Новогоднее чудо

***

      Ёлка на площади мерцала и переливалась всевозможными цветами. Даже остроконечная звезда на её макушке подмигивала дрожащим огонькам гирлянд. Вокруг зелёной красавицы в возбуждении носились маленькие детишки и ребята постарше. Чуть вдалеке даже пронеслись по заледеневшему асфальту две девушки, заразительно смеясь.       И снова в небе грохотала канонада фейерверков. На этот раз — громче и отчётливее, от чего виски неприятно заныли. Мамору в очередной раз успел подумать о том, что же такого замечательного находят люди в этих дорогих удовольствиях.       — Потому что в этот момент забывается плохое, а остаются только хорошие мысли, — прозвучало вдруг над его ухом.       Мамору повернул голову влево и обомлел. Совсем рядом с ним стояла Усаги и забавно жмурилась от ярких всполохов света.       — Неужели ты этого не чувствуешь? — она открыла глаза и внимательно посмотрела на него.       — Я… просто не вижу смысла, — пожал плечами Мамору. — Зачем тратить столько денег? Это же всего пару мгновений. А дальше?       — Приятное послевкусие и замечательные воспоминания, — улыбнулась Усаги. Было непривычно видеть её такую расслабленную, спокойно стоящую рядом с ним. Обычно Оданго всегда напряжена, злится и мило краснеет от злости. Впрочем, вероятно, это его вина, — иногда нужно просто жить сегодняшним днём, Мамору. И не думать о завтра.       — Наверное, я так не умею.       — Ерунда. Все умеют. Просто не знают об этом, — Усаги слегка наклонила голову.       Волосы за её спиной чуть дёрнулись и невесомо взметнулись в воздух. Мамору вдруг вспомнил о кроликах и о том, как забавно у них дёргаются носики, когда им любопытно или они боятся.       — Если бы я никогда не думал о завтрашнем дне, то ничего так и не достиг бы. Того, что есть у меня сейчас, — разговор стал ещё более непонятным.       Мамору нахмурился, и тень накрыла его красивое лицо. Усаги вздохнула и взяла его под руку.       — Ты такой зануда, бака-Мамору, — набычилась она, прижимаясь к нему, — я же помочь хочу. А ты…       — Что «я»? — выдохнул юноша.       Он чувствовал тепло её тела даже сквозь куртку, волны спокойствия растекались под кожей, и Мамору захотелось, чтобы этот миг никогда не кончался. Усаги подняла на него взор своих невозможно голубых глаз, вышибая почву под ногами. Эта невероятная девушка сводила его с ума. Особенно — своими противоречивыми действиями.       — … даже не пытался принять мою руку помощи, — закончила Усаги, отворачиваясь, но не отпуская его руки.       — Может, просто не видел её?       Нет, он не хотел этого говорить! Но почему-то всегда — всегда! — интеллигентный молодой человек в нём отключался, едва Мамору только замечал Оданго на горизонте. И начинал говорить всякие гадости или подколки, которые только расстраивали её. Но вот что ему с этим поделать?       — Сейчас я пытаюсь тебе помочь, — голос Усаги взвился на несколько тонов и задрожал, словно она была готова вот-вот расплакаться. — А ты в упор этого не замечаешь! Разве можно так?       Девушка снова взглянула на него. В уголках её прекрасных глаз уже появились слезинки, готовые через секунду сбежать по покрасневшим щекам.       Мамору сглотнул ком в горле и развернулся к ней.       — Не надо, — негромко сказал он, неловко прикасаясь к коже её лица, пытаясь убрать эту ненужную сейчас солёную влагу с её глаз.       — Почему? — Усаги, продолжая неотрывно смотреть на юношу, невесомо прикоснулась рукой к его ладони, лежащей на её щеке. — Почему не надо?       — Сейчас… Новый год. Праздник. Зачем его омрачать слезами? — Мамору чуть приподнял уголки губ.       Усаги робко улыбнулась ему в ответ, пытаясь понять, о чём сейчас думает этот парень, рассеянно поглаживая её по щеке. От этих действий внутри всё замирало и растекалось непривычным теплом. Таким, какого она ещё не чувствовала. Тихо выдохнув, Усаги крепче сжала пальцы на его ладони.       — Боги, какие же холодные у тебя руки! — воскликнул юноша, чувствуя холод её кожи.       Мамору взял Усаги за руки и стал растирать ладони в попытках разогнать застоявшуюся кровь.       Девушка лишь негромко хихикнула:       — Забыла дома перчатки, — лукаво взглянув на него, Усаги продолжила, — а ты тоже хорош! Руки не теплее моих.       — Мне не холодно, — приврал Мамору, тщетно пытаясь согреть её пальцы своим дыханием, — а вот у тебя могут быть проблемы. Начиная с холодовой аллергии и кончая… не очень хорошими вещами, — называть которые он не стал, опасаясь спугнуть её.       Но Усаги только громко рассмеялась в ответ:       — Ты такой врунишка!       Прекратив на мгновение растирать её ладони, Мамору недоуменно взглянул на девушку, которая продолжала улыбаться, глядя на него.       — С чего бы это?       — У тебя даже уши покраснели от мороза. И волосы все в инее.       Усаги аккуратно высвободила одну руку и коснулась его головы. Стряхнув снег с прядей, она запустила пальцы в волосы, наслаждаясь приятным теплом.       — Как хорошо, — протянула Усаги, прикрывая глаза.       Мамору слегка вздрогнул от её прикосновений, но не отшатнулся, замерев, боясь спугнуть своего крольчонка, даже слегка наклонился вперёд, чтобы ей было удобнее стоять. Погодите-ка, своего? Но…       Усаги не дала ему додумать. Запустив в волосы Мамору вторую ладонь, она прижалась к нему, будто в поисках тепла и защиты от промозглого ветра. Девушка уткнулась носом в его шею и замерла, наслаждаясь приятными ощущениями.       