назад этот безумец пребывал в состоянии возбуждения, а теперь больше походил на овощ. Я узрела, как из его рта по подбородку стекает тоненькая нить слюны.       — Давайте так: я буду задавать вам простые вопросы, а вы кивнёте мне, если ответ «да» и качнёте головой, если «нет», идёт?       Полоумный перевёл свои глаза с истории болезни на меня и чуть заметно кивнул. Прогресс!       — Сахарная вата сладкая?       Кивок.       — Вода из горячего крана ледяная?       Отрицание.       — Вы намеренно обварили лицо Чон Сон Хё?       Ступор.       Есть контакт. Он намеренно уходит от ответа, значит он осознаёт, что совершил. Но он ещё не знает, что его признали невменяемым, поэтому боится ответить неправильно в ущерб себе. Скорее всего он… имитирует симптомы. Хитрый сукин сын.       — Предлагаю сыграть в игру. Для этого мы попросим нашего уважаемого Тэ Иля развязать вас, — я махнула кистью руки, подав санитару сигнал к действию. Тот не без скептицизма послушался и выполнил моё требование. — Теперь, Ю Квон, поднимите руки и вытяните их перед собой. Закройте глаза и попытайтесь дотронуться указательным пальцем правой руки до кончика носа.       Мы с Тэ Илем различили какой-то невнятный шёпот. При этом его источником являлся душевнобольной Ким, потому как губы его шевелились, а взгляд сделался вдруг сфокусированным.       — Что он говорит? Не могу разобрать.., — Тэ Иль склонился, дабы попробовать расслышать, что он пытается нам сказать.       И внезапно тишину смотровой прорезала не слыханная нами доселе речь помешанного Ю Квона:       — До чьего носа вы хотите, чтобы я дотронулся?       В этот момент шокер оказался в его руках и в следующую секунду Тэ Иль ловил судороги на полу. Вспомнив о тревожной кнопке, я попыталась нащупать её, обшаривая пальцами кромку стола, но шизофреник ловко обогнул его, сомкнул свою ладонь на моей шее и, приставив электрошокер к виску, пригрозил:       — Малышка, не делай глупостей. Ты же не хочешь, чтобы я поджарил твои мозги?       Я испуганно покачала головой, и тронутый умом поволок меня наружу, потянув выпускающий автоматический рубильник книзу. Безусловно, Пак Кён, наблюдавший за нами через стекло, уже вовсю бил тревогу и вызвал подкрепление, только вот… почему никто не спешил спасать меня из рук этого психопата?       Мы беспрепятственно пересекли секцию, где нам не встретилось ни одной живой души. Как только двери за нами захлопнулись, и мы оказались в переходе, соединяющем отделения, Ю Квон велел мне снять халат. Я сделала так, как он просил. Надев мою форму на себя, он стал похож на здешнего доктора, а я наоборот стала больше походить на пациентку, ибо на лице моём отражался непередаваемый ужас и ахуй от происходящего.       По-прежнему стращая меня шокером, он волочил меня за собой, преодолевая всё новые и новые препятствия. Не могу припомнить сколько дверей мы миновали. Наконец, у главного выхода, где было вполне себе людно я впилась глазами в знакомые силуэты моих парней Мин Хёка и Чжэ Хё, которые шествовали по холлу на пути в столовую. Тогда я закричала, что есть мо́чи:       — Помогииите!       Ребята сразу отреагировали, распознав до боли знакомый голос. Чжэ помчался по направлению к нам, но резко остановился, когда шизоид заорал:       — Ещё один шаг и я прикончу её.       — Спокойно! — Мин Хёк принялся было за переговоры с того места, где стоял. — Давай ты отпустишь её, а мы… позволим тебе уйти, а? Дадим тебе приличную фору.       Слова Хёка не возымели должного эффекта и Ю Квон разразился истерическим смехом:       — Какая мне от этого выгода, док?       Я услышала, как снаружи взвизгнули тормоза авто и мысленно я попросила у Боженьки, чтобы они принадлежали полицейской машине. Но каково же было моё разочарование, когда этот ненормальный потащил меня к ней. Я потеряла веру в лучшее в ту же секунду. Прежде, чем двери «Северанс» сомкнулись перед моим носом, Чжэ Хё прокричал:       — Соо~, какой в итоге диагноз-то?       И я, надрывая связки, крикнула ему в ответ через всё фойе:       — Синдром Гааанзерааа*!.. (Синдром Ганзера* — острый психоз, сумеречное помрачение сознания с «миморечью» и «мимодействиями». Является своеобразной имитацией тяжелого психического расстройства, например, шизофрении. При этом в отличие от обычной симуляции больные искренне верят, что страдают психическим заболеванием — прим. автора).       Сумасшедший запихал меня в минивэн, расположившись рядом на заднем сиденье. Электрошокер всё ещё находился в его руках в опасной близости с моим лицом. С водительского места к нам обернулся хмырь с чересчур полными губами, и оценивающе уставился на меня своими наглыми узкими глазами.       — Ты долго, Квонни. Чуть не сорвал нам всю операцию.       — Гони, Зико! — мой пациент произнёс это как-то слишком радостно и вынул из кармашка, что находился позади водительского сиденья, настоящую пушку, сняв её с предохранителя.       — Куда вы везёте меня? — я, объятая парализующим страхом, переводила глаза то на одного, то на второго, похожего на обезьяну.       — Отмечать самое весёлое в твоей жизни Рождество, детка, — ответил мне тот другой… с хриплым голосом.       Последнее, что я услышала, перед тем, как имитатор вырубил меня рукоятью пистолета, был скулёж доктора Кёна в багажнике минивэна.

Конец.

Мэээри Крииисмас!