Помедлив, он неловко обнял её, притягивая ближе. По телу прошёл словно заряд тока, и Усаги крепче зажмурилась от нахлынувших ощущений. Мамору был таким… тёплым и родным, в его объятьях ей было так хорошо и спокойно, словно… словно вернулось что-то давным давно потерянное. Как будто бы они однажды уже стояли вот так вот, рядом, близко-близко, душа к душе, силясь раствориться в друг друге навечно. А потом — их словно разделили на долгие-долгие годы. Но сейчас, сегодня, они наконец обрели себя. Только вот его сердце стучало рвано, через силу трепыхаясь за грудной клеткой. Усаги даже казалось, что она чувствовала холод его души, который Мамору так тщательно прятал, а сейчас… Её вторжение не осталось незамеченным, и панцирь треснул, обнажая его одиночество и тупую, едкую боль, которые эхом отдавались в его осторожных прикосновениях и напряжённых мышцах. Он как будто ни разу в жизни не испытывал того, что в данный момент происходило между ними. Ощущая это сердцем, Усаги всхлипнула и ещё крепче вжалась в него. Боги, какой же она была идиоткой!       Он неуклюже прижимал её к сердцу, стараясь укрыть от ветра, внезапно налетевшего на площадь. Не до конца понимая, что происходит, Мамору боролся с великим соблазном унести её подальше от всех этих людей, дурной погоды, спрятать далеко и надолго и никуда не отпускать. Чтобы Усаги была только с ним, чтобы она касалась только его и вот так вот трепетно прижималась к его телу. Но когда ушей юноши достиг первый всхлип, он растерялся, и мысли разбежались в разные стороны.       — Что такое? Тебе больно? — еле слышно прохрипел Мамору, слегка касаясь губами её ушка. Усаги замотала головой, и подняла на него светящиеся от слёз глаза:       — Нет. Это… наверное, тебе больно, — она скользнула взором по его лицу. — Вот тут, — и Усаги приложила ладонь туда, где отчаянно билось сердце за крепкой мужской грудью.       Мамору рвано выдохнул и, внезапно улыбнувшись, одной рукой крепко обхватил девичьи пальчики, другой продолжая обнимать свою Оданго.       — Может, это было раньше. Но теперь… — он тщетно пытался подобрать слова, но, как оказалось, только простые фразы и были теми самыми — нужными и понятными, идущими от сердца, — …теперь нет.       Усаги хотела что-то сказать, но передумала. Только улыбнулась и сжала в ответ руку Мамору, переплетая их пальцы.       Небо озарила очередная вспышка. Грохот и яркие всполохи одним ритмом стучали в молодых сердцах, повторяя каждый удар. Усаги чуть развернулась навстречу огненным небесным цветам, продолжая прижиматься к Мамору. Руки они так и не смогли разъединить, желание ощущать тепло другого человека было выше морали и приличных правил поведения в обществе.       Сейчас ни Усаги, ни Мамору не волновало то, что кто-то посторонний мог увидеть их. Первая ночь наступившего года окутывала их мерцающей тьмой, словно родная мать баюкала своих детей под махровым одеялом. Непривычное благодатное тепло разливалось в их сердцах, а в головах ни осталось ни одной здравой мысли, там царили лишь лёгкость и умиротворение.       Спустя какое-то время Усаги вновь посмотрела него.       — Мамору? — Тихо протянула она, пытаясь привлечь его внимание. Мамору моргнул и повернулся к ней.       — Да?       — С Новым годом, — приподнявшись на цыпочки, Усаги оставила невесомый поцелуй на его губах и тут же отвернулась, пряча пунцовые от смущения щёки.       Удивлённый, Мамору медлил лишь первый пару секунд. Добродушно усмехнувшись, он заставил её повернуться, притягивая к себе за плечи.       — И тебя с Новым годом, Оданго, — но юноша не дал Усаги что-либо возразить в ответ.       Скользнув ладонями ниже по спине, Мамору притянул девушку к себе за талию и поцеловал её, позволяя расслабиться в его руках и получать удовольствие. Смущённая до покрасневших ушек Усаги отвечала на его поцелуи, совсем не заботясь о том, что та самая компания, запускавшая недалеко от них фейерверки, в лице её подруг и семьи застукает их. Слишком долго они с Мамору были порознь. И сейчас, ничто не могло заставить их оторваться друг от друга.       По небу медленно скользили таявшие в воздухе снежинки. Тишина отгремевшей новогодней ночи не спеша окутывала Токио, позволяя жителям спокойно заснуть и утром встретить первый день нового года уставшими, но чрезвычайно довольными.       Практически все люди уже разошлись по домам. Все, но только не они. Сжимая руку Мамору, Усаги чувствовала себя чрезвычайно счастливой и довольной. Гнетущее ощущение пустоты на сердце кануло в лету, и на душе царило лишь умиротворённое спокойствие. Мамору же, обнимая свою Оданго, мысленно радовался тому, что его невесёлые предсказания насчёт банальности очередного года не сбудутся.       Как там говорится в старой присказке: с кем встретишь Новый Год — с тем его и проведёшь? А вот и неправда. Лучше сказать: кого ты встретишь в новогоднюю ночь, с тем ты и проведёшь весь год. А может, даже и дольше. Во всяком случае, Мамору, вновь целуя своё маленькое новогоднее чудо с голубыми глазами, на это очень хотел надеяться